Пьеса: «В девять смертельных действий».

July 3rd, 14:37

Саган Е. В девять смертельных действий. Пьеса.

Действующие лица:
Эсесовец
Надзирательница 1
Надзирательница 2
Музыкант
Немая
Девушка
Сын 19-324
Мужчина и женщина.
Надзиратели 3,4,5,
Охранник
Приехавшие узники (три мальчика до 14 лет, мальчик 13 лет, пять пожилых женщин, три старика, девочки 5,6,7 и 10 лет, женщины 4 человека, мужчины 6 человек.

ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
О НЕПРИЯТНОМ.

Звучит музыка 30-х годов. Сцена пуста. По центру, ближе к краю сцены, стоит микрофонная стойка. Горит свет, но не ярко. На сцену медленно идёт мужчина. Понять, что он эсесовец трудно. На нем обычная белая рубашка, галифе. Волосы гладко уложены. Он улыбается, иногда лукаво посмеивается. Так, что это заметно лишь с одной стороны его грубого лица. У рубашки расстегнуты верхние пуговицы. Мужчина подходит к краю сцены и зрителю становится заметно, что он устал. Его веки опущены. Внимательно осмотрев зал, он садится на край сцены, снимает запонки и закатывает манжеты.

Пауза.

Эсесовец подмигивает.

ЭСЕСОВЕЦ:

Я не хочу говорить о том, что неприятно. Я не хочу думать о чем-то неприятном. Мне это приснится и поэтому станет еще более... отвратительным. Я не хочу вспоминать моменты, когда мне было больно или неприятно. Когда я чувствовал, что мне это не нравится, когда понимал, что кроме плохих мыслей в этом ничего нет. Отключал чувства. Все... Вспоминать плохое – грустно. Единственный способ не вспоминать плохое – это забыть о нем. Забыть причины, события, людей. Забыть о существование того, от чего тебе становится неприятно. Не думай - посмейся. Ха-ха-ха. И вот уже не так неприятно, как раньше. Ха-ха-ха. И вот уже весело. Смейся и будет приятно. Смейся и будет хорошо. Я смеюсь – а где-то там мне совсем уже страшно, но я продолжаю смеяться. Ха-ха-ха.

В это время на сцену выходит охранник лагеря. Он одет в форму СС. Вначале мужчина, сидящий на сцене, не видит его и продолжает говорить, но охранник его отвлекает негромким покашливанием. Мужчина оборачивается. Неохотно и равнодушно он начинает давать распоряжения.

ОХРАННИК: Оберштурмфюрер, там некому отнести вещи на склад. Их очень много.

ЭСЕСОВЕЦ: Что там?

ОХРАННИК: Женская и детская одежда.

ЭСЕСОВЕЦ: Так возьми кого-нибудь из заключенных. Эта одежда уже все равно никому не понадобится.

ОХРАННИК: Есть!

Охранник уходит. Почти у кулис эсесовец окликает его. Охранник оборачивается. Выслушав приказание, он безмолвно уходит.

ЭСЕСОВЕЦ: Стой! У нас с женой скоро родится ребенок. Оставь детские вещи на пункте приема. Я подойду.

Пауза.

ЭСЕСОВЕЦ: О чем это я?.. Ах, да. Забыть обо всем этом, о том, что было неприятно – это посмеяться над этим. Это - больше никогда не думать. То, что тебе неприятно - тебя не касается. Тебя касаются только приятные тебе вещи. А смех продлевает жизнь, смейся больше и проблемы тебя не тронут. Смейся больше и тебе всегда будет хорошо и приятно. Всё очень просто. Ха-ха-ха.

Мужчина резко встает на ноги. Двумя пальцами проводит по микрофонной стойке. Он задумчив и погружен в свои мысли. Ни одного взгляда в зал.

ЭСЕСОВЕЦ: Да... Ты уже ничего не можешь сделать, прошло много лет. В Освенциме у тебя никто не погиб. Ты понятия не имеешь, как это люди могут сжигать таких же людей, предварительно отравив их смертельным газом. Верно? Не знаешь, на что способно отчаяние, как люди могли жить там, где это невозможно. Как жить там, где смерть?.. Тебе уже неприятно? Нет? Да? Я хочу знать, тебе уже неприятно? Для чего тебе это? Для чего ты сейчас здесь? Тебе станет неприятно. Ты придешь домой, а тебе всё будет неприятно. Тебе будет неприятно... Понимаешь?

Ха-ха-ха.

Пауза.

