Дмитрий Леонтьев 3 страница

Я подстригла челку немного покороче и, укладывая феном волосы, зачесывала её набок. Я совершенно зациклилась на своих волосах, постоянно ухаживала за ними, потому что мне иногда говорили, что у меня очень красивые волосы. Я стала заниматься собой. Носить простоватые детские штаны в клеточку я больше не хотела, а вытребовала себе у мамы джинсы и туфли на высоченном каблуке.

Вот в этих-то своих джинсах и на высоких каблуках я слонялась по улицам до десяти. Дома мне нечего было делать, я чувствовала себя там отвратительно. Но, с другой стороны, я просто балдела от той свободы, которую мне предоставила ситуация. Наверное, я даже как-то наслаждалась этими постоянными стычками с Клаусом, ведь эти ссоры давали мне испытать мои собственные силы. Оказалось, что я могла на равных противостоять взрослым, и сознание этого приводило меня в полный восторг!

А моя сестра скоро не вынесла этого хаоса и совершила нечто для меня непостижимое. Бросив маму и меня, она переехала к отцу. Так я стала ещё более одинокой, ну а для матери это был ужасный удар! Что ж, мама всё никак не могла выбрать между детьми и Клаусом, и сестра сделала этот выбор за нее…

Я думала, что она скоро вернется обратно. Но нет, – ей нравилось жить у отца! Она давал ей на карманные расходы, оплачивал ее занятия на ипподроме и даже подарил настоящие жокейские рейтузы. Ну всё, подумала я, это уже слишком! Мне-то приходилось зарабатывать себе на занятия, работая в конюшне, да и то получалось не всегда. В общем, поэтому уже очень скоро сестра в своих шикарных рейтузах каталась лучше меня.

Ну да ладно, я всё же получила компенсацию! Отец пригласил меня в путешествие в Испанию. Я очень хорошо закончила шестой класс, мне предложили перейти в гимназию, и я записалась у нас в Гропиусштадте. И вот, в самом начале нового отрезка жизни, ведущего прямо к поступлению в университет, я полетела с отцом и его подругой в Испанию, в Торремолинос. Это были изумительные каникулы, а папочка оказался просто великолепен! И я заметила, что он, вероятно, тоже любит меня по-своему. Он обращался теперь со мной, как со взрослой. По вечерам мы гуляли втроем.

Он стал очень рассудительным, у него были друзья одного с ним возраста, и он всем рассказывал, что был женат. Мне не надо было больше называть его «дядей Ричардом», да он, по-моему, гордился, что у него такая дочка. И вот всё-таки, – типично для него: он организовал этот отпуск так, как было удобно ему, а я пришла в школу ровно на две недели позже начала занятий, уже многое пропустив!

* * *

Я шаталась по школе совершенно неприкаянной. В классе уже давно образовались компании, завязалась дружба, я же сидела одна. Но хуже было другое: пока я торчала в Испании, всем новеньким объясняли систему гимназии, – достаточно сложную, между прочим, если приходишь из начальной школы. И теперь я всё никак не могла в ней сориентироваться, потому что никаких классных руководителей, заботливо опекающих каждого ученика, там уже не было. Учителям приходилось иметь дело с двумя сотнями ребят из разных классов и курсов, и если ты хочешь писать экзамен на аттестат зрелости, то нужно самому разбираться что к чему, самому выбирать себе занятия и факультативы. Ну или иметь родителей, которые скажут, – делай то, делай это, и вообще, подай пару! В общем, я ничего не понимала, ходила вдоль по стеночке и лишь тупо оглядывалась по сторонам.

Я чувствовала себя совершенно посторонней тут. У других было две недели форы, а когда коллектив только складывается, – это большой срок. Ну что ж, тогда я пустила в ход своё проверенное ещё в первом классе средство. Я стала на каждом шагу перебивать учителей идиотскими репликами, я спорила с ними до пены у рта, по поводу и без повода, когда была права, или просто так. Я снова боролась! Боролась против учителей и школы вообще. Я хотела признания и завоёвывала его, как умела!

