Явление 7

(выходит Савл становится слева, потом идёт направо и в этот момент выходят все и становятся на кубы)

Все: Он сказал, что покинул час назад берега водоема, где производил ужение на мотыля. У него и правда были с собой удочка и ведро и я успел заметить, что в ведре плавали какие-то животные, но только не рыбы. Павел Петрович стоял посреди платформы, станционные часы показывали два часа пятнадцать минут, на нем была его обычная светлая шляпа, вся в небольших дырочках, будто изъеденная молью или многократно пробитая ревизорским компостером, а на самом деле чтобы не потела голова. Он был без обуви и на этой старой деревянной платформе он мог занозить себе ногу или сразу обе. Да, это могло произойти с каждым, но только не с нашим учителем, понимаешь, он был такой… Когда ты видел его бегущим по дачной тропинке или по школьному коридору, тебе казалось, будто его босые ноги совсем не касаются земли, пола… (Альба свистит и зовёт Нимфею)

Альба: Позволь мне перебить тебя…

Норвегов (перебивает): Молодой человек, вы должно быть, заметили, какая прекрасная погода удерживается в нашей местности вот уже много дней к ряду; не считаете ли вы, что наши уважаемые дачники не заслуживают подобной роскоши? Не кажется ли вам, мой юный товарищ, что пора бы уже, как говорится, грянуть буре, грозе? И ведь грянет, милый вы мой, да еще как грянет – полетят клочки по закоулочкам! И не когда-нибудь, а не сегодня-завтра. Кстати, вы-то задумывались над ним, вы в это верите? (прибивает флюгер, появляется отец с газетой в руках)

Альба: Возможно я что-то не так понял. Разве Павел Петрович ходил босиком даже в школе?

Нимфея: Нет, я очевидно оговорился или мы не замечали.

Отец: А на кой хрен сдалась Павлу обувь, да еще в такую жару! Это только мы, бедолаги казенные, все никак отдохнуть ногам не даем. Не сапоги, так галоши, не галоши, так сапоги – так и мучаешься весь век. Дождь на улице – суши, значит ботинки, солнце – смотри, значит чтоб не потрескались. А главное – всякий день, с утра возишься с гуталином. А Павел – человек вольный, мечтательный, он и умирать-то на босу ногу станет. Бездельник он, твой Павел, потому и босяк. Все деньги, небось на дачу извел, в долгах сплошь, а всё туда же – рыбу ловить, на берегу прохлаждаться, тоже мне – дачник фиговый. У него и дом то нашего сарая плоше, а он еще и флюгер на крышу поставил, подумать только – флюгер! Я его, дурака, спрашиваю: зачем мол тебе флюгер то, трещит только напрасно.

Отец: Зачем флюгер то?

Норвегов (с крыши): Да мало ли гражданин прокурор, что случится, может, например ветер дует-дует в одну сторону да и переменится вдруг. Вам-то, хорошо, вы смотрю, всё газеты читаете, там конечно, про это пишут, про погоду то есть, а я знаете не выписываю ничего, так что для меня флюгер – вещь абсолютно необходимая. Вы-то из газет сразу узнаете, если что не так, а я по флюгеру ориентироваться буду, куда уж точнее, точнее и быть не может. (крутит вертушку флюгера)

Отец: Пусть бога благодарит, что не я его директор, попрыгал бы он у меня, поизучал бы он у меня ветер кое-где, балбес малохольный, босяк, флюгер несчастный. (уходит)

Норвегов: Скажите, разве так уж плохо слыть ветрогоном, особенно, если ты – географ. Географ даже обязан быть ветрогоном, это его специальность, как вы считаете? Не поддаваться унынию, надо жить на полной велосипедной скорости, загорать и купаться, ловить бабочек и стрекоз, самых разноцветных. Знайте други, на свете счастья нет, ничего подобного ничего похожего, но зато - господи! - есть же в конце концов покой и воля. Современный географ, как впрочем и монтер, и водопроводчик, и генерал, живет всего однажды. Так живите по ветру, молодежь, побольше комплиментов дамам, больше музыки, улыбок, лодочных прогулок, домов отдыха, рыцарских турниров, дуэлей, шахматных матчей, дыхательных упражнений и прочей чепухи. А если вас назовут ветрогоном - не обижайтесь: это не так уж плохо. Ибо чего убоюсь перед лицом вечности, если сегодня ветер шевелит мои волосы, освежает лицо, задувает за ворот рубашки, продувает карманы и рвет пуговицы пиджака, а завтра - ломает ненужные ветхие постройки, вырывает с корнем дубы, возмущает и вздувает водоемы и разносит семена моего сада по всему свету, - убоюсь ли чего я, честный загорелый человек, скромный, но знающий дело педагог, чья худая, но все еще царственная рука с утра до вечера вращает пустопорожнюю планету, сотворенную из обманного папье-маше! Дайте мне время -- я докажу вам, кто из нас прав, я когда-нибудь так крутану ваш скрипучий ленивый эллипсоид, что реки ваши потекут вспять, вы забудете ваши фальшивые книжки и газетенки, вас будет тошнить от собственных голосов, фамилий и званий, вы разучитесь читать и писать, вам захочется лепетать, подобно августовской осинке. Гневный сквозняк сдует названия ваших улиц и закоулков и надоевшие вывески, вам захочется правды. Завшивевшее тараканье племя! Безмозглое панургово стадо, обделанное мухами и клопами! Великой правды захочется вам. И тогда приду я. Я приду и приведу с собой убиенных и униженных вами и скажу: вот вам ваша правда и возмездие вам. И от ужаса и печали в лед обратится ваш рабский гной, текущий у вас в жилах вместо крови. Бойтесь Насылающего Ветер, господа городов и дач, страшитесь бризов и сквозняков, они порождают ураганы и смерчи.

Дата добавления: 2015-09-05