Глава 2: Memento mori

До поезда я добрался на удивление легко. Просто вызвал такси, заплатил наперёд и попросил подвезти к вокзалу. А, как известно, нашим, украинским таксистам до фени: ночь сейчас или Армагеддон. Довезут куда угодно, да ещё домашними пирожками угостят и сигаретку в дорогу дадут.

За весёлым разговором я практически не заметил, когда мы приехали. Таксист высадил меня, выложил багаж, а потом по моей просьбе, несмотря на малолетство, поделился сигаретой. Смотря на машину, исчезающую в сгущающейся темени, я махнул на прощанье рукой.

Вздохнув, уселся прямо на сумку. Жаль, поспать нельзя — холодно ещё — конец марта, да и бродят здесь всякие… Часы показывали половину четвёртого. Где-то возле выхода и у одной из колонн толпились маленькие группы людей, а на некоторых лавочках спали бездомные. Достав из кармана зажигалку, пару раз чиркнул, выбивая небольшой огонёк, чтобы поджечь сигарету. Хорошо хоть, в здании вокзала не было холодного ветра, в отличие от улицы, где он пробирал до костей.

Затянулся.

«И что я делаю?» — в который раз промелькнуло в голове.

«Думаешь, там тебе было бы лучше?» — ответил сам себе.

Действительно – из двух зол нужно выбирать меньшее, но правилен ли мой выбор? Верно ли я поступаю сейчас, по сути, со скоростью ошалевшего зайца убегая от проблем?

И вообще, странно как-то: чувствую себя мужиком за тридцать. Однако, ничего не могу с этим поделать, да и, откровенно говоря – не хочу. Возможно, это звучит пафосно и немного бредово, но моё шестнадцатилетнее ребячество сейчас там же, где и любимая курточка Тёмы.

Снова затянулся: чего я так парюсь? Деньги на первое время есть, а когда не хватит и не устроюсь, продам ноут, квартиру, и буду жить где-нибудь в подвале. Лето не за горами, а дальше... дальше будь что будет. Почему-то после разговора с сестрой это меня пугает меньше.

В последний раз впустил в лёгкие дым, и выбросил недокуренную сигарету в мусорный бак.

От нечего делать, достал дневник деда. Закинул сумку на плечо и сел на ближайшую незанятую бомжом лавочку. Открыл «наследие» в толстой кожаной обложке, с интересом вглядываясь в содержание.

На форзаце красовался красивый цветной рисунок: в тени на кровати с балдахином изображены две тёмные фигуры, слившиеся в поцелуе. Дед потрясающе рисовал, и эта картинка произвела на меня огромное впечатление. Использовались только три цвета: серый, черный и оттенки розового. Тёмные фигурки: одна стройная и мускулистая, вторая чуть изящнее и тоньше — в розоватом свете от штор, кровати и обоев, казались чем-то нереально-прекрасным. От деда мне достался талант к этому виду искусства, и иногда, от скуки, я немного рисовал, но чтобы так... так я, наверное, не смогу никогда.

С трудом оторвавшись от картинки, перевернул страничку и удивленно уставился на тонкий тетрадный листок бумаги в клетку, сложенный вдвое. На нём ровным дедовским почерком написали: «Мише». С недоумением развернув лист, вчитался в строки:

«Дорогой Миша, если ты читаешь это письмо, то либо случилось то, чего я боялся, либо ты попросту поумнел. Если второе, можешь со спокойной совестью сжечь его вместе с дневником. Но если уж ты кое-что понял и сбежал — это другое дело. Не удивляйся, зная тебя, нужно было ожидать чего-то подобного. Да и чувствовал я, что всё будет именно так. Ты всё прочитаешь в дневнике, но хотелось тебе кое-что рассказать:

Ты ведь знаешь, что твоя мать часто говорила, что я испортил бабушке жизнь...»

Я мрачно усмехнулся — да уж, и не просто часто, а буквально постоянно. Я любил дедушку, можно сказать обожал, а она не хотела меня к нему пускать. Удавалось уговорить её, только убедив, мол я иду именно к бабушке. Мать деда ненавидела, а когда смотрела на него — всегда с презрением. Ничего не скажешь, хорошая дочь.

«...а после смерти бабушки вовсе начала обвинять. Дашка подражала матери, поэтому из моего завещания они не получили ничего, кроме нашего дома. Но нелюбовь возникла не на пустом месте. Об этом ты прочитаешь в дневнике. Единственно, прошу, не возненавидь меня...»

Дочитав, я, мягко говоря, удивился; м-мда, и что в обычной на вид тетрадке может заставить меня возненавидеть деда? Решив не откладывать, снова взялся за дневник.

И вот, зачитался. Когда оторвал взгляд от страниц, небо уже посветлело. На рельсах гудел поезд, а я, посмотрев на часы в телефоне, вскочил. Едрить твою, 7.03... я ж опаздываю на поезд.

Расталкивая прохожих, пробился к двери нужного вагона, и подал проводнице билет. Та, посмотрев на меня, снисходительно растянула губы в улыбке:

— Чуть не опоздали, молодой человек.

Я виновато улыбнулся в ответ:

— Угу.