Центровой у нас в классе была одна девушка, её звали Кесси. У неё уже была большая грудь, – она была старше нас, ну и выглядела соответственно. Кесси – вот кто пользовался абсолютным авторитетом в школе! Я просто восхищалась ей, и самым моим заветным желанием было сделать Кесси моей подругой.

А ещё у Кесси был невероятно классный друг. Учился в параллельном классе, но был ещё старше. Звали его Милан. Высокого роста, черные волосы до плеч, он носил узкие джинсы и шикарные туфли. По Милану сохли все девочки в школе, и Кесси уважали не только за ее взрослый характер и большую грудь, но и потому что у неё был Милан.

У нас, девочек, были тогда достаточно чёткие представления о том, как должен выглядеть реальный парень. Во-первых, он должен носить узкие до треска джинсы а не какие-нибудь шаровары, и модные ботинки, лучше всего туфли с орнаментом и на высоком каблуке. Парней в кроссовках мы держали за дураков. Они плевались жеваной бумагой, кидались яблочными огрызками на переменах пили молоко и играли в футбол. Да нет, – на них мы даже и не смотрели! По-настоящему крутыми в наших глазах были те, кто проводил перемены степенно покуривая на школьном дворе. Крутые пили пиво, а не молоко! Я помню, как впечатляло меня, когда Кесси рассказывала, как Милан умел нажраться!

О, как я хотела, чтобы такой парень как Милан хоть раз заговорил бы со мной или, – о чудо! – Стал бы гулять! Как я хотела подружиться с Кесси! Мне казалась таким классным это её прозвище – «Кесси»! Уж я бы старалась изо всех сил, чтобы заслужить такое прозвище! Короче, я чуть не свихнулась, размышляя о том, как бы подружиться с ними.

Я говорила себе: ну что толку интересоваться преподами, которых ты видишь от силы раз в неделю. Ты совершенно не обязана им нравиться! Гораздо важнее быть признанной теми, с кем ты проводишь своё свободное время. Я забила на школу, и с учителями вела себя просто мерзко теперь, ни одного человеческого слова! Впрочем, большинство из них не особенно-то и не переживало по этому поводу. По большому счету, им тоже было всё равно; они не пользовались никаким уважением и только изредка хулиганили вокруг. От меня им доставались одни неприятности. Уж кто-кто, а я-то легко могла поставить на уши весь класс и сорвать урок. Этим-то умением я и заслужила себе настоящий авторитет, как среди одноклассников, таки среди учителей!

Я старалась наскрести денег, чтобы купит сигарет и поторчать на уголке, – там, где каждую перемену появлялась Кесси. Я замечала, что чем чаще я там появляюсь, тем вернее она признает меня за свою подругу.

Мы болтали теперь друг с другом и после школы, и, в конце концов, она пригласила меня к себе домой. Мы сидели у неё на кухне и дули пиво до тех пор, пока я чуть не свалилась со стула. Ну да, сидели-обсуждали, как у кого идут дела с домашними. У Кесси эти дела с домашними шли примерно так же, как у меня, или даже ещё хуже.

Кесси была внебрачным ребенком. Её мать часто меняла друзей. Этим маминым мужчинам Кесси, конечно, на фиг не нужна была. Ей действительно приходилось тяжело с отмороженными дружками своей матери! Они часто распускали руки, а один из них однажды в завершение романа разломал всю мебель в квартире и выбросил из окна телевизор. Только мама Кесси всё-таки отличалась от моей. Она ещё пыталась быть сильной, и поэтому Кесси нужно было приходить домой к восьми.

Вскорости я окончательно разобралась со всеми школьными делами, и заслужила полное признание моих одноклассников, да, это была постоянная изнуряющая борьба! Тут было не до учёбы, – на учёбу просто не оставалось времени, – и днём моего триумфа был день, когда я могла сесть рядом с Кесси.