Мужчина подмигивает залу вновь и уходит. Свет гаснет. Одновременно с его уходом на экране появляются титры – перечень лагерей Нацисткой Германии. Голос за кулисами читает текст.

ГОЛОС: Концентрационные лагеря, существовали, как до начала, так и во время Второй мировой войны на подконтрольной Германии территории. Миллионы узников концентрационных лагерей было убито, погибло от жестоких издевательств, болезней, плохих условий содержания, истощения, тяжёлого физического труда и бесчеловечных медицинских опытов.

ТИТР: Перечень лагерей, признанных Правительством ФРГ концентрационными (1939-1945 гг.)

1.Арбайтсдорф (ФРГ)

2. Аушвиц/Освенцим-Биркенау (Польша)

3. Берген-Бельзен (ФРГ)

4. Бухенвальд (ФРГ)

5. Варшава (Польша)

6. Герцогенбуш (Нидерланды)

7. Гросс-Розен (ФРГ)

8. Дахау (ФРГ)

9. Кауен/Каунас (Литва)

10. Краков-Плащов (Польша)

11. Заксенхаузен (ГДР‑ФРГ)

12. Люблин/Майданек (Польша)

13. Маутхаузен (Австрия)

14. Миттельбау-Дора (ФРГ)

15. Натцвайлер (Франция)

16. Нейенгамме (ФРГ)

17. Нидерхаген‑Вевельсбург (ФРГ)

18. Равенсбрюк (ФРГ)

19. Рига-Кайзервальд (Латвия)

20. Файфара/Вайвара (Эстония)

21. Флоссенбург (ФРГ)

22. Штуттхоф (Польша).

23. Треблинка

ГОЛОС: Но на самом деле концентрационных лагерей было намного больше, свыше 42 тысяч лагерей и гетто, в которых погибло, и было уничтожено свыше трёх миллионов жизней.

Экран гаснет. Наступает тишина.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

О ЧИСТОТЕ.

Резко зажигаются прожектора сцены. Это происходит поочередно и довольно шумно. Где-то вдалеке играет всё та же музыка, что и в первом действии. На сцене находится лишь микрофонная стойка. Из кулис строевым шагом выходит молодая женщина. Пройдя до середины, она делает поворот на 90 градусов к зрителю и идёт к микрофонной стойке. Одета она просто. Одежда не новая, но выглядит опрятно и по-деловому. Волосы собраны и завиты. Она смотрит вперед и натянуто улыбается. Свет направляется на неё. Щелчок.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА: Я всегда тщательно мою руки. Мою руки, когда сажусь за стол, мою руки после прогулки, мою руки перед сном, перед тем как приступить к своей работе. Каждый раз. Мою руки просто так, когда чувствую себя некомфортно. Мне хорошо, когда мои руки чистые. Я спокойна, когда мои руки вымыты дорогим мылом. Мне нравится запах щелочи на моих ладонях, запястьях. Мне хорошо, когда на моих руках нет грязи. Я всегда мою руки под горячей водой. Это мое правило. Я вытираю их насухо белым, выглаженным полотенцем. Каждый раз. Вытираю медленно и очень тщательно. Медленно и тщательно. Мне некуда спешить. Я вымыла руки и мне хорошо. Я вымыла руки и мне хорошо... Мне невероятно спокойно. Я прекрасно начала свой день... У меня тщательно вымыты руки. Мой день начат с чистоты. Всё в полном порядке. Мои подчиненные моют руки также как и я. С людьми, у которых чистые руки всегда приятно иметь дело. С ними я всегда на «дружеской ноге». Я внимательно слежу за тем, чтобы меня окружал порядок и чистота. Только порядок и чистота. И всё. У кого чистые руки –у того чистые мысли. У того всё в полном порядке. Чистые руки - чистые помыслы, порядок. Всё в полном порядке, когда у тебя чистые руки. А я всегда тщательно мою руки. Всегда.

Пауза.

Женщина продолжает натянуто улыбаться. Всё напоминает какой-то агитационный рекламный плакат. Вдруг, в одно мгновение улыбка исчезает. Она начинает часто дышать в микрофон. Затем поднимает с пола полотенце и начинает вытирать им руки. Выглядит она довольно испугано, но при этом, стараясь всё так же улыбаться. Оборачивается за кулисы, затем смотрит снова в зал. Раздается стук колес поезда. Быстрыми шагами, переходящими порою в бег, женщина уходит со сцены. Озирается и всё продолжает вытирать свои руки. Кажется, ещё немного и она начнет полотенцем сдирать кожу с этих рук. Но она всё вытирает и вытирает их.

