Глава 3: Выстрел

Твой первый день в раю. Знаете, а это чертовски больно открывать впервые глаза. Дневной свет никогда не был таким ярким, но в тоже время таким холодным. Стоп! Это не дневной свет. Да, точно. Слышно как падают маленькие капли в капельнице, слышно как размеренно попискивает датчик сердечной активности. Остаток твоих дней только что начался, так что не медли. Выражение "спешить жить" теперь приобретает совершенно иной характер для тебя.

-О, мистер Феррел, вы проснулись. - Донеслось из другого конца палаты.

Неестественно громко, даже болезненно для ушей. Каждый шаг приближающегося человека чеканился в висках Генри. Всё тело ныло, а при лёгком движении мышцы болели словно после недели интенсивных тренировок.

-Как ваше самочувствие? - Вопрос был больше риторический, так что Генри даже не успел ответить. - Давайте ка я вас проверю.

Холодная резина перчаток дотронулась до век и приоткрыла их. Режущий луч света из одного глаза быстро метнулся во второй.

-Ну что ж, хорошо. Скоро ваше зрение придёт в норму. Но.., - доктор запнулся, - у меня для вас плохие новости.

-Дайте угадаю, я умираю? - Невесело срифмовал Генри и сразу скривился от жгучей боли в языке.

-Да. И боюсь времени у вас осталось совсем мало.

Генри не смотрел на доктора. Он до сих пор не видел ничего кроме белой пелены, так что лежал уставившись на картину в другом конце палаты. Рядом с ней стоял дешёвенький букет цветов, прячущий за пёстрой обёрткой чернеющие цветки. Рядом с цветами лежала записка.

Вурхол наверно кипятком писал, когда подписывал это письмо. По закону о защите прав работников, компания не могла уволить Генри, когда тот попал в такое положение. Более того, на некоторый срок ему даже будут выплачивать зарплату, без требования ходить на работу.

-Док, скажите хоть что меня убивает?

-У вас опухоль мозга. Отсюда припадок. Странно, конечно, что раньше у вас их не было.

-И эту хрень никак нельзя вылечить?

-Боюсь что нет. Можно временно ослабить болезнь, но это даст вам ещё месяц. Не больше.

Остаток твоей жизни. Как же это необычно ощущать, сколько тебе осталось. Мы живём так, как живём лишь из-за страха будущего. Мы учимся, работаем, трудимся чтобы в будущем стать кем-то. Чтобы потом, став кем-то, мы смогли заработать на будущую семью. Когда появилась семья мы растим детей, чтобы в будущем они стали хорошими людьми. Но как быть тем, для кого будущее уже не настанет? Для кого будущее, это дождаться отмеченного в календаре дня. Что потом?

Феррел решил не оставаться в больнице. Смысл умирать в специально отведённом для этого месте? Вернувшись домой, Генри уселся на кровать.

"Что я оставлю после себя? Запомнят ли меня? Или я ещё один незнакомец без имени и лица?", - с этими мыслями Феррел засыпал в первую ночь его жизни. Настоящей жизни.

Властен тот, кто вечно стоит на грани. Тот, кому нечего терять.

"Только сегодня, купите нашу чудо резку для морковки и получите пять дополнительных насадок для резки капусты бесплатно". Каждое утро прошлых двенадцати лет начиналось именно так. Каждое утро старой жизни.

Но ведь в новой жизни, старым вещам не место, не правда ли?

Генри открыл глаза. На будильники красными палочками было выложено 5:12. Пять утра.

Три коротких удара в дверь. На лестничной площадке довольно прохладно утром. Феррел стоит в сером фланелевом халате и в тапках, сделанных на манер маленьких плюшевых собак. Ещё одни вещи из прошлого.

Ещё три удара в дверь, но уже более сильных. Старуха опять ничего не слышит. Из-за двери доносится "А теперь 2375 серия нашего...".

Генри начинает бить в дверь кулаками, но ответа нету.

-Вот так значит да? Ну хорошо!
Все двенадцать лет работы, генри откладывал по одному доллару на свои похороны. Всего накопилось четыре тысячи триста шестьдесят восемь долларов.

-Пять утра, пять утра! Ну как такое можно терпеть? Каждый Божий день. - Бурчал себе под нос Феррел.

Вернувшись к себе в квартиру, Генри направился в гардероб. Резким движением рук он раздвинул в стороны висевшие костюмы. Но, если учесть то, что за двенадцать лет работы Генри сменил только один костюм, получилось как-то не очень эпично.

В одной коробке из под обуви и лежали сбережения. Новенькие, девственно чистые купюры по одному доллару. В этой коробке был каждый день последних двенадцати лет, прожитый зря.