У неё я научилась прогуливать школу. Если у Кесси не было желания учиться, она торчала целыми часами где-то, встречалась с Миланом или просто гуляла.

Прогуливая вместе с ней, я сначала опасалась неприятностей, но потом быстро поняла, что в этом нет ничего страшного. Только на первом уроке отмечали, кого нет.

Со второго урока у преподов так ехала голова от обилия учеников, что отмечать присутствие они были просто не в состоянии. Многим учителям на это вообще было наплевать с высокой колокольни.

В этом возрасте Кесси уже вовсю целовалась с мальчиками и позволяла им себя лапать. Она ходила с ними в «Дом Центра» – молодежный клуб при евангелической церкви, с дискотекой в подвале. Туда пускали только с четырнадцати лет. Кесси было только тринадцать лет, но выглядела она на все шестнадцать, и пускали её беспрепятственно. Мне же, чтобы попасть с ней в «Дом», пришлось целую неделю выклянчивать у мамы бюстгальтер! Честно говоря, он мне не был нужен, просто с ним моя грудь казалась больше, а я – старше. Мама, наконец, сдалась. Я накрасилась как индеец, и тогда Кесси взяла меня с собой в клуб; он открывался в пять вечера.

Первым, кого я встретила в подвале, был один парень из нашей школы. Он учился в девятом и был для меня самым завидным типом в школе. Он был даже лучше Милана! Прежде всего, потому что вёл себя очень самоуверенно. В «Доме» его держали за звезду, и чувствовалось, что он и сам так считает. Его звали Пит.

Компания Пита всегда сидела немного в стороне. Казалось, что эти ребята не хотят иметь ничего общего с тинейджерами, резвившимися повсюду. Вся их тусовка была просто достойна восхищения в своей крутости. Парни в своих узких джинсах, туфлях на высоченной подошве, вышитых джинсовых куртках выглядели просто отпадно.

Самые продвинутые были одеты в куртки из ковров – последний писк!

Кесси знала тут всех и представила меня. Ух, я пришла в дикое возбуждение от оказанной мне чести, ведь все остальные в «Доме» были просто сопляками в сравнении с ними, а мне даже позволили посидеть рядом!

Когда я на следующий вечер явилась в клуб, эта команда уже сидела в полном составе вокруг огромного кальяна. Ха, я даже не знала, что это за штука такая! Кесси объяснила мне, что они курят гашиш, и что я могу к ним присоединиться – если хочу, конечно. Я ничего не знала о гашише, знала только, что это наркотик и что он ужасно запрещен.

Они раскурили, и шланг пошёл по кругу. Все сделали по тяжке, Кесси тоже. Я отказалась. Собственно, я не хотела отказываться, потому что понимала ведь, что другого способа закрепиться в тусовке у меня нет. Но курить наркотики? – нет, я просто не могла себе этого представить, у меня всё-таки был серьезный страх перед наркотой!

Мне было ужасно стыдно за такое своё малодушие, и я чувствовала себя очень неуверенно. Эх, лучше всего было бы просто раствориться в воздухе! Я ведь не могла просто так встать и уйти от них. Это выглядело бы так, что я порываю с тусовкой, потому что они курят гашиш, а я трусиха и боюсь. Я сказала им тогда, что меня чисто на пиво тянет, и стала подбирать пустые бутылки, валявшиеся повсюду на полу.

Четыре пустые бутылки можно было сдать в бар за восемьдесят пфеннигов или за одну бутылку пива. Впервые в моей жизни, пока остальные сосали кальян, я напилась, как свинья. Они все говорили о музыке. О музыке, которую я не очень-то понимала. Мне нравились тогда «Sweet» и все эти тинейджерские группки. Впрочем, я так напилась, что не могла уже говорить, и слава богу, а то меня посчитали бы за полную дурочку!

Я скоро просекла, какая музыка нравится ребятам, и поторопилась разделить их интересы. Дэвид Боуи и всё такое! Да для меня эти ребята сами по себе были настоящими звездами! Со спины они все выглядели точь-в-точь как Дэвид Боуи, хотя им всем было где-то по шестнадцать лет.