Свет гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

О МУЗЫКЕ.

В темноте продолжает слышатся стук колес поезда. На сцене стоит микрофонная стойка, возле которой теперь стоит металлический таз с водой и лежит полотенце.

ГОЛОС: Прибыл новый эшелон. Всему командованию лагеря подойти на пункт... «селекции».

На сцену начинают быстрым шагом выходить люди. Женщины, мужчины, дети. В их руках вещи. Это чемоданы, свертки, кульки. Они выглядят растеряно. Стук колес сменяется громкими раскатами вальса Штрауса «Над голубым Дунаем». Зажигается свет. Люди смотрят на прожектора сцены, откуда на них падают яркие лучи. В это время на сцену выходит эсесовец. За ним двое узников в полосатой одежде. Все люди напуганы и мечутся по сцене. Это узники (капо) забирают вещи людей, иногда отнимая силой. Они складывают их у кулис с одной стороны. Кто-то забывает вещи и ищет их, кто-то кого-то зовёт. Музыка становится тише. Эсесовец медленно ходит вокруг и осматривает происходящее, осматривает людей, при этом не глядя им в глаза.

ЭСОСОВЕЦ: Тишина! Всем встать в две шеренги! Неработоспособные на левую сторону платформы, остальные на правую. Я сказал направо! Бегом! Имя. Сколько лет?

МОЛОДОЙ ПАРЕНЬ: Жденек Маховский. 17.

ЭСОСОВЕЦ: Есть профессия?

МОЛОДОЙ ПАРЕНЬ: Да, я плотник.

ЭСОСОВЕЦ: Направо. Имя.

СТАРАЯ ЖЕНЩИНА: Клара Гольштейн.

ЭСОСОВЕЦ: Налево. Все вещи сдать. Быстрее, быстрее! Сдать вещи. Быстрее! Всем сдать золото, женщинам снять украшения для хранения. Нужно пройти дезинфекцию!

ЭСОСОВЕЦ: Сколько лет?

МАЛЬЧИК: 13

ЭСОСОВЕЦ: Налево. Всем слушать команду! Всем пройти дезинфекцию, прежде чем пройти на поселение. Всем старикам построиться в одну шеренгу на левую сторону платформы. Быстрее!

Так продолжается несколько минут. Разделяют семьи. Затем в один момент все падают на колени и замирают. Эсесовец тоже замирает, но остается стоять на ногах. Музыка стихает. Свет становится неярким. Кроме эсесовца на платформе остается стоять ещё один мужчина. На нем простая гражданская одежда и нашитая на пиджак желтая звезда Давида. В руках небольшой чемодан. Он стоит вдали сцены, среди упавших на колени людей. Мужчина медленно проходит через толпу к микрофону. Ставит чемодан рядом.

МУЗЫКАНТ: Каждый раз, когда приходит новый эшелон, раздается музыка. Людей выгружают из вагона под оркестр. Из-за изнуряющей духоты вагонов для скота, некоторые люди в дороге умирали, а здесь их встречает оркестр. Абсурд. Вы когда-нибудь танцевали на похоронах?

Пауза.

Музыка снова врывается на сцену раскатами вальса. Люди снова начинают движение по сцене. От матери забирают ребенка. Она кричит. Музыкант остается стоять на своем месте. Его глаза смотрят в пол. Затем музыка снова стихает и всё повторяется. Эсесовец неподвижен и люди снова стоят на коленях. Музыкант поднимает глаза в зал.

МУЗЫКАНТ: А ведь я когда то любил классическую музыку. Её раскаты никогда не вызывали во мне этого звериного страха. А сейчас... А ведь, они думают, что самое плохое уже позади. Эти люди на что-то надеются. А здесь всё ложь. Каждое слово, каждый взгляд, каждый камень. Всё фальшиво.

Пауза.

Музыка уже не слышна. Люди и эсесовец всё также неподвижны. Музыкант подходит к тазу с водой, сняв круглые маленькие очки, он моет руки, умывается. Затем снова подходит к микрофону.

