I. На пути ко владычеству на морях

Итак, во второй половине XVIII в. Англия превратилась в ведущую мировую державу, процветавшую главным образом за счет безжалостной эксплуатации колоний, хотя и эксплуатацию собственно английского населения я бы не спешил сбрасывать со счетов. Английская промышленность не знала равных, но ее поразительные успехи стоили дорого. Британские пролетарии вкалывали в адовых условиях за нищенские зарплаты, позволявшие еле сводить концы с концами, по 16 часов в день, и ни о каком привычном сегодня для них соцпакете и речи, естественно, не шло. Широко применялся и детский труд, детям, понятно, платили гораздо меньше. Да, флот Ее или Его Величества господствовал на морях, только вот под гордыми вымпелами картина была диаметрально иной, и жизнь рядового матроса мало отличалась от той, что некогда вели гребцы венецианских галер. Слов нет, британские моряки служили по контракту (как правило, приложив смоченный чернилами палец), но сути дела это обстоятельство не меняло. Экипажи сплошь и рядом пополнялись несчастными, которых специальные флотские патрули ловили на улицах портовых городов, чтобы силком притащить на корабль. Жизнь контрактника не стоила ломаного гроша, порой, толком не успев удивиться, он оказывался висящим на рее – наказания были драконовыми, мало-мальское неповиновение каралось смертью. Как я уже упоминал, всеобщее избирательное право пришло в Британию лишь в 1920-х, так что… Недаром известный немецкий историк Манфред Мессершмидт, говоря об английской демократии и гуманности, утверждал, что она определяется «крупнейшей аристократической и военной организацией, какую только знает мир, а именно – Британской империей»265. Империей, которой, добавлю от себя, заправлял фунт стерлингов и, следовательно, финансовые воротилы.

Конечно, у Англии еще были конкуренты, но им от англичан в XVIII столетии регулярно перепадало, причем с самой зари века. Начало процессу было положено еще в 1702–1713 гг., в ходе так называемой Войны за испанское наследство, которая стала самым настоящим геополитическим межконтинентальным конфликтом, принимая в учет, что боевые действия велись и в Америке, и в Европе. Поводом для начала войны стала смерть испанского короля Карлоса II Околдованного (1661–1700) из династии Габсбургов, правнука того самого Филиппа II, которому британцы времен королевы Елизаветы основательно намылили шею вместе с его Непобедимой армадой. В царствование Карлоса Испания переживала закат, ставший неотвратимым после внезапной смерти сводного брата, чрезвычайно болезненного монарха, доблестного дона Хуана Австрийского266, которого историки по традиции зовут Младшим, чтобы не путать с его предшественником, доном Хуаном, победителем турок при Лепанто. Ага, тем самым, что лелеял честолюбивые планы женитьбы на Марии Стюарт и последующего вторжения в Англию. Дон Хуан Младший, такой же королевский бастард, фактически исполнял при Карлосе Околдованном обязанности короля, сражаясь за интересы короны то на море, то на суше, пока его не унесла неизвестная болезнь, столь же смертоносная, что уложила в могилу его знаменитого предшественника! Поскольку последний испанский Габсбург Карлос, скончавшийся чуть позже своего брата-бастарда, так и не оставил наследников, соседи кинулись на его бесхозные владения, как стая волков на старого и больного лося. По завещанию Карлоса трон отошел его внучатому племяннику, герцогу Филиппу Анжуйскому, внуку французского короля Людовика XIV. Англичан это категорически не устроило, как и их союзников, голландцев и австрийцев.

Началась война, продлившаяся целое десятилетие и окончившаяся тяжелым поражением Франции и Испании. Первая, получив по носу, обязалась прекратить поддержку католиков Стюартов и признала английскую королеву Анну. Испания же недосчиталась многих своих заокеанских владений. Британия, напротив, по условиям Утрехтского мира, заключенного в финале войны за Испанское наследство, обеспечила себе гегемонию на море, а заодно и вожделенную монополию в работорговле, став крупнейшим поставщиком живого товара в обе Америки. И это было только начало.