Не переодеваясь, Генри снова выскочил на лестничную клетку, захватив кипу долларов.

-Джим. - Поприветствовал Феррел вахтёра. На что тот только буркнул "угу" не отрываясь от журнала о садоводстве.

Боже храни тех людей, которые работают в магазинах 24\7.

Камера наружного наблюдения зафиксировала приближение человека во фланелевом халате в пять часов сорок три минуты. Рука продавца плавно спустилась под прилавок. Нащупав гладкую рукоятку обреза, продавец успокоился. Генри сразу же направился в отдел инструментов. Яркий свет освещал всё помещение, заполненное газонокосилками, молотками, всевозможными пилами и прочим. Да, это был хороший и большой магазин 24\7.

Камера внутреннего наблюдения зафиксировала как мужчина лет сорока подходит к кассе с кувалдой в руках.

Положив её на прилавок, Генри начал разглядывать свои потемневшие от грязи тапки, которые стали похожи на двух кошек, попавших под дождь. Продавец недоверчиво и с опаской осматривал ночного клиента. Феррел заметив это, кинул на того взгляд, мол "ну что?". Продавец как будто опомнился. Писк.

-С вас 64.90

-Вот. - Генри положил небольшую зелёную кучку смятых долларов.

-Подождите, я пересчитаю.

Генри скептически поглядел сначала на деньги, потом на продавца.

-Ты что еврей? - съехидничал Феррел.

-Вообще-то да.

-Оу, ну-у, ладно.

Продавец медленно пересчитывал деньги. Генри опёрся о прилавок и окидывал взглядом помещение. Тут его взгляд остановился на одной вещичке.

-Слушай, я возьму тут кое-что ещё.

Камера наружного наблюдения зафиксировала выходящего из магазина человека с кувалдой в пять пятьдесят восемь утра.

Если бы вы видели Генри, вы бы точно начали напевать вслух "Bad to the Bone".

-Что Генри, ремонт решил сделать? - спросил не отрываясь от журнала вахтёр.

-Ага. - Кинул проходящий в шесть утра во фланелевом халате мужчина с кувалдой на плече и в тёмных солнцезащитных очках как у рейнджера.

Представили себе картинку?

Раз. Два. Три. Грохот трескающегося дерева наполнил лестничную клетку. Дверь в квартиру старой миссис Хилроу снесло с петель и теперь её обломки валялись в некогда чистеньком и опрятном коридорчике. Боже, какое же всё было белое внутри. Стены, обивка диванов, ковры.

А теперь на нашем экране, художественный фильм «Нападение».

Стальной боёк кувалды ударился об пол. Человек в халате начал медленно продвигаться вглубь квартиры, сопровождаемый звуком вступительного представления актёров. Белоснежная кухня маячила справа.

Звук становился всё громче. Невыносимо громко. А вот и телевизор. Бинго.

Маленькая старушка сидела спиной к Генри. Одетая во всё белое, она вылупилась в большой телевизор. Древний как сам мир, он достигал немыслимых размеров как в высоту, так и ширину.

"Ох, я ждал этого момента столько лет", - с упоением подумал Генри. Расплата.

Подойдя к бабушке вплотную, он наклонился, едва сдерживая смех, и чуть не касаясь губами седых волос миссис Хилроу, сказал:

-Э-э-эй бабуля. - Голос его при этом был таким маньячным, что Феррел сам удивился.

Каково было бабушке и представить страшно. Она чуть не выпала с кресла, запрокинув руки себе за голову. Безумный взгляд, неизвестно от чего больше безумный - от телевизора или от выходки Генри, уставился на Феррела. От страха она даже не смогла закричать, только рот открылся в немом крике. Но как бы не было жаль старушку - поделом ей! Нечего людям на протяжении двенадцати лет жизнь портить.

Генри, улыбаясь как ненормальный, начал медленно двигаться к орущему телеприёмнику. Расскажи кто про эту ситуацию раньше, Феррел счёл бы его за сумасшедшего. Подойдя к телевизору, он повернул большое колёсико громкости на минимум, сделав при этом международный жест "тишина", приложив палец к губам.

Миссис Хилроу так и сидела, вжавшись в кресло с такой силой, что кое где кожа на нём начала рваться. Она напоминала испуганного хомячка. Глаза - чёрные бусинки. Феррел расплылся в улыбке и сказал:

-Ну, я пойду. Не волнуйтесь, дверь я поставлю.

Выйдя в коридор, Генри стукнул себя по лбу. Вернулся обратно в гостиную, где старушка только начала приходить в себя. При виде Феррела старушка снова попыталась "слиться" с креслом.