МУЗЫКАНТ: Всё ложь. Ненавижу марши! Лагерный оркестр, состоящий из узников, наигрывает их всякий раз, как начинается общее движение. Будь то поверки, работы. Лучшие музыканты со всей Европы. Первые скрипки. Самые талантливые дирижеры. Этот оркестр потом будет признан одним из лучших. Звучит марш, а через ворота «Arbeit macht frei» несут трупы. Один за одним. Трупы раскачиваются в руках других узников в такт. Из труб музыкантов звучат мелодии, а из труб крематориев пять и четыре выходит черный дым. Интересно, Штраус мог такое вообразить? А репертуар поистине восхитителен. Произведения лучших композиторов всех времен. Раньше я обожал ходить с семьей на концерты. Хёс, начальник лагеря, распорядился привести побольше партитур из Берлина. Ненавижу эту музыку. Ненавижу марши! Мне страшно от этого порядка, этой чистоты. Я хочу завыть от этого. Завыть! Это отвратительно. Будь проклят этот марш!

Пауза.

МУЗЫКАНТ: Офицер Моль и командование лагеря пришли сегодня слушать оркестр. Немцы гладковыбритые, их одежда выглажена. Как можно любить классическую музыку и при этом...

ЭСОСЕВЕЦ (обернувшись на музыканта, бьёт его палкой): Играй! Давай играй!

Музыкант наклоняется и достает из чемодана трубу. Сдувает с нее пыль. Начинает играть «Адажио» Альбиони. В это время на экране появляются кадры Освенцима и одновременно лучших концертных залов Европы. После того, как музыка прозвучала, музыкант аккуратно кладет трубу обратно в чемодан и уходит. Через три шага оборачивается в пол оборота.

МУЗЫКАНТ: Однажды я пришел к начальнику лагеря и сказал: «я музыкант». Меня усадили за инструмент. Я сыграл. Меня приняли. Я сохранил свою жизнь ещё на пару месяцев... Но я не умел играть. Я никогда не видел нот...

Пауза.

Громко раздается музыка Альбиони, но уже в концертной записи. Люди встают с колен и уходят за кулисы. Эсесовец, подгоняя их, но уже безмолвно тоже уходит.

Свет гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЁРТОЕ.

О ГОЛОСЕ.

На сцене микрофонная стойка и по-прежнему металлический таз с водой. Свет зажигается, но не ярко. На сцену неуверенно выходит женщина. Несмотря на юный возраст в её волосах заметна седина. На ней серая лагерная одежда. Она подходит к воде. Также как и еврейский музыкант, она моет руки, умывается. Её глаза широко раскрыты. Она подходит к микрофону. Делает армейскую выправку. Затем замирает, вытирает лицо и снова делает выправку. Голос за сценой читает текст. Девушка жестами и глазами пытается его рассказать, поправляя волосы и рубаху. В глубине сцены появляется надзирательница. Она встает возле кулис и смотрит на женщину.

НЕМАЯ (голос): Здесь нельзя кричать. Не говорить и не кричать. Здесь я превратилась в существо, которое лишь чем-то способно напомнить человека. Нас превратили в биомассу... Я потеряла голос несколько дней назад, когда прибыла в этот лагерь с мужем и дочерью. Я не помню. Сейчас их нет. Никого. И моей девочки больше нет. У меня отнимают её, а я никак отдать не могу. Вы только подумайте. Как же я могу её отдать? Она вцепилась в меня, и я её держу, думаю, нет, я ни за что не отдам. А её отнимают… Кричала, кричала. Это было похоже на какой-то сон. Как будто это не с нами происходит. А её тогда с силой дернули и вырвали у меня. И все. Её отняли у меня и все. Вот. Больше ничего. Я как будто заснула, потому что в какой-то момент я просыпаюсь на грязной соломе. Я лежу, но у меня на глазах какая-то тряпка, что-то мне мешает смотреть. А я руки поднять не могу. Я пыталась снять вот эту тряпку, а я не могу. Дальше я опять ничего не помню. Никак не подняться. Тогда как только в себя пришла, снова кричать начала. Меня к себе прижала какая-то женщина и сказала, что надо идти, надо ждать, надо терпеть... Не сдаваться. Не сдаваться. Надо идти. Всё это закончится. Я кричала тогда так сильно, и так сильно от этого ужаса, что теперь не смогу и слово сказать. А здесь – это даже хорошо. Здесь нельзя кричать. Не говорить и не кричать. Я существо, я не человек. Но мне уже всё равно. Моей девочки больше нет. Это сон. Никого нет. Уничтожили всё, что было у меня. Всё, что было во мне...

Пауза.