А потом практически залетел в вагон, одной рукой держа сумку. Прошел, смотря на номера мест. Остановился на своём — двадцать шестом. Мне нравятся высокие места... начали нравиться месяца два назад. Поэтому я попросил дать кассиршу мне место наверху. Там, на нижних койках, сидели трое моих соседей. Вернее, два соседа и соседка. Парни по обе стороны - близнецы. Но даже для близнецов они казались немного странноватыми: несомненно, черты урождённых славян, но чёрные волосы, отпущенные до лопаток, собраны в хвосты, а в левых ушах по серебряному гвоздику с изумрудом. И парни, и девушка были одеты в синюю, похожую на школьную, форму.

Девушка, сидевшая рядом, могла бы сойти за третью близняшку, выгляди она немного взрослее. Если близнецы примерно мои одногодки, то девочка — года на два младше. Кончики её густых черных волос доставали до поясницы, свободно свисая с плеч, а в ушах слабо сверкали такие же, как у близнецов, круглые серебряные «гвоздики». Девочка если не родная сестра близнецов, то двоюродная, точно. Но так как ей, скорее всего, не исполнилось шестнадцати, где-то рядом должен находиться её родитель или опекун. Я огляделся и понял, что не ошибся: на соседней койке, не спуская глаз с моих попутчиков, сидела женщина в возрасте «за тридцать». Когда девчонка хотела с чего-то засмеяться, женщина строго окликнула её, и на лице той сразу появилось такое же постное степенное выражение, как на физиономиях близнецов.

Я поставил сумку на верхнюю койку, заметив, что три пары совершенно одинаковых синих глаз пристально на меня смотрят. Взгляды были настолько внимательными и пронизывающими, будто их обладатели хотели заглянуть прямо в душу, и я с трудом удержался, чтобы не поёжиться. Но, пересилив себя, взгляда не отвёл, в ответ прямо смотря на всех троих. Я слишком привык так делать, когда кто-то пытается бросить вызов.

Не знаю, что такого они находили в моих глазах, но собеседники всегда первыми отводили взгляд. Так случилось и теперь. Вначале «сдалась» черноволосая. Тихонько хмыкнув, она повернулась к тетради на столе, начиная что-то писать. Близнецы через секунду поступили так же, возвращаясь к прерванному разговору. А я внезапно понял, кого своими манерами напоминали эти трое: они чем-то неуловимо смахивали на аристократов. Мимолётные движения, осанка, выражение лица — я, конечно, никогда не видел дворян вживую, но могу поспорить, отличий мало. Теперь понятны их взгляды и отношение к моей скромной персоне.

Поезд двинулся. Решив не вмешиваться в дела соседей, я двумя быстрыми движениями забрался на свою койку. Там достал дневник и задумчиво пробежал пальцами по обложке. Да уж, деда, ты смог меня крепко удивить. В конце каждой то ли главы, то ли своеобразной исповеди оказался рисунок, отражающий либо людей, либо место, которое описывалось в тексте. Я прочитал всего половину, но не смог оторваться — настолько захватывающим и интересным получился рассказ. И теперь понял, кто те люди, изображённые на форзаце: первой фигуркой, той, которая хрупче и нескладнее, был дед, а чуть покрупнее... его любовник.

Дед был сыном богатых людей из Франции, а сюда он и родители приехали отдохнуть (первый раз слышу про людей, которые приехали в Украину отдохнуть). Завещанный мне дом, ещё с детства отдали деду по дарственной.

Дедушка тоже осознавал свои предпочтения, но, в отличие от меня, хотел влюбиться. Однажды так и случилось. Если вкратце, он влюбился в самого настоящего подонка. В нашей стране таких полно и те времена – не исключение. Именно он подговорил деда на побег, так как родственники были против их союза. Они сбежали, а потом тот мерзавец отказался от отношений, предварительно отобрав всё ценное и оставив бывшего «возлюбленного» одного в глуши. Родители, отчаявшись найти сына, уехали, а дед оказался без средств к существованию, в городе, о котором не имел понятия. Тогда-то ему и помогла бабушка.

Продолжения я прочитать не успел, поэтому взялся за него сейчас. Однако остальные записи были слишком беспорядочные. Одна в апреле, вторая уже в мае. Многие из них ограничивались только числом, отметкой погоды и кратким описанием событий без рисунка. Но три записи, идущие почти подряд, запомнились мне как особенные: первая — день свадьбы родителей мамы, вторая — рождение дочери и третья — внука. Запись о рождении Даши тоже короткая. Когда я дочитал до конца, то увидел вторую картинку на заднем форзаце: в той же спальне сидела та же хрупкая фигурка, а рядом с ней — женская, держащая в руках младенца. А в правом нижнем углу словно наспех написали: «Ничему не удивляйся».

Хах, нужно было написать это в начале, а не в конце.

Закрыв дневник и положив его обратно в сумку, я откинулся на койку. На чтение второй ушло около двух часов, но мне не жалко потраченного времени. Сейчас утро, заняться нечем, а портить батарейку в телефоне неохота. Ох, точно, я же забыл поменять симку.

Хлопнув себя по лбу, достал симку с телефона и сменил её. Потом долго-долго глядел на старую. Она — моё прошлое, прошлое которое достало настолько, что не стоит хранить воспоминания. Глубоко вдохнув, разломал симку пополам и выкинул в приоткрытое окошко.

Я уезжаю, а значит, прощаюсь с прошлым.

Вот здесь, именно с этого момента, начинается моя новая жизнь.

Дата добавления: 2015-09-05