Глава двадцать пятая НАД ШТОРМОМ

I

— Мы не можем ему доверять.

Когда Анника в чем-то была уверена, спорить с ней было бессмысленно. Галео мог убедить ее разумными аргументами, подчеркивая их многозначительным молчанием, но она редко прислушивалась к кому-то другому с такой же благосклонностью.

— Мы не можем ему доверять, — повторила она, едва выйдя из «Грозового ворона», на котором Малхадиил доставил ее. Я рассказал ей все, после чего стал ждать ее ответа.

— Мы не можем ему доверять. — Она повернулась к стоящему возле меня Киснаросу: — Мы не можем тебе доверять.

Анника никогда не стеснялась высказать все в лицо.

Шум в ангарном отсеке не позволял нормально поговорить. Ей приходилось перекрикивать грохот истребителя «Молния», который с помощью крана ставили на место. При этом улыбка Киснароса казалась такой фальшивой, словно ее нарисовали на хмуром, смуглом лице.

— Я понимаю твои опасения, Анника.

Она взглядом заставила его замолчать.

— Ты ничего не понимаешь. Ничего. Я знаю, почему ты сменил тему, Гесмей. Ты знаешь, что на флоте есть те, кто готов выступить против тебя. Ты боишься их. Поэтому теперь пытаешься уползти от судьбы, которую заслуживаешь.

Киснарос не пытался отрицать, хотя не выдал ни единого признака согласия. Судя по тому, что я ощутил в его разуме, он не собирался никого обманывать, но спорить с Анникой было так же бесполезно, как требовать от солнца не всходить.

— Моя смерть уже ничего не изменит, — сказал он.

— Нет? — бледные глаза Анники превратились в щелки. — Здесь я тоже тебе не верю.

— Анника… — предупреждающе произнес я. У нас не было времени для препираний, а если бы и было, то это не дало бы никакого результата. — Волки призвали нас для встречи с их посланником. Пойдем с нами. Говори за ордосов. Мы еще можем покончить с этой чередой нелепых стычек, которые являются позором для всех нас. Воины гордятся своими войнами — даже теми, которые вести не следовало.

Она посмотрела на меня так, словно я говорил на другом языке.

— Ты ведь понятия не имеешь, кого отправили Волки, да?

Я инстинктивно потянулся в ее разум, но она хорошо спрятала ответ.

— Нет, — признался я. — А вы?

— Догадываюсь. И надеюсь, что я права.

II

Мы встретились над штормом. Вот как высоко мы стояли.

Волки согласились встретиться на посадочной платформе у вершины Клыка, так что мы находились ниже наивысшей атмосферной точки, но намного выше уровня облаков. Я смотрел на шторм сверху — пелена угольного цвета, скрывающая целый мир под нашими ногами, — чувствуя себя немного загипнотизированным прерывистыми сполохами молний. Каждая вспышка пронзала черные небеса копьем слепящего света.

Воздух был достаточно разреженным, чтобы у меня не возникало желания проверить это. Я дышал медленно, пробуя на вкус рециркулируемый кислород доспехов. Я не снимал их с самого Армагеддона, соединительные порты керамитовой брони натирали кожу в местах соединения, внутренние запасы воздуха пропахли потом.

Хотя силовые доспехи создавали для того, чтобы носить их целыми днями, неделями и даже месяцами, это не означало, что спустя некоторое время носить их доставляло удовольствие. Уровень отходов минимизировался регулирующим поглощением, но настоящую проблему представляла сыпь на коже, которую нельзя было помыть и продезинфицировать без того, чтобы отключить и снять части доспехов, сегмент за сегментом.

Мы спустились на боевом корабле — Анника, Киснарос, я и Малхадиил в качестве пилота. Дарфорд без устали жаловался, что мы бросаем его, другие же просто пожелали нам удачи.

На воздушной платформе царил холод. Я знал это по датчику температуры на ретинальном дисплее, хотя об этом и так можно было догадаться по завывающим ветрам и слою алмазной изморози на стенах башни. Малхадиил и я не чувствовали холода в своих доспехах, как и Киснарос в анатомической броне. Анника была в ребризере, но не надела больше ничего, кроме плаща поверх тонкой нательной брони. Когда я вопросительно посмотрел на нее, она только закатила глаза.

— Я родилась здесь.

Это все объясняло.

Мы ждали на платформе, лицом к ветру, недалеко от «Грозового ворона». Мне стоило огромных усилий не напрячься, когда с гулом гидравлики начали открываться переборки башни. Ярл Гримнар никак не мог добраться до Фенриса вовремя, но посланник, отправленный вместо него, наверняка не менее упрям. Война близится, обе стороны не найдут компромисс. Киснарос говорил за Инквизицию, которой требовался лебезящий союзник, беспрекословно исполняющий все ее желания, посланник Космических Волков стал бы говорить о независимой силе, которая защищает жителей Империума, а не его законы.