Люди в тусовке отличались от сверстников на такой очень новый для меня манер.

Ребята в компании не пытались переорать других или подраться с кем-то, никто не задавался, и все были очень спокойными и вели себя очень ровно. Их преимуществом была полная самодостаточность, они не искали конфликтов с другими. Им было хорошо и так. В общении между собой они были также чудовищно спокойны и неторопливы. Никаких ссор или драк, вместо рукопожатий – поцелуи. Парни задавали тон в компании, но и девушки держались на равных. Во всяком случае, этой дурацкой борьбы и противопоставления между парнями и девушками не было.

Как-то раз мы с Кесси, как обычно, прогуливали школу, – последние два урока.

Кесси договорилась встретиться с Миланом у метро, и мы слонялись без дела по станции, ждали Милана, и секли учителей, которые в это время могли всплыть поблизости.

Кесси едва только прикурила сигарету, как я заметила вдруг этого Пита и его друга Кати, тоже паренька из компании. Ну вот – это был тот самый момент, о котором я так часто мечтала! Сейчас или всё или ничего! Я всегда хотела встретить как-нибудь Пита и так, между делом, затащить его к себе домой, да нет, я определенно ничего не хотела от мальчика! Как мужчина он меня не мог ещё интересовать, мне ведь было только двенадцать. Я только хотела иметь возможность при случае вставить в разговор: а вот когда Пит был у меня на хате… И тогда остальные может быть подумают, что я гуляю с ним, и – уж конечно, – что я принята в тусу по самые по уши.

И вот мы встретили Пита и Кати. У меня дома в это время никого не было, мама и Клаус работали сутками напролет. И хотя моё сердце билось как сумасшедшее, я громко сказала Кесси: «А ну-ка, давай чисто поболтаем с парнями». Мы подошли, разговорились, и уже через пару минут я действительно очень так самоуверенно сказала Питу: «Ну чё, пацаны, погнали ко мне! Там никого. А у бойфренда мамаши есть пара реально крутых шайб: „Led Zeppelin“, „Ten Years After“, „Deep Purple“, Дэвид Боуи, Вудстокский фестиваль».

Я за всё это время уже конкретно поднаторела в таких вещах. Я освоила не только их музыку, но и их язык. Он был другим, как и всё у них, и теперь я старалась использовать при каждом удобном и неудобном случае эти новые выражения, которых нахваталась в компании. Это было гораздо важнее для меня это, чем вся английская грамматика или, там, математические формулы.

Пит и Кати были сразу же за. Я мгновенно приободрилась и повела себя как настоящая хозяйка вечеринки. Когда мы пришли ко мне домой, я сказала: «Люди, блин, у меня нет ничего выпить!» Все скинулись, и мы с Кати дернули за бухлом в супермаркет. Брать пиво было дорого и невыгодно. Чтобы хоть немного окосеть, нам пришлось бы выпить пива на несколько марок, и мы решили взять литровую бутылку красного вина за 1,98 – страшная бодяга, но КПД хорош.

Мы сидели и болтали. Речь шла в основном о полиции. Пит сказал, что он постоянно стремается, как бы его не прихватили с хэшем. Гашиш они называли хэшем, – слово пришло из английского. Они говорили и говорили, поносили полицаев на чём свет стоит и сошлись на том, что мы живём в вонючем полицайском государстве.

Я сидела и слушала, разинув рот. Новый, волнующий мир открывался мне! До сих пор как враги человечества мне были известны только авторитарные дворники да управдомы – их нужно было ненавидеть, они всегда мешали тебе жить. Полиция же в моих глазах пользовалась непререкаемым авторитетом. Сейчас же мне вдруг открылось, что весь этот мир дворников в Гропиусштадте – это просто жалкие задворки полицайского мира! Мне открылось, что полицейские гораздо опаснее дворников! Всё, что говорили Пит и Кати, было для меня истиной в последней инстанции.