Свет гаснет, остается небольшой яркий луч, направленный на женщину. Звучит колыбельная. Простояв вступление песни, и всматриваясь в лица, женщина начинает плавно танцевать. Она испуганно улыбается. Танцует, а луч бежит за ней. Вокруг темно. Она медленно в движениях своего танца делает три круга по сцене. Сверху начинает падать снег. Узница поднимает голову и подставляет лицо снегу. Когда песня заканчивается, свет зажигается. На сцену выходят ещё две узницы и помогают ей уйти. Женщина сопротивляется и начинает беззвучно кричать. Её лицо искажено в крике, а руки выброшены к зрителю. Она, то падет на колени, то поднимается. Одна из узниц прижимает её к себе и что-то говорит. Ничего не слышно.

Пауза

Музыка стихает. Сцена пуста, но продолжает падать снег.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЯ ПЯТОЕ.

О МОЛЧАНИИ.

Снег прекращает падать и на экране возникают слова: «Вначале было молчание, и молчание было у Бога, и молчание было Бог».

На сцене микрофонная стойка и металлический таз с водой. Свет направлен на центр сцены. Выходит девушка. Она несет за спинку деревянный стул. Одежда на ней такая же, как и на предыдущей женщине, только более грязная. Её голову покрывает серая лагерная косынка. Поставив стул в центре сцены, она подходит к воде. Моет руки, умывается. Затем садиться на стул, кладет руки на колени и начинает говорить.

ДЕВУШКА: Часть твоего сердца, твоя душа и любовь всегда остается там, где тебе хорошо, а мне нигде не было хорошо. Мы жили в бедности, отец ушел из семьи, оставив нас с матерью одних. Я никогда не чувствовала себя счастливой. И вот только теперь, когда я так явно почувствовала что умру... Что я умру, и всё прекратится, что весь этот ужас закончится, мне стало так светло на душе. Я вдруг почувствовала это так странно, что я очень счастлива. В эти долгие месяцы этого ужаса. Я вдруг почувствовала радость. Вы подумаете, что это у меня такое состояние. Безысходность, страх. Нет. Это неправда. Я очень счастлива. По-настоящему. Осознано. Мне хорошо. Я знаю, что я умру, я прожила с этой мыслью уже несколько дней. И я приняла ее. И умру я мучительно. Я тоже смогла это принять. Даже это я смогла. Я спокойна. Я вытерплю боль, после которой мне уже точно станет по-настоящему хорошо. Но там не будет Бога. Я молилась, хотя, кажется, уже не верю в него. Ведь где, как не здесь есть место знакам и чуду. А его не происходит. Почему Бог оставил нас? Почему допустил такое? Батюшка, я не верю в Бога и лишь от этой мысли мне страшно. Больше я уже, кажется, ничего не боюсь. Меня не пугает даже неизвестность смерти. Меня не пугает ничего, кроме того, что Бога на самом деле нет. Моя вера иссякла, и я приобрела мужество. Я перестала мучить себя вопросами. Перестала только сейчас. У нас в бараке у некоторых есть истрепанные измятые молитвенники, и они - вся наша вера и святыня. Но скоро люди будут молиться в пустоту. Ведь Его нет. Кстати, вчера нам под большим секретом сообщили, что детей из нашего барака должны забрать в блок номер 10. Там над ними буду проводить страшные опыты. По совету одной женщины, нужно было детей накормить бумагой, чтобы у них поднялась температура. Это сможет спасти им жизнь. И вот, полька по имени Ганна пожертвовала нам свой молитвенник. Я не знаю, что будет. Но я и с этим, кажется, научилась жить. Человек здесь становится другим. Кто-то теряет рассудок, кто-то сдается. Я не сдаюсь. Я просто приняла всё это. Эту боль, грязь, голод, страх, болезнь. Я всё приняла. Всё всё. Это странно, правда? Мне не страшно. Я даже совсем не боюсь умереть. Что это? Ведь это же неправильно. Вот я жива, а вот меня нет. И мне не страшно. Кажется, меня уже нет. Единственное, чего мне по-настоящему хочется, это выстирать свою одежду, надеть чистое платье, простоять под чистой водой. А потом сесть за стол и съесть что-нибудь...

Пауза.

Девушка поднимается и обходит стул сзади. Кладет одну руку на его спинку.

ДЕВУШКА: Я не верю в Бога, но очень хочу... Но как?..

Девушка берет стул и уходит, всё так же неся его за спинку. Её голова опущена, но идёт она уверенно. Перед кулисами она поднимает голову и оборачивается.

Свет за ней гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ.

О ТАНЦЕ.

Свет зажигается. Громко начинает звучать музыка. Полукругом в глубине сцены стоят пять надзирателей. В их руках металлические тазы с водой. Их лица направлены в зал.

