Глава одиннадцатая.

Дождь застал Михаила уже на Руси, то есть после того, как он из лесногосузема выбрался в поля. Ему не хотелось мокнуть близ дома, и он началнастегивать Миролюба. Но Миролюб только для виду замотал старой головой:выдохся. Они с новым управляющим за эти два дня объехали всю Синельгу - отустья до верховья. Везде побывали, каждый мысок, каждую поженку обнюхали.Виктор Нетесов решил с будущего года опять ставить сена на Синельге, и развемог он, Михаил, не поддержать его в таком деле? Расходившийся дождь как метлой вымел пекашин-ские задворки - ни единойдуши не попалось ему на глаза вплоть до самой конюшни. Зато уж тутФиля-петух его насмешил. Сукин сын - не иначе как с перепоя - вывел изстойла самую резвую кобылку, вороную Птаху, и давай заседлывать. - Ты, Филипп, никак на новый способ отрезви ловки решил перейти? - Я за тобой, Михаил, хотел ехать. - За мной? - Не знаю, как тебе и сказать, мужик. Несчастье у тебя дома большое... Михаил слез с лошади, заставил себя выпрямиться: бей! - Лизавету размяло... - Лизку? - Ну... Мы это стали на дом с Петром коня подымать ставровского, аверевка-то попадись старая... Ну и... - Филя виновато развел руками. - Ну и что, что? - заорал Михаил. - Да говори ты, дьявол тебя задери! -Он схватил обеими руками Филю за старый измочаленный свитеришко, но сразу жевыпустил и побежал к старому дому. В заулке он еще издали увидел сосновые слеги-бревна, приставленные кизбе, а затем увидел и коня, лежавшего на земле посреди заулка. - Вот здесе-ка она упала. - Запыхавшийся, ни на шаг не отстававший отМихаила Филя подвел его к крайней от дороги слеге, указал на мелкую, обмытуюдождем щепу и вдруг ахнул: - Смотри-ко, тут что! Пуговица... Да это жеЛизкина пуговица-то. От ейной кофты. Михаил тоже узнал пуговицу. Два года назад он зашел в сельпо: что быкупить сестре на день рожденья? "А купи, ежели богатый, кофту, -посоветовала продавщица. - Смотри-ко, какие на ней застежечки. Как у Лизкиглаза". Михаил поднял с земли зеленую пуговицу, досуха, до блеска отер ее наладони, положил в карман намокшей парусиновой куртки. Филя завсхлипывал: - Я ведь ей еще говорил, когда они меня позвали. Говорю, не поднять намс Петром такой охлупень. Больно тяжелый, говорю, брось. Давайте, говорю, ещекого позовем. А она еще со смехом: "Брось, брось, Филипп! А я-то на что?" Нувот мы с Петром залезли на крышу, а она снизу с жердиной - то мой конецтолкнет, то Петров. А потом веревка у Петра лопнула, ну и... - Филя махнулрукой и громко, по-ребячьи расплакался. - Она... - Михаил с трудом протолкнул через пересохшее горло еще однослово: - Жива? - Жива была... В район... в больницу увезли... Лыско встретил хозяина протяжным воем, и, хотя для Михаила это было невнове - давно у ихнего пса не все дома, - он похолодел от ужаса и минут пятьстоял, ухватившись обеими руками за воротца. Затем кое-как заволок в избуноги, сел на скамейку у печи. Раиса молча собрала на стол. - Поешь. Ведь уж сколько ни переживай, чего теперь сделаешь. Самавиновата. Михаил покачал головой: - Я виноват. - Ты? - А то кто же? Бросил одних... Чего они понимают? - А чего понимать-то? Дети они маленькие? Всяко, думаю, под бревно-тоне надо лезть. А то вот как - жердинкой бревно на дом подымать! - Ты не станешь. - С ума я сошла! Да и вся эта игра в коников разве дело? За дом надобыло стоять, а чего по волосам рыдать, раз голова снята? А она из дому пых,пущай по бревнышку разносят, а потом и спохватилась... Коником дорогогосвекра буду вспоминать... Михаил глухо спросил: - Ребята где? - Какие ребята? Наши? - Племянники мои. Раиса округлила глаза. - Племянники у меня есть! Михаил и Надежда. Не слыхала? - У Анфисы Петровны, наверно, - уже другим голосом ответила Раиса. - Укого же еще? - А почему не у нас? - Почему, почему... Сам знаешь, Анфиса Петровна первая подружка у ей... - А я дядя им, дядя! Родной! Ты понимаешь это? Понимаешь? - Михаилподнялся на ноги. - Пойду... Раиса со слезами припала к его раскисшей в избяном тепле парусиновойкуртке, обеими руками обняла за шею. Он хотел оттолкнуть ее от себя - разве это ему сейчас надо? - и вдругсудорожно прижал к себе: понял, что она за него испугалась, понял, что,несмотря на ее вечные попреки из-за Варвары, ревность, несмотря на всю ееруготню, она его жена - верная, преданная до гроба, до последнего вздоха. - Не убивайся, не хорони человека раньше времени, - начала утешать егоРаиса. - О прошлом годе Иван Яковлев час под тремя деревами лежал, а сейчассмотри-ко как бегает. Как заново родился. Хотелось бы, ох как хотелось бы верить, что все обойдется благополучно,но Филя-петух, на глазах у которого все это произошло, ни единого словца несказал в утешенье, а уж он ли не любит каждого утешить! - Машина придет, скажи, чтобы ехала вдогонку, а я пойду. Сил моихбольше нету ждать. ...Была осенняя кромешная темень, был нудный осенний дождь, и было ещеотважное и отзывчивое сердце четырнадцатилетнего мальчишки. И он шагалвпереди матери, чтобы проложить ей в темноте дорогу, чтобы всю сырость ссосновых лап принять на себя... Так было в сорок втором году, когда он провожал мать в район по вызовувоенкомата. А сейчас? Что стало с ним сейчас? Отринул, отпихнул от себя родную сестру, самого близкого, самогодорогого человека, с которым всю войну, все самое страшное пережил вместе.Да как он мог сделать это? Ведь не злодей же он, не последний человек всвоей деревне. Были времена - в пример ставили. А вот он, примерный человек,вот что натворил, наделал... И сейчас он уже не только перед сестрой своей,перед братьями вину чувствовал, но и перед Васей, перед покойнымплемянником. Да, да, и перед Васей. Все думал, все уверял себя - ради Васи, ради егопамяти старается. А разве Вася простил бы ему, как он мать его роднуюпоносил, топтал? И уж, конечно, нет и не будет ему прощения от СтепанаАндреяновича. Тот ради Лизы, ради невестки своей любимой, всем, жизнью своейпожертвовал бы, а не то что домом... Ослепительная, каленая молния прочертила черную просеку дороги впереди.Потом где-то в стороне тяжко грохнуло и покатилось, и покатилось в сузем... Шла запоздалая осенняя гроза, и Михаил вдруг вспомнил отца, егопоследний наказ: "Сынок, ты понял меня? Понял?" Тридцать лет назад сказал ему эти слова отец. Сказал в тот день, когдауходил на войну, и тридцать лет он ломал голову над ними, а вот теперь оних, кажется, понял... 1973-1978 Популярность: 76, Last-modified: Tue, 13 Jul 2004 05:02:32 GMT

Дата добавления: 2015-09-04