Когда вино закончилось, Пит сказал, что у него дома ещё есть драп, и мы все возликовали. Пит вышел через балкон на улицу. Мы жили теперь на втором этаже, и наружу я выходила почти всегда через балкон. После стольких лет на одиннадцатом этаже это казалось мне таким романтичным!

Пит скоро вернулся с плиткой гашиша где-то в руку величиной. Плитка была разделена на кусочки по грамму, каждый грамм – десять марок. Он вынул огромную соломину, забил в неё немного табака, чтобы не надо было курить до дерева, затем смешал табак с гашишем и втолкнул смесь сверху. Затягиваясь, нужно было запрокидывать голову наверх и трубку держать по возможности вертикально, чтобы пепел не высыпался.

Я внимательно смотрела, что делают другие. Мне было ясно, что теперь, когда Кати и Пит сидят у меня дома, я не смогу сказать нет. Я уверенно сказала им:

«Пыхну-ка я сегодня с вами, наверное». Я старалась вести себя так, как будто это был мой бог знает какой косяк.

Мы опустили жалюзи, и в тусклом свету, проникшем сквозь них, плавали огромные сизые облака дыма. Я поставила Боуи, затянулась косяком и держала дым в легких, пока не закашлялась. Все были какими-то тихими, сидели молча, клевали носами и слушали музыку.

Я сидела и ждала, когда же со мной что-нибудь произойдет. Я думала, что теперь, когда я покурила наркотик, со мной должно случиться что-то чрезвычайно удивительное. Но я ничего не замечала, только чувствовала себя немного уставшей и окосевшей какой-то. Но нет – это явно было вино. Я ещё не знала, что, гашиш, как правило, не дает ничего новичкам, никакого эффекта. Тут нужно регулярно поупражняться, чтобы испытать чувство. Алкоголь срубает гораздо чище.

Вечер продолжался. Я видела, как Пит и Кесси, которые сидели на диване, повернулись друг к другу. Пит гладил руки Кесси и вот, спустя некоторое время, они встали, пошли в детскую и закрыли за собой дверь.

Я осталась наедине с Кати. Он передвинулся ко мне поближе, обнял меня за плечи, и я сразу поняла, что Кати нравится мне больше, чем Пит. Я была на седьмом небе от счастья, что Кати пришел ко мне домой, и теперь вот всеми силами показывает, как я ему интересна! Я всегда боялась, что мальчики относятся ко мне как ребенку, зная, что мне только двенадцать.

Кати стал обнимать меня, и я уже не знала, должно мне это нравиться или нет.

Мне было просто очень жарко. Я думаю – от страха. Я сидела как каменная и всё пыталась поговорить о музыке, которая как раз звучала. Но когда Кати схватил меня за грудь, вернее за то место, где она должна была вырасти, я вскочила и стала изображать лихорадочную занятость, бегая по комнате взад и вперед.

Наконец-то из моей комнаты вернулись Пит и Кесси. Они выглядели очень странно. Растерянными, смущенными и какими-то печальными. У Кесси было совсем красное лицо. Они старались не смотреть друг на друга и молчали, и я чувствовала, что Кесси пережила какое-то очень неприятное событие. Которое ей определенно не доставило никакого удовольствия, да и ему, видимо, тоже.

Пит спросил меня наконец, буду ли я вечером в «Доме». Что-что? – и я снова задрожала от счастья. Понятно, я добилась невообразимо многого за этот день! Все произошло так, как я и хотела: я пригласила Кати и Пита домой и теперь могла считать себя одной из тусы. На сто процентов.

Пит и Кесси вышли через балкон на улицу. Кати все ещё стоял в комнате, и у меня опять начался какой– то непонятный страх. Всё, больше я не хотела видеть этого Кати! Я так прямо и сказала ему, что сейчас мне нужно убирать в квартире, а потом делать домашние задания, и вообще, я – занятой человек! Мне было совершенно до лампочки, что он там себе подумает! Он всё-таки убрался, в конце концов. Я легла в моей комнате и, уставившись в потолок, попыталась разобраться в своих чувствах.