Появляются двое заключенных лагеря. На них направлен основной свет.

Мужчина и женщина. Они становятся у противоположенных кулис сцены. Они смотрят друг на друга. На них каторжная одежда. У женщины распущенные длинные волосы. Слегка покачиваясь в такт музыке, мужчина и женщина медленно подходят друг к другу. Они проходят надзирателей. Резко с шумом поочередно надзиратели отпускают тазы на пол. Они делают так в тот момент, когда перед ними проходит женщина. Узница вздрагивает от каждого резкого удара металлического таза о поверхность пола. Всё её тело содрогается, но она продолжает идти навстречу мужчине, который в этот момент протягивает ей руки. Наконец, мужчина подхватывает женщину. Она сильно прижимается к нему. Обнимает. Надзиратели в это время убирают руки за спину. Пара танцует. Покачиваясь, они неловко делают два оборота вокруг себя. Затем мужчина резко отпускает женщину, крепко держа её своей вытянутой рукой.

Один из надзирателей поднимает свой таз и выплескивает часть воды на женщину. Женщина улыбнувшись, слегка встряхивает мокрой головой. Затем подбегает к мужчине. Тот подхватывает её и кружит, держа её наверху. Второй надзиратель также поднимает таз и выплескивает, но уже на обоих, часть своей воды. Теперь оба узника улыбаются.

Чистая вода стекает с волос, одежды. Узники выглядят счастливыми и танцуют. Все движения – это поддержки, изломы, падения и взлеты. Поочередно все надзиратели выплескивают на танцующих свою воду. Танец продолжается.

В конце, надзиратели растягивают веревку и вешают две чистые простыни по её бокам. Мужчина и женщина, подгоняемые надзирателями, также перевешиваются через эту веревку, но уже по центру.

Музыка стихает. Свет гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ.

О ДЕТЯХ.

Свет зажигается. На сцене микрофонная стойка и металлический таз с водой. Звучит музыка. На сцену, на велосипеде выезжает молодой парень. Он смеется. Парень одет в одежду, напоминающую детскую. Рубашечка, пиджачок, подтяжки, брючки, носочки. Вся одежда новая и яркая. Он румяный и причесанный. Сделав на своем велосипеде два круга по сцене, он останавливается, слезает с него и подходит к тазу с водой. Умывается, моет руки и подходит к микрофону. Музыка постепенно стихает. Он начинает говорить радостно, затем радость речи медленно исчезает.

СЫН 19-324: Сегодня день моего рождения. 13 марта 43-его года. Моя мать, родила меня здесь. В бараке. Я родился весом в 3 с половиной килограмм. Я румян. Я самый красивый ребенок во всем Биркенау, потому что моя мать, самая красивая женщина, она забеременела от самого крепкого и здорового мужчины во всем гетто. Я не знаю ее имя, я не могу разглядеть её лица. Очень темно. Я не умру, я точно знаю. Я крепкий. Я очень крепкий и сильный. Очень. Меня берут на руки. Это мама, это ее руки. Я не вижу её лица, она сильно прижимает меня к груди, чтобы я не кричал. Могут придти надзиратели. Или эта дура Пфани, что топит новорожденных, как котят в ведре.

Пауза.

Мама. Я не помню её лица. Совсем не помню лица. Помню её номер. У неё был номер на руке. Вот здесь. Татуировка, как у всех лагерных. Моя мать была 19-324. 19-324. Я не видел её лица. Тряпки. Повсюду только грязные тряпки и не капли воды. Грязные тряпки. 19-324! Очень холодно здесь. Мама сильнее прижимает меня к себе. Я открываю рот. Господи, я открываю рот. Я не хотел. 19-324! Мама ещё сильнее прижала меня. Она прошептала, что любит меня. Она меня любит, она никому меня не отдаст! Моя мама 19-324. Она любит меня! Слышите? Любит. Моя мама меня любит. 19-324!

Пауза.

СЫН 19-324: Шум. Кто-то подошел к нам. Это эсесовец.

Парень испуганно начинает раздеваться. Он сильно торопится и одежда иногда не поддается ему. Он снимает жакетик, носочки, подтяжки. Все поочередно до тех пор пока не остается в одних подштанниках.

СЫН 19-324: Он очень тихо подошел и посмотрел на меня. Вот так. Он посмотрел вот так. И ничего не сказал... 19-324! Мне страшно. 19-324! У мамы не было сил, чтобы кричать. А у меня были. Я самый сильный ребенок в Биркенау. Самый красивый ребенок во всем Биркенау. 19-324! Нет, я не хочу. Оставьте меня! Чьи-то руки. На них нет номера. Они бледные и пахнут щелочью...