-Я тут, кувалду забыл, хех. Ну, бывайте.

Когда Генри вышел из квартиры, его настиг дикий приступ смеха. Как же давно он мечтал о такой выходке. Как же давно он хотел избавиться от этой гремящей проблемы с миссис Хилроу. И вдруг он осознал, что всё стало так легко. Как никогда раньше. Он больше не боится ничего. Он сам решает свои проблемы. Теперь он стал как никогда свободным. Он стал хозяином своей жизни. Властителем своего бытия.

Генри не думал о смерти. Он не думал о времени которое ему осталось. Феррел лёг досыпать одну из ночей его новой жизни. И, заметьте, в совершенной тишине.

На любое действие, всегда найдётся противодействие. А вы знали, что кетамин действует как сочетание кокаина, опия, закиси азота и алкоголя одновременно. Девятнадцать двадцать семь на часах. Все четыре маленьких колёсика уже благополучно растворяются в желудке Шона. Действие наркотика ещё не началось в полной степени, но руки и ноги уже начали неметь. Это было личной отправной точно для Галлахера.

Шон знал, что когда доктора присылают такие вот письма, это значит, что всё уже довольно серьёзно. Нет, возможно не смертельно. Но Галлахер не смог принять это.

Наркотик постепенно начал расходиться по всему телу. Волнами он как будто выплёскивал сознание за пределы тела, оставляя его лежать на кровати. Наверно так себя чувствуют космонавты в невесомости. Казалось, что каждый вдох наполняет невесомое тело сотнями кубометров воздуха. Перед глазами стали проплывать галлюцинации. Столь настоящие и чёткие, что отличить их от реальности было крайне трудно. А может и не стоило вовсе. Кетамин не вызывает эйфории как другие психотропные средства, но зато широко открывает двери в подсознание. Если не перебарщивать конечно.

Перед глазами пролетала вся жизнь. Из-за того, что Шон умирал, или из-за действия колёс - неизвестно. Но она была настолько реальная. Галлахер уже не чувствовал конечностей. Одни образы сменялись другими, сфокусироваться на чём-то одном не представлялось возможным. Небольшой дом, где Шон жил вместе с родителями в детстве. Синие занавески на кухне, хромированная раковина. Даже звук работающего измельчителя - всё настолько реально. Но через несколько минут весь мир начинает разваливаться. Это похоже на какой-то киберпанковский архитектурный проект. Стены с грохотом начинают разлетаться на составляющие. Стёкла из окон разбиваются и разлетаются, но вдруг застывают в воздухе. Каждый кусок кирпича, острый осколок стекла, отрезок железной трубы - всё замерло в невесомости. А потом следует громкий хлопок. Большой взрыв. И маленькая вселенная Шона начинает собираться воедино, показывая ему комнату его общежития в студенческие годы. Всё было как раньше - обтянутый дешёвым кавролином пол, скрипучие кровати. Стеллажи, заставленные фантастической литературой. Винил и несколько дисков Nirvana. Всё как было раньше, но не хватает самого главного. Не хватает её.

Энн Сперроу - единственная девушка полюбившая Шона. Он до сих пор, даже в своём кетаминовом бреду, удивляется, за что она его так любила. Он не был писателем, не был художником, не был музыкантом. Но Галлахер был её собственностью. И он был согласен.

Шон левитировал над комнатой, глядя на себя самого, лежащего в кровати в объятии милой Энн. Наркотик добрался до глубин подсознания. До тех самых, где он всю жизнь прятал воспоминания о ней. Хранил как фотографии из детства, когда всё было так легко и жизнерадостно. Сердце билось как бешеное. Тело Шона покрылось испариной. Однако разум этого не чувствовал. Галлахер смотрел на Энн. Он завидовал, ревновал и ненавидел лежащего внизу с ней себя. Ненавидел за то, что именно тот он разрушил всё.

Каждая деталь личности Сперроу, которую сохранило его сознания, теперь вырисовывалась в этом сне. Её волнистые волосы и их запах. Её глаза. Её ноги. Её прикосновение. В кетаминовом сне всё становилось в десятки, в сотни раз приятнее. Каждое прикосновение её было похоже на оргазм, каждый её взгляд вызывал желание. А может это и не кетамин вовсе, может это просто некогда позабытая и спрятанная любовь внутри него?