Анника была права. Проще было бы убить Киснароса.

По крепости колотил град, ветер бил о крышу башни, а мы смотрели на открывающуюся переборку. Тусклый красный свет не осветил фигуру изнутри, но я понял, что это, когда она шагнула вперед. Платформа содрогнулась от ее поступи, и когда она встала под лунным светом, я безошибочно узнал клепанный, бронированный корпус.

Анника расплакалась. Я никогда раньше не видел ее такой — только что она была собранной и бросала суровые взгляды на Киснароса, а уже через секунду начала тихо всхлипывать, прижав руки к ребризеру, слезы замерзали серебристыми ручейками на ее щеках.

Я отвернулся от приближающейся машины войны и посмотрел на нее.

— Госпожа?

Все еще рыдая, она опустилась на колени, не сводя глаз с фигуры.

— Он настоящий, — прошептала она по воксу. — Ты не понимаешь? Не видишь? Он настоящий.

Дредноут подошел ближе и замер в десяти метрах от нас. Лунный свет резко очерчивал края его прочной брони. Древний, очень древний корпус покрывала племенная раскраска. Одна рука машины войны представляла собой тяжелую и громоздкую роторную пушку — нацеленную на нас. Другая же конечность больше походила на человеческую, заканчиваясь изогнутыми, злобного вида металлическими когтями.

Я посмотрел на фронтальную часть саркофага бронированного шагохода, инкрустированную изображениями волков из кости и бронзы, фенрисийские руны, а также готические письмена. Ветер трепал закрепленное на спине выцветшее знамя с изображенным на нем одиноким Волком в бледно-серых доспехах, его левая рука заканчивалась загнутыми когтями из белого огня. Воин стоял гордо, глядя на заходящее солнце, поставив ботинок на груду древних шлемов. Я узнал цвета Несущих Слово, Железных Воинов, Повелителей Ночи… самые древние враги из легионов Ока.

Анника плакала не переставая. Это был не просто плач, хотя тихие, приглушенные всхлипывания начинали уже раздражать. Это были слезы паломника, пролитые в храме в конце долгого пути.

— Вы настоящий, — прошептала она возвышающейся над ней машине войны.

— Конечно, я настоящий. — Голос дредноута раздавался бионическим грохотом: — Вставай с колен, глупая девчонка.

Киснарос переводил глаза с Анники на машину войны, его лицо за ребризером выдавало смятение. Ему отчаянно хотелось начать переговоры, но внезапно он понял, что не знает, как.

— Я — Гесмей Киснарос, — сказал он дредноуту. — Верховный лорд в Инквизиции Его Святейшего Величества.

Я следил за разговором лишь краем уха. Имя, написанное на саркофаге, не могло быть настоящим. Если же так, это значило…

Ох. Трон Терры.

— Мой лорд, — произнес я, опускаясь на одно колено.

С тихим рычанием священной механики дредноут чуть развернулся на поясном шасси.

— Довольно уже. Вставайте.

— …и должным образом назначенный представитель Бога-Императора… — заканчивал Киснарос, все еще не зная, куда ему смотреть.

— Бога-Императора? — Дредноут издал скрежет плавно провернувшихся шестеренок. Судя по грохочущему звуку, я предположил, что это смех. Или перезарядка внутренних орудийных систем: — Из-за того, что его назвали богом, и началась вся заварушка.

Киснарос опять сбился, уже третий раз за минуту.

— Что вы… я не…

— Ничего. Времена меняются, и в этом правда. — Машина войны развернулась к нам: — Итак. Что привело вас в ночное небо над Фенрисом, и почему бы мне просто не разорвать ваш крошечный флот на куски многочисленными орудиями замка?

При этих словах лорд-инквизитор выпрямился.

— Пожалуйста, назовитесь, сэр, как это сделал я. Затем переговоры могут начаться.

— Ты ослеп, маленький человечек? Оно написано на моем гробу.

Я не мог позволить этому продолжаться. Слова инквизитора были не просто богохульством, они граничили с истязанием.

+ Его зовут Бьорн, прозванный Разящая Рука. Первый Великий Волк ордена и второй верховный лорд Фенриса после ярла Русса, самого примарха. Они пробудили его, чтобы он говорил с нами. +

Киснарос не сводил глаз с бронированного корпуса и гроба из черного железа, установленного на фронтальной части.

— Вы… вы ходили в Век Императора?

Бьорн опять издал скрежещущий хохот.

— Ходил, бегал, мочился и убивал. Все это. Я встречался с Всеотцом, знаешь ли. Не раз сражался рядом с ним. Кажется, я ему нравился.

Киснарос медленно, медленно опустился на колени.

— Ох, ради… только не вы.

III

Дредноут повернулся ко мне, когда Киснарос рассказал ему историю Армагеддона.