Парень начинает отбегать назад, протягивая руки в зал.

СЫН 19-324: 19-324! 19-324!

Пауза. Свет гаснет.

Где-то в глубине сцены слышен плеск воды и стук металлического ведра. Это продолжается недолго и вскоре вновь зажигается свет. У микрофона всё также стоит парень. Только теперь он стоит полубоком к залу.

СЫН 19-324: Я прожил 4 минуты 16 секунд на этой Земле. Но я успел понять и почувствовать очень много. Любовь, страх, смерть, сострадание и силу. Многие живут до самой старости, но так и не успевают ощутить этого. На моей руке тот же номер, что и у моей мамы. Здесь всё подлежит учету, везде должен быть порядок. Порядок и чистота...

Парень уходит. Свет гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ.

О СМЕРТИ.

Свет зажигается. Немецкий трактир. На сцене стоят три деревянных круглых стола и стулья. За ними сидят эсесовцы. Кто-то танцует, кто-то заигрывает с женщинами. Вдалеке сцены тоже стоят люди в форме СС, они курят, разговаривают. Громко играет музыка. За столиком, что стоит перед зрителями сидят двое надзирателей. Мужчина и женщина. Они довольно пьяны и громко разговаривают. На столе стоят стаканы и пустые бутылки. Женщина немного кокетничает.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: У тебя всё в порядке?

ЭСЕСОВЕЦ: Да, всё в порядке.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Всё хорошо?

ЭСЕСОВЕЦ: Да, всё хорошо.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Принеси мне выпивки. Вооооон той. Фу, не прикасайся ко мне своими грязными руками!

Внезапно женщина начинает громко смеяться. Иногда смех сменяется хриплым кашлем.

ЭСЕСОВЕЦ: Почему ты смеешься?

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Я вдруг подумала просто. Ты знаешь, из чего сейчас делают то самое мыло, которым мы каждый день намыливаем свои руки?

ЭСЕСОВЕЦ: Я не знаю.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Из де-те-й. Из еврейских детей. Представляешь? Иииик. Совсем уже спятили. Но знаешь, в чем вся проблема?

ЭСЕСОВЕЦ: Я не понимаю тебя. Из каких ещё детей?

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Да, из обычных детей, которых Менгеле отбирает. Так знаешь в чем вся проблема? В том, что на самом деле, это ты решаешь. Будет оно сделано из детей или же из чего-то другого. Тебе решать. Тебе решать, чем завтра ты намылишь руки. Ты сам. Но ты этого не хочешь делать. И никто здесь не хочет этого делать.

ЭСЕСОВЕЦ: Что за чушь ты несешь? Заткнись!

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Страшно? А мы все здесь находимся лишь потому, что мы такие же, как они. Мы не можем думать – думают за нас. Они - само добро, мы - само зло, доведенное до совершенства. Это наш мир, Ганс! Мы убиваем их, они убивают всё внутри нас. Мы превращаем их в биомассу, в скот. Но и мы такой же скот. Умный, правильный скот. И ничего с этим не поделать. Соображаешь? Тот, кто сострадает, тот ест пищу грязными руками, а тот, кто тщательно мылит руки, тот увеличивает количество мыла на мировом рынке. Мыла изготавливается всё больше и больше, но руки при этом чище не становятся. Из тебя самого сделали мыло и им уже давно намыливают руки там, наверху.

ЭСЕСОВЕЦ: Пьяная дура! Они представляют опасность для рейха, это отбросы,

которые подлежат уничтожению. А я несу знамя рейха и чистоты своей расы!

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Да хоть остервеней, самолично сейчас иди, перережь каждого еврея или поляка. Вон, там новый эшелон пришел. Тебе только спасибо скажут. Всех перережь. Давай. Только мир чище не станет.

ЭСЕСОВЕЦ: Мне плевать. Я служу фюреру и буду служить до конца.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: А они Господу Богу.

ЭСЕСОВЕЦ: Его нет.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Они тоже уже так думают, а всё служат... Мы прокляты, Ганс, прокляты. Все здесь прокляты. Тысячу раз. Все! Мы умерли ещё раньше, чем попали на эту чертову работу!

ЭСЕСОВЕЦ: Дура!

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА 2: Всё. Хватит. Пойдем танцевать.