Но как и родительский дом, комната начала медленно разваливаться на куски. Вместе с несуществующим Шоном и Энн в его объятиях. Вихрь из кусков реальности начал становиться всё больше и больше. Из отдельных кусков железа и кирпича стал собираться огромный силуэт мужчины. Это был Шон. Только размером он был с девятиэтажный дом. Из острых осколков стекла и воды, плавающей в невесомости как желе, стал собираться женский силуэт - Энн. Шон, настоящий Шон, только сейчас заметил, что они находятся в космосе. Огромные големы из всевозможного строительного мусора вдруг стали сначала спорить, потом начали драться.

-Нет, нет! Прекратите это! - Стал кричать Шон, пытаясь спрятаться от летящих в его сторону острых осколков битого стекла и замёршей в открытом пространстве воды.

Огромные монстры отбивали от друг друга кусок за куском. Их части разлетались в невесомости во все стороны. Ещё один хлопок. Большой взрыв. Солнце.

Шон повернул голову в направлении небесного светила. Свет вокруг становился всё слабее. Космическая тьма становилась тягучей. Словно маленький человечек упал в большую банку гуталина. Шон умирает.

С каждым ударом сердца, становилось на одну звезду меньше. Режущая боль пронзила затылок. Это конец. Даже огромные фигуры людей из обломков комнаты прекратили драку. Теперь они смотрели на Шона. Секунда, две. Солнце совсем погасло. С тьмой приходит и космический холод. Галлахер в последний раз взглянул на потемневшее солнце, выпустив изо рта объёмное облако пара.

Но тут что-то изменилось. Как будто вся энергия из земли вырвалась наружу и прорвалась сквозь Шона, как электрический разряд. Вся эта энергия в виде огромного синего облака направилась прямиком к солнцу. За первой последовала и вторая, проходя через Шона и заставляя его сердце биться сильнее. Снова хлопок. На этот раз солнце начало расти в размерах. Становясь всё больше и больше оно сжигало всё на своём пути. Огромный кирпичный голем начал рассеиваться в пыль, а женский, из стекла, начал плавиться.

Зрачки сужаются. Солнце за долю секунды разорвалось на сотни тысяч маленьких осколков. Огромная световая волна, поедая всю темноту вселенной, летела прямо навстречу Шону. Казалось она летела со скоростью света. Словно земная гравитация усилилась в тысячи раз, Шона потянуло вниз к земле. По его телу словно прошёлся разряд, который по рукам и ногам добрался до пальцев. Который неприятно колол мочки ушей. Свет от вспышки был настолько ярким, что, казалось, горели глаза. Шон падал из космоса сквозь разлетающиеся на куски фигуры из прошлого, похожие на кучевые облака. Падал всё быстрее и быстрее. Падал пробивая крышу своей многоэтажки, пробивая пол и потолок каждого этажа, пока не долетел до своей кровати. Пока сознание не упало в своё тело.

-Разряд! Так, зрачки реагируют. Срочно в больницу.

На часах было девятнадцать тридцать четыре.

Итак, всё было решено. Каждая минута жизни теперь становилась особенной. Она наполнялась смыслом. Смыслом, который Дэйв создал для себя. Самые простые вещи становятся поистине прекрасными в двух случаях - когда ты видишь их в первый раз, или когда в последний. Любую мелочь хочется запомнить, сохранить в своей памяти, чтобы потом, сидя где-нибудь у моря, вспоминать их, под звуки прибоя.

На дворе была ночь. В домах уже не горели огни. Ночное лето - оно особенное. Когда земля отдыхает от дневного зноя, а воздух становится немного прохладным и влажным. Трава блестела под лунным сиянием, покрытая мелкой россыпью росы. Дэйв снова видел каждую мелочь, радовался каждому маленькому цветку, закрывшемуся на ночь. Он снова обрёл веру. Веру в то, что он наконец может совершить что-то стоящее.

Путь до церкви всегда давался ему легко и быстро, но не в этот раз. Каждый метр наполнялся мучительными мыслями. Одна часть Дэйва - решительная и сильная, безрассудная, уже решила что делать. Но другая, в которой всё ещё жила тень былого пастора - протестовала. Дорога никогда не была такой длинной. Когда прыгаешь с трамплина в воду, нужно сделать всего один шаг. Всего один шаг чтобы упасть, но на этот шаг нужно решиться. А Дэйв шёл и шёл. Метр за метром он преодолевал страх и желание скорее вернуться домой. Совершая очередной шаг, он прыгал с трамплина снова и снова.

Есть минуты, когда твоя душа наполняется благодатью. Это неимоверная радость жизни и радость за существование всего живого. В такие моменты ты забываешь обо всём плохом, что случилось с тобой. Ты радуешься, что есть дождь, ты мысленно ощущаешь тёплые лучи солнца на лице. Минуты, когда жизнь и поступки наконец становятся наделены смыслом. Эйфория души. Без наркотиков. Без алкоголя. Такие минуты бывают очень редко. Но не сегодня.