— Это правда? — без лишних витиеватостей спросил он. — Ты сломал Черный Клинок?

Я посмотрел на саркофаг, закрепленный на фронтальной части и соединенный с корпусом адамантиевыми крепежами и трубками с жизнеобеспечивающими веществами.

— Это правда, ярл Бьорн.

— Просто Бьорн. Я больше не восседаю на тронах и ничем не правлю. Я видел Ангрона, как до Изменения, так и после. Сломать Черный Меч — не простое дело, рыцарь. Боюсь, этим подвигом ты заработал себе собственный ходячий гроб.

У меня кровь застыла в жилах.

— Я бы предпочел спать на Полях Мертвых рядом со своими братьями.

— Слова человека, полагающего, будто у него есть выбор. У героев его нет. Герои должны оставаться бессмертными, их нужно пробуждать каждые пару веков для очередной войны или чтобы поделиться древними преданиями с новым поколением.

Словно чтобы подчеркнуть свои слова, он сделал громоподобный шаг вперед. Его когти могли с легкостью охватить каждого из нас, поэтому та нежность, с которой он коснулся Анники, была очень трогательной. Машина войны с лязгом и дребезжанием повернула запястные серводвигатели, вращая когтями. Затем плоской частью остро отточенного лезвия она наклонила ее голову на одну сторону, затем на другую, разглядывая ледяные слезы на ее бледных щеках.

— Довольно слез, маленькая дева. Ты выглядишь, как морозорожденная. Какое племя, охотница?

— Сломанный Клык, Великий Волк, — пискнула она.

— Помню их. Злобные ублюдки, все до единого. Благословение, если в бою они на твоей стороне, и проклятье, когда нет. Но совершенно отвратные мореходы. Такая вот печальная правда.

Дредноут шагнул вперед, отпустив ее щеку.

— Нет лучшего зрелища на всех мирах, чем морозорожденная дева. Особенно такая черноволосая красавица. Редкое зрелище даже в те времена, когда у меня были глаза, и я уверен, что теперь такое увидишь еще реже.

Я уставился на дредноут, задаваясь вопросом, отличался ли процесс, по которому в прошлом выращивалось генетическое семя, от сегодняшних методов. Похоже, он мог определить, что Анника была привлекательной. Я не был уверен, что сам смог бы сделать это, и у меня была еще тысяча вопросов: о воинском искусстве в эпоху Ереси, о том, что он лично видел Императора, о типах кораблей, которые когда-то ходили среди звезд и теперь больше не использовались…

— Итак, — дредноут оборвал мои размышления. — Переходи к части, которая должна убедить меня не уничтожать твой маленький флот. Или я просто могу убить тебя и покончить с этим без лишних усилий.

Киснарос ощетинился, но сдержался.

— Придут другие, ярл Бьорн. Дес…

— Я же сказал. Просто Бьорн.

— Я… да. Но… десятки. Сотни. Я пришел не сжигать Фенрис, но попомните мои слова, этот мир умрет, если Волки не пойдут на компромисс. Слишком много инквизиторов видят в этом шанс урезать автономность этих знаменитых и неудобных Адептус Астартес, а также заставить раз и навсегда умолкнуть этот беспокойный голос. Волков любит население Империума, которое знает об их существовании, но институты Империума гораздо менее благожелательны к Сынам Фенриса.

Дредноут словно обдумывал сказанное.

— Маленькие люди с маленькими заботами. Переходи к сути, инквизитор.

— Покаянный крестовый поход удовлетворит Инквизицию. Может, на век… или два.

— Ты хочешь отправить целое поколение Волков к звездам, облаченными в позор, чтобы удовлетворить глупцов, которые не служат Империуму и вполовину так же старательно, как мы?

— Это единственный компромисс, который позволит сторонам разойтись без конфликта.

— Ты напоминаешь мне одного летописца, которого я когда-то знал.

— Мне не известно, кто это такие, ярл Бьорн.

— Летописцы — это паразиты, которым платят за то, чтобы они увековечивали память о чем-то. У того был змеиный язык и сердце грызуна. Он пытался убедить окружающих, что его поэмы были гениальными, а все критики слишком глупыми, чтобы оценить его. Вот кого ты мне напоминаешь. Та же непримиримость в суждениях. Поэтому попытайся еще раз.

Киснарос набрал воздуха в грудь, когда на моем ретинальном дисплее вспыхнула предупреждающая трецентийская руна в виде серпа.

— Постойте. Что-то не так.

Киснарос приложил руку к уху, перенастроив вокс-бусинку.

— Волки… они вернулись. Весь их флот только что вышел из варпа.

— Как такое возможно? — спросил я. Позади нас Малхадиил уже разогревал двигатели «Грозового ворона».

— Не знаю. Но они идут сюда и…

— И видят вражеский флот, который целится в Клык. Твой ход, инквизитор.

Дата добавления: 2015-09-01