Они встают с мест. Мужчина поддерживает под руки пьяную женщину. Её немного качает. Они начинают танцевать. Все посетители этого трактира тоже начинают танец. Танец состоит в том, чтобы громко ударить сапогами по полу, а затем сделав ещё пару движений повторить эти удары подошвой своих начищенных сапог. В одном из движений, мужчина убивает женщину ножом в спину. Это происходит перед зрителем и пьяная надзирательница, стоя лицом к залу, падает на живот. Но этого никто из посетителей трактира не замечает. Все продолжают свой танец. Все настолько заняты этим танцем, что иногда наступают и пинают ногами её тело. Никто ничего не замечает. В это время мужчина уходит в глубину сцены, затем за кулисы.

Свет гаснет.

________________________________________________________________

ДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ.

О ЧИСТОТЕ.

Зажигается свет. На сцене микрофонная стойка и металлическое ведро с водой. Выходит Надзирательница 1. Всё с той же улыбкой и взглядом. Она подходит к тазу и начинает мыть руки, умываться. Но в тазу уже не чистая вода, а грязь. Она стекает по лицу, одежде, капает с рук. Надзирательница продолжает улыбаться и подходит к микрофону.

НАДЗЕРАТЕЛЬНИЦА 1: Я всегда тщательно мою руки. Мою руки, когда сажусь за стол, мою руки после прогулки, мою руки перед сном, перед тем как приступить к своей работе. Каждый раз. Мою руки просто так, когда чувствую себя некомфортно. Мне хорошо, когда мои руки чистые. Я спокойна, когда мои руки вымыты дорогим мылом. Мне нравится запах щелочи на моих ладонях, запястьях. Мне хорошо, когда на моих руках нет грязи. Я всегда мою руки под горячей водой. Это мое правило. Я вытираю их насухо белым, выглаженным полотенцем. Каждый раз. Вытираю медленно и очень тщательно. Мне некуда спешить. Я вымыла руки и мне хорошо. Я вымыла руки и мне хорошо... Мне невероятно спокойно. Я прекрасно начала свой день... У меня тщательно вымыты руки.

Женщина отходит назад. Улыбка исчезает с её лица. Она резко, в ужасе закрывает ладонями лицо.

Свет гаснет.

ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ

Пауза.

ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ.

На экране появляются слова: «Этот спектакль посвящается миллионам узникам фашистских концлагерей, кто не смотря на тиф, грязь и дизентерию был чище каждого эсесовца и пронес свою чистоту до конца».

В зале и на сцене горит свет. На сцену выходят поочередно актеры и создатели спектакля. Сзади, на экране их фотографии в виде заключенных лагеря в трех позициях, как это изначально происходило в Аушвиц -1.

Все кланяются. Уходят.

ОБЕСПЕЧЕНИЕ СПЕКТАКЛЯ

На сцене:

1. Металлический таз с водой - 5 шт.

2. Микрофонная стойка - 2 шт.

3. Простынь 70х70 повешенная на задник сцены - 1шт.

4. Проектор - 1шт.

5. Полотенце белое для рук – 1шт.

6. Чемоданы коженые винтажные с ручками – 10шт.

7. Музыкальный инструмент (труба) – 1шт.

8. Простынь односпальная – 2 шт

9. Водонепроницаемая пленка размером сцены – 1шт.

10. Стул – 8 шт.

11. Велосипед детский – 1шт.

12. Ведро металлическое с водой – 1шт.

13. Стол обеденный из дерева круглый – 3шт.

14. Палки – 3 шт.

За кулисами:

1. Искусственный снег.

2. Звукорежиссерская установка.

Музыка:

1. Музыка 30-х годов. «Розалинда».

2. Звук – Стук колес поезда

3. Иоганн Штраус – Вальс "На Голубом Дунае"

4. Томазо Альбинони – Адажио соль-минор для органа

5. Ефим Чорный – Еврейская колыбельная

6. Танго Эвора

7. Yann Tiersen – Войцек

8. Tom Waits – Russian Dance

9. Xaris Alexiou – Уличное Танго

Слайды:

1. Перечень лагерей нацистов

2. Кадры Освенцима и концертных залов Европы.

3. «Вначале было молчание, и молчание было у Бога, и молчание было Бог».

4. «Этот спектакль посвящается миллионам узникам фашистских концлагерей, кто не смотря на тиф, грязь и дизентерию был чище каждого эсесовца и пронес свою чистоту до конца».

5. Актеры и создали в форме узников.

Дата добавления: 2015-09-05