Рассказ о том, как я начинал учиться в школе.

В школу я пошел в 1956 году, в северном городе Кемь. Школа была деревянное здание в два этажа с широкой межэтажной лестницей с перилами, отполированными до стеклянного блеска, сукном школьной формы. Форма была удивительно красива, в отличие от той одежки, которую мы мальчишки носили в повседневное время. Жили все одинаково бедно. Штаны передавались в семье от старших к младшим, раз по пять, да и потом служили соседским кому-нибудь.

Появлялись эти штаны на ребенке года в три, а до этого сверкал он своим петушком все северное лето. Бывало, сердобольная мать отдаст, проношенные свои синие с начесом трико, и носится малышня в разноцветных, бабских штанах по колено. И вот после всех этих обносок серая с блестящим козырьком фуражка с гербом, в виде книги, настоящий как у солдата пояс с пряжкой из латуни, серая суконная гимнастерка с блестящими пуговицами. Страшно было, не дай Бог, испачкаешь в какой-нибудь луже, а их на пути в школу было великое множество.

Спасали деревянные тротуары, которые приподымали тебя над непролазной грязью. Но, бывало, один тротуар кончался, а другой начинался метрах в трех дальше. И тут уж как повезет, кого мать, она в резиновых ботиках, перенесет, кто по бревнышку. В общем, задача как пройти и не запачкать форму решалась каждый раз по – разному.

Ни каких букетов не помню, да и где их взять. Помню звонок большой, начищенный мелом. Громко прозвенел и в класс, и сразу, откройте тетради. Будем писать. Ну и начали. С единицей и двойкой я как-то легко справился, а вот тройка ну не как не получалась. Вместо плавных закруглений прекрасной арабской цифры выходили угловатые птички. Долго мучился и комплексовал, но затем посмотрел как у соседского мальчишки и немного успокоился. У него и двойка не получилась. Сразу после летних игр в лапту и «чижик», когда только и думаешь, как бы до слез не загоняли тебя товарищи твои старшие, писать почти не у кого не получалось.

Да еще и прописи, которые казались таким совершенством, что, хоть убейся, не достичь. Писали мы стальными перышками в деревянных красных ручках, а чернила в чернильницах «непроливайках» стояли на каждой парте. Самое неприятное это кляксы, то есть не сами кляксы, а та безысходность, которая охватывала все твое существо, если она появлялась. Уже все, все испорчено, и нечего не поделаешь. Ее не сотрешь, никакого «Delete», только остается промокнуть ее розовой промокашкой, от чего клякса всегда становилась больше.

В этот же первый день и задание на дом. Заморенный наплывом усталости от нового дела, которое раньше никогда не приходилось делать так много, я напрочь забыл, что задали. Мать моя была учительницей, но в другой школе, и когда она встретила меня чтобы отвести домой, спросила, ну что задали на дом. Я тут-то и понял, пропал, совсем пропал. Я не помнил, что задали на дом. Вернее я помнил, что задавали, но что, не помнил совсем.

Слезы сами навернулись. Мать как всегда спасла. Подожди здесь, а я схожу в учительскую. Пришла, сказала какой ты не внимательный. Про Александра Матросова читать, и полстраницы прописей. Я повеселел. Мы пошли домой по деревянным тротуарам.

Но несчастия этого дня еще не кончились. И самое страшное наконец-то случилось. Правильно бабушка учила меня, что Бог есть, и он наказывает всех, кто не молится. Но не верил я, и не думал о Божьем страхе.

У нас был сосед пограничник. Звали его все Витька пограничник, потому что он служил на границе и еще, потому что он привез после службы огромную овчарку Ронку. Жил он в собственном доме за высоким забором, недалеко от нашего барака.

Собаку мы мальчишки старались подразнить, пользуюсь высотой забора, конечно в душе, очень боясь ее. Это было что-то вроде зоопарка, о котором мы, конечно, никогда и не слышали.

Ну и я, проходя мимо забора с Ронкой, остановился, мать пошла в магазин, до барака было метров пятьдесят. Замахнулся на нее, она громко залаяла. Я поднял камень и сделал вид, что сейчас брошу в нее. И о, ужас она со всего маха перелетела через забор, и я понял, вот он конец моей молодой жизни и бросился бежать. Да разве убежишь. Она догнала меня как раз на том месте, где кончился один тротуар, и до второго было метра два. Передними лапами она глубоко вдавила меня в жидкую грязь. И стала ждать хозяина Витьку пограничника, который рубил дрова и видимо видел всю сцену. Крикнув ей что-то, он поспешил спасать меня, видимо сам сильно испугался. Мой испуг я описывать не буду.

С меня текла грязь и горела задница от ремня, которым высек Витька меня. Мать стирала форму и вела педагогические разговоры. Она никогда не била меня. Я сидел на печке и сох, читая про Александра Матросова и совершенно не думая о Боге. Первый школьный день кончался, за окошком темнело.

(1956 год)

Дата добавления: 2015-09-05