Конечно, Кати выглядел супер, но почему-то он мне больше не нравился, да…

Через полтора часа в дверь позвонили. Я глянула в глазок. Тьфу ты, на площадке опять стоял этот идиот Кати! Я не стала открывать и тихонько отошла от двери. Не знаю, я просто боялась находиться с этим типом наедине, а сейчас он был мне совершенно противен! Я вообще как-то стушевалась, не знаю отчего, то ли из-за этого хэша, то ли из-за Кати…

Я лежала на кровати и грустила. Даже теперь, когда я в тусовке, я всё-таки не могла чувствовать себя своей среди них. Для всяких похождений с парнями я была ещё слишком маленькой. Я знала точно, что тут ничего бы не вышло. А то, что они говорили о государстве и полиции мне было совершенно чуждо – хотя бы потому, что прямо меня не касалось.

Несмотря на это, ровно в пять я снова была в «Доме». На этот раз мы пошли не вниз, в клуб, а в кино. Я хотела сесть между Кесси и ещё кем-то – подальше от Кати – но он буквально втиснулся между, и, едва выключили свет, снова начал приставать.

Меня как будто парализовало, я не сопротивлялась. То есть, нет, – сначала я просто хотела выбежать вон, но потом сказала себе: «Кристина, это цена за то, что ты в тусовке!» Покорилась судьбе и сидела молча. Не знаю почему, но я всё-таки его уважала, этого типа! Он всё пытался закинуть руки себе на шею, но я чуть ли не до судорог сцепила под коленями.

Я была страшно рада, когда фильм закончился, наконец. Я сразу смылась прочь от Кати, нашла Кесси и ей рассказала, добавив, что больше и слышать ничего не хочу о Кати. Ну, она, конечно, ему всё тотчас донесла! Потом выяснилось, что Кесси по уши была влюблена в Кати и страшно страдала, оттого что он не обращает на неё внимания! Сказала, что едва сдерживала слезы, когда видела Кати со мной…

Ну вот, несмотря на это недоразумение с Кати, я в тусовке! Я была, правда, там самой младшей, но тем менее! А то, что я чувствовала себя недостаточно взрослой, чтобы спать с кем-то, было всеми понято и принято. Слава богу, здесь было всё иначе, чем у бухарей! Бухарями мы называли тех ребят, которые каждый вечер дули пиво с водкой. Они-то совершенно не церемонились с жеманящимися девушками, унижали их и издевались над ними. У нас же грубость была не в почёте. Мы принимали друг друга такими, какие мы есть. Мы все были равны между собой, мы все шли по одному пути! Мы понимали друг друга без долгих слов. И никакой похабщины. Разговоры других нас не очень-то занимали. Мы ведь чувствовали себя неизмеримо выше!

Кроме Пита, Кесси и меня все наши работали. И на работе и дома дела у них шли из рук вон. Бухари, – приносили свои проблемы в клуб и, желая от них избавиться, вели себя агрессивно. Мы же стресс оставляли на пороге и, надевая свои парадные одежды, полностью отключались от внешнего мира. Мы курили гашиш, слушали интересную музыку; полный мир и покой. Все говно, через которое пришлось пройти за день, забывалось.

А всё же я чувствовала себя немного другой, посторонней, что ли, в компании. Изза возраста, я думаю. Но другие были для меня примером, и я хотела быть такой же как они. Я училась у них! Мне казалось, что они знают, как жить, чтобы не захлебнуться во всём этом говне, что нас окружает. Я не хотела и не могла уже ничего слышать ни от родителей, ни от учителей. Для меня моя компания стала самым дорогим в этой жизни.

Конечно, тому, что я так плотно прижилась в компании, были свои причины дома.