В середине ХVIII столетия грянула новая война за наследство, только теперь уже за австрийское (1741–1748). И снова французы вместе с испанцами сражались и в Европе, и в Новом Свете против англичан, выступивших на стороне австрийской принцессы Марии-Терезии, только теперь союзниками Туманного Альбиона зачем-то стали еще и русские, положив начало нашей «славной» традиции работать у Британии пушечным мясом, доведенной до абсолюта в ходе Первой мировой войны. И опять испанцам с французами досталось на орехи, причем в колониях еще больше, чем в Европе. Если раньше испанские военные корабли еще хоть как-то боролись с потоками английской контрабанды, то после конфликта Британия расставила все точки над «i». Взяла под контроль морские коммуникации, заодно выдворив французов из значительной части их канадских владений.

II. Война «трех баб»

И все же окончательный крах Франции как морской державы состоялся чуть позже, в ходе войны, которую принято называть Семилетней (1756–1763). Уинстон Черчилль даже именовал ее Первой мировой, поскольку кровь лилась как в Старом, так и в Новом Свете, в странах Карибского бассейна, в Индии и на Филиппинах. Война, собственно, и началась-то, по большому счету, не в Европе. Первые выстрелы загремели на Северо-Американском континенте, где англичане и французы уже несколько лет палили друг в друга. И только потом перенеслась в Европу, где британским дипломатам, которые никогда не жалели средств, поскольку те у них всегда окупались, удалось выставить лишь одного солдата, но какого – самого прусского короля Фридриха Великого, искушенного, как порой пишут историки, «английским золотом» и английскими, опять же, обещаниями удержать от вступления в конфликт Россию.

В результате чего Фридрих очень скоро имел то, чего всегда больше всего боялись немецкие политики: войну на два фронта, в данном случае против Франции, Австрии и России, не считая разной мелюзги. Сам Фридрих, со свойственным всем солдатам прямодушием, охарактеризовал конфликт как войну «трех баб», имея в виду австрийскую императрицу Марию-Терезию, российскую самодержицу Елизавету и мадам Помпадур, всесильную любовницу французского короля. Кроме самых крупных и зубастых европейских хищников, участие в потасовке приняла целая свора малых. Шакалов, так сказать.

Пока пруссаки и австрияки, шведы, саксонцы и русские убивали друг друга, положив в грунт около полутора миллионов солдат и мирных жителей (из них более четырехсот тысяч были австрийцами, чуть меньше трехсот – пруссаками, сто семьдесят – французами и сто пятьдесят – русскими), англичане тоже не теряли времени даром. Они занимались колониями, чем же еще. Вот что пишет по этому поводу в обширном труде «История войны на море в ее важнейших проявлениях с точки зрения морской тактики» отставной немецкий капитан Альфред Штенцель: «Большинство немцев видит в Семилетней войне гигантскую борьбу великого Фридриха за великодержавное положение Пруссии и за спасение ее из рук многочисленных ее врагов. В наших школах и в исторических книгах постоянно подчеркивается, что крупные субсидии Англии дали возможность Фридриху Великому так долго выдерживать борьбу и что к концу войны могущество Англии значительно возросло. Однако ни одна немецкая историческая книга не говорит с достаточной подробностью о том, что умный Альбион, благодаря своим обильным запасам, беспрепятственно доставляемым морской торговлей, побудил Пруссию воевать с его собственным главным соперником, в то время как он сам на всем пространстве земного шара уничтожал своих противников и упрочивал свою безграничную мощь. Что Англия благодаря морской войне сделалась мировой торговой державой и питалась этой войной в то время, как сухопутная война разоряла и ее прусского союзника и их общих врагов; что конечный успех Пруссии только сохранил за ней ее положение, но не увеличил ни ее силы, ни влияния, между тем как сфера влияния Англии разрослась до необычайных размеров»267. И, поверьте, друзья, у нас с вами нет ни малейших оснований не доверять словам немецкого капитана и писателя. Все так и было на самом деле, это был самый настоящий дипломатический высший пилотаж, а одновременно и «морской блицкриг».