Когда-то давно, при церкви был небольшой сад. Послушники и святые отцы проводили там много времени, растя яблони и цветы. Это успокаивало разум и наполняло душу созиданием. Однажды в городе прошли сильные ливни, которые вызвали потоп. Почва загрязнилась, повсюду была грязь и мусор. Однако яблони выстояли. Одни, наверно, в радиусе нескольких километров. Все остальные деревья либо сломались под напором воды, либо их унесло с течением. Воду, которой поливали деревья, тут же окрестили святой водой. Садик обнесли стенами, а колодец с водой переделали в своеобразную ванну из камня.

Кроме пастора в церкви никого не было. Внутри стоял приятный запах плавленого воска. Было теплее чем на улице.

-Господь, прости меня. Я согрешил!

Дэйв медленно шёл между рядами скамей. Витражи ночью кажутся немного зловещими, даже в таком тихом и спокойном месте. Все цвета приобретают мрачноватые оттенки. Со стен на пастора смотрели огромные изображения святых. Каждый из них, как строгий отец, смотрел с икон.

Морен прошёл мимо креста спасителя, направляясь к задней двери, выходящей в закрытый сад. Старая дверь неприятно скрипнула, но всё же поддалась Дэйву. Летняя ночь всегда очень красива. В этом саду всегда растут яблоки. Не было ни одного сезона, чтобы красные спелые плоды не тянули ветки к земле. Даже трава, устлавшая всю землю, была особенного сочно-зелёного оттенка. Посреди сада стояла каменная ванна, на краях которой были высечены молитвы. Вода внутри всегда была ледяная.

Ночную тишину прервали электронные писки набора номера. 911.

-911 что у вас случилось?

-Я сообщаю о самоубийстве в церкви святого Павла, что на Волкер стрит. Самоубийца в задних помещениях церкви.

На этом всё. Осталось сделать последние шаги. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Прыгнуть в пропасть не так страшно, когда знаешь зачем ты это делаешь.

Достав из внутреннего кармана куртки маленький конверт, Дэйв положил его недалеко от ванны. На улице не было холодно, но, казалось, что даже природа готова была расстаться с жизнью. Морен скинул куртку, рубашку и ботинки. В одних штанах он направился к каменной ванне.

Прежде чем залезать внутрь, Дэйв всё же перекрестился и сказал:

-Прости меня Господь за грехи мои прошлые и за грех мой грядущий.

Закинув одну ногу внутрь, Дэйва передёрнуло от холода. Вода и вправду была ледяная. Чистая как слеза младенца, она стекала по каменным стенкам, растекаясь по прорезям надписей молитв. Чтобы не тянуть, пастор, задержав дыхание полностью окунулся в воду. На пару секунд показалось, что вода настолько холодная, что лёгкие сжались внутри, а сердце остановилось.

Последние вздохи - самые сладкие за всю жизнь. Паника заставляет порой одуматься, принять другое решение. По всему телу Дэйва бегали мурашки, ноги начало сводить судорогой. Дыша часто, в организме происходит гипервентиляция лёгких, кровь перенасыщается кислородом и "закипает", так же, как и при избытке азота. Эйфория.

В холодной воде резать вены бесполезно. Кровь будет свёртываться нормально. Вы скорее умрёте от переохлаждения. Из кармана брюк Дэйв достал маленькое лезвие. Как же хорошо, что крышу над садом не построили. Ночное небо было особенно красивым. Сегодня на нём станет на одну звезду меньше. Но не напрасно.

-Господь, если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.

Сонная артерия пульсировала как ненормальная в такт сердцу. Отбивая последние толчки крови.

Где-то вдалеке застонали сирены скорой помощи и полицейских. Времени совсем мало. Сделать самый последний шаг всегда тяжело. Ребекка и Бетани - вот всё, что пронеслось у пастора перед глазами в последний миг его жизни.

Острое лезвие легко разрезало артерию, из которой тотчас же брызнула алая кровь. Последние вдохи самые приятные. Сердце билось как ненормальное, а из шеи шёл алый дождь. Вода в ванне постепенно начала закрашиваться в красный цвет, зелёная трава рядом тоже покраснела. Кожа пастора посинела, посинели его губы. Спать хотелось безумно. С каждым новым толчком крови, жизнь покидала Дэйва. И он был рад. Был рад, что хотя бы один его поступок принесёт настоящую помощь. Визг сирен подобрался вплотную к церкви.

Желание исполнилось.

Дата добавления: 2015-09-04