Там становилось всё мерзее и невыносимее, а Клаус вдруг оказался настоящим врагом животных. Так мне, по крайней мере, тогда казалось. Он постоянно говорил, что нельзя жить с таким количеством зверей в одной маленькой квартире, и запретил моему догу, которого мне подарил папа, лежать в гостиной.

Я возмутилась! Наши собаки всегда были равноправными членами семьи. И вот теперь явился какой-то парень, который говорит, что собаке нельзя лежать в гостиной! Это уже слишком! Но он пошел дальше и хотел запретить собаке спать рядом с моей кроватью, даже предложил мне на полном серьезе построить в комнате настоящую конуру для собаки. Конечно, я этого не сделала.

Потом Клаус предпринял последний бросок, и предложил маме выдворить всех животных из дома. Мама встала на его сторону и сказала мне, что да, так и сделаем, – я, мол, совершенно не забочусь о животных. Это была неправда. Действительно, я не часто бывала дома по вечерам, и тогда им приходилось выгуливать собаку, но всётаки каждую свою свободную минуту я посвящала догу и другим животным.

Мне не помогли ни угрозы, ни мольбы. Собаку отдали. Отдали одной хорошей женщине – она действительно любила животных. Но потом эта женщина заболела раком, и собака оказалась в каком-то грязном баре. А ведь это была очень чувствительная собака, у которой при каждом крике поджилки тряслись! Я знала, в этом кабаке мою собачку сломают, и за это несут ответственность Клаус и мама. Все понятно – ничего общего с такими животноненавистниками я больше иметь не хотела!

Это случилось как раз в то время, когда я начала ходить в «Дом» и курить дурь. У меня оставались две кошки, а зачем я была нужна кошкам? Ночью они спали у меня на кровати, и всё. После того, как отдали дога, у меня не оставалось никаких причин бывать дома, да там меня никто и не ждал! Гулять одной мне тоже не хотелось, и поэтому я всячески старалась убить время до того, как откроется «Дом», и ровно в пять срывалась прочь к Кесси и ребятам.

Я курила каждый вечер и уже ничего особенного в этом не находила. Никто не жмотничал, у кого были деньги, тот покупал и делился с друзьями. В «Доме» мы курили совершенно открыто. Церковники, которые приглядывали за клубом, иногда болтали с нами. Разные типы, но большинство из них не имели ничего против гашиша, потому что и сами покуривали. Они были из университета, из разных студенческих движений, где гашиш был в порядке вещей; говорили лишь, что не стоит увлекаться, что это не способ уйти от действительности и всё такое прочее. Но главное, считали они, не пересесть на тяжелые наркотики.

Эти премудрости влетали нам в одно ухо и из другого вылетали. Что было толку нести эту чушь, если они признавались, что и сами пыхают! Мы говорили: «Вы думаете, что если студенты багрят, то всё нормально, – типа они понимают, что к чему. А если рабочий или пэтэушник разок дунет, то это опасно. Это же ерунда!» Они не знали, что на это ответить, и я думаю, их мучили угрызения совести.

Я не курила, только если у меня не было. Тогда я заливалась под завязку вином или пивом. Я начинала пить, едва только придя из школы, или ещё с утра, если прогуливала. Мне нужно было себя как-то успокоить. Мне это нравилось – я была в постоянном трансе и не замечала всю эту грязь в школе и дома. Впрочем, что там происходит в школе, мне было и без того совершенно всё равно. Я быстро съехала с пятерок на тройки и двойки.

Я сильно изменилась внешне. Я совершенно отощала, потому что не ела практически ничего. Все штаны стали мне велики. Щёки ввалились, невинное детское личико наконец-то пропало. Я помногу простаивала перед зеркалом. Мне нравилось, как я изменилась. Теперь я выглядела почти как и все в компании.

Я полностью помешалась на своем внешнем виде и вынудила маму купить мне туфли на высоком каблуке и очень узкие брюки. Я сделала себе прямой пробор и зачёсывала волосы назад. Хотела выглядеть загадочно. Никто не должен был пройти мимо меня, не обернувшись. Но и никто не должен был заметить, что я совсем не такая крутая чувиха, какой хочу казаться!