Результаты войны оказались, мягко говоря, неутешительными для французов. Их потери на море оказались весьма значительными, на дне очутилось больше ста кораблей, из них около сорока были линейными, плюс к тому с полсотни фрегатов. Приличными были и утраты французских союзников – испанцев, что, естественно, не могло не сказаться на морских возможностях обеих стран. Грубо говоря, они практически перестали быть морскими. «Морская война мало-помалу затихла, когда у противников Англии почти не оставалось кораблей и очень мало средств, остатки вооруженных сил были заблокированы английскими эскадрами», – так охарактеризовал положение дел в финале войны упомянутый мной Альфред Штенцель. Соответственными получились и условия мирного договора. Франция потеряла больше всех, распрощавшись с Канадой и Новой Шотландией, с Огайо и владениями в бассейне Миссисипи в Америке, а также утратила значительные территории в Индии. Компанию неудачнице Франции составила ее союзница Испания, у нее тоже много чего забрали. И, конечно, обе страны вышли из войны с надломленной экономикой. «Богатые французские источники всяких запасов почти истощились за годы войны; расстройство, даже почти полное уничтожение морской торговли Франции, значительно понизило ее благосостояние. Постепенно стал обнаруживаться недостаток денежных средств. Для арсеналов и кораблей почти ничего не делалось, так что все морское дело находилось в самом печальном положении. Франция больше не могла вести большой войны на море, – отмечает А. Штенцель. – Испания была повержена к ногам своего противника; испанская торговля уже через несколько месяцев была окончательно подорвана».

Согласно закону сохранения вещества и энергии, отломившиеся от Франции с Испанией куски не стали бесхозными, отнюдь. Они перешли к Великобритании. Она приобрела крупные владения и в Северной Америке, и в Западной Африке, и в Индии, восстановив, к тому же, свою гегемонию над Средиземным морем. А. Штенцель называет результаты, достигнутые Англией по ходу Семилетней войны, громадными: «В Америке и Ост-Индии были созданы два громадных колониальных владения с самыми блестящими перспективами будущего развития; во всех морях были приобретены острова как базы для флота и опорные пункты для мореплавания и торговли. Вместе с тем две самые могущественные морские державы того времени были везде оттеснены на второй план, на материке, в колониях и, еще более того – на море; самый источник их благосостояния был подорван. Мировое мореплавание и мировая торговля сделались почти монополией Англии».

Утвердив свое господство на морях и океанах, а заодно обескровив континентальную Европу, Британия могла и дальше не утруждать себя содержанием многочисленной сухопутной армии, которое всегда обременительно. Она и не утруждала, целиком полагаясь на непобедимый флот, достигший небывалого могущества при энергичном реформаторе Георге Ансоне, назначенном первым лордом адмиралтейства в 1751 г. Он основательно нарастил английские флотские мышцы. Если в 1715 г. численность личного состава британских ВМС достигала десяти тысяч матросов и морских пехотинцев, то к концу Семилетней войны эта цифра перевалила за семьдесят тысяч человек. Аналогичная ситуация прослеживается по части боевых судов, с того же 1715 г. их число выросло вдвое, достигнув четырех сотен, из которых сто пятьдесят имели от 50 и более пушек. Ни у кого в мире не было ничего подобного. То же можно сказать и о прославленной английской дипломатии, построенной на самых продвинутых венецианских принципах сталкивания своих будущих жертв лбами или подрыва мощи конкурентов изнутри, при помощи либеральной экономики и идей. Вне сомнений, специалисты и из Форин офис268, и из Интеллидженс сервис269 не имели себе равных. Впрочем, это обстоятельство не уберегло Британию от ощутимых неприятностей на закате XVIII в., я имею в виду американскую Войну за независимость (1775–1783). Если, конечно, ее, войну эту, можно назвать неприятностью, в конце-то концов правящая олигархическая верхушка Великобритании победила, поставив американский народ в зависимое от себя положение (о чем много ниже и гораздо подробнее). Так что «независимость североамериканских колоний» с равным правом можно назвать как результатом откровенного просчета британских дипломатов того времени, так и реализацией некоего плана «лет эдак в тысячу», по выражению Воланда из романа Михаила Булгакова. Плана, в котором даже самим всесильным английским олигархам отводилась роль паяцев в руках опытного кукловода. Впрочем, не будем забегать вперед. Давайте лишь коснемся этого события вскользь, договорившись вернуться к нему позднее, в главе, специально посвященной США, а сейчас лишь наметим главные вехи.

Дата добавления: 2015-09-04