Как-то вечером Пит спросил меня в клубе, не смотрела ли я мультяшек. Я сказала:

«Ну, естественно, старик, тыщу раз!» Я уже много слышала о ЛСД, который они ещё называли пластмассой или кислотой. Я много раз слышала, как кто-нибудь рассказывал о своих глюках. Пит ухмыльнулся, и я поняла, что он мне не верит.

Стала сочинять. Я выбрала лучшие места из рассказов других и слепила из них очень живописную картину. Я рассказала уже всё, что знала, но Пита это явно не убедило, – его невозможно было провести, – и я просто застеснялась, наконец. Пит сказал: «Ну всё, хватит, кончай гнать. Короче, если хочешь, то в субботу у меня будет реальная кислота. Тебе тоже перепадет».

Я вся издергалась в ожидании субботы. Я думала, что если попробую ЛСД, то действительно попаду в тусу. Когда в субботу я прибежала в «Дом», Кесси уже сожрала своё колесо, и её перло. Пит сказал: «Ну, раз ты так хочешь, то я дам тебе половину. По первой тебе хватит».

Пит сунул мне клочок папиросной бумаги, в который были завернуты крошки таблетки. Ну я как-то не могла проглотить их на глазах у всех. Мне хотелось особой торжественности и церемоний. Кроме того, я всё-таки стремалась, что меня застукают с ЛСД. Тогда я пошла в туалет, закрылась там и проглотила таблетку.

Когда я вернулась, Пит с обидой заявил, что я просто спустила всё в сортир! Я с нетерпением ждала, когда же со мной что-то произойдет, чтобы остальные поверили, что я действительно сожрала колесо.

Было уже десять, «Дом» закрывался, а меня всё не торкало. Мы с Питом пошли к метро. По дороге встретили двух его корешей, Франка и Паули. Они искали третьего и были как-то чудовищно успокоены. Мне они очень понравились. Пит тогда сказал мне: «А, а – они на герыче…» То есть, на героине. Правда, в тот момент это не произвело на меня никакого впечатления, настолько я была поглощена своими взаимоотношениями с таблеткой, которая мало-помалу начала действовать. Мы спустились в метро, и я вдруг полностью вырубилась! Это был чистый ужас! Мне казалось, что я нахожусь в алюминиевой банке, в которой кто-то болтает огромной ложкой. Грохот в туннеле был чудовищный; я думала, что не выдержу. У людей в метро были страшные хари. То есть, собственно говоря, они выглядели как обычно, эти уроды! Только теперь по их лицам было ещё отчетливее видно, какие мерзкие обыватели они все! Я представила себе, что они наверняка едут сейчас из какогонибудь засранного бара или с какой-нибудь кретинской работы. Сейчас эти желудки лягут спать, завтра снова на работу, а послезавтра они посмотрят телевизор. И я подумала: Кристина, ты можешь быть счастлива – ведь ты другая! У тебя есть компания, ты врубаешься в тему и сейчас ты смотришь мультики и видишь, какие жалкие и гадкие обыватели едут с тобой! Да, вот примерно так я и думала… И не только тогда, во время последующих сеансов тоже. Потом эти рожи неожиданно испугали меня. Я посмотрела на Пита. Он тоже был как-то уродливее, чем обычно.

Его лицо было совсем маленьким в отличие от этих свиных харь. Но он выглядел ещё нормально…

Когда мы вылезли в Рудове, меня перло уже по полной программе. Все огни были невыносимо яркими, а уличные фонари над нами сияли каждый как тысяча солнц. В метро я порядком замерзла, а теперь просто обливалась потом. Мне казалось, что я где-то в Испании, а не в Берлине. Всё было как на одном из тех красивых плакатов, которые висели в турбюро в Гропиусштадте. Деревья были пальмами. Улица пляжем.

Дата добавления: 2015-09-05