III. Нарты: добро и зло

Ранее мы вскользь обрисовали характер той среды, из которой выросла «интеллектуальная элита» первобытного человечества — клан «мастеров» и «жрецов огня». Эти две профессии в течении многих тысячелетий составляли, по сути, единую ритуальную целостность, о чем наглядно свидетельствует «культ кузнецов», сохранившийся в некоторых своих проявлениях вплоть до наших времен. Кузнец -мастер металла. Но совершенно очевидно, что до эпохи металла он был преимущественно «мастером камня». Камень, на котором как на алтаре возжигали огонь, являет собой наиболее почитаемый атрибут «культа кузницы», а сам кузнец, зажигающий огонь на каменной наковальне, выполняет функции жреца в этом ритуале.

Из века в век «элита» пополнялась физически и умственно неполноценными людьми. Уже объяснялось почему. Усложнение и совершенствование «каменной индустрии», которой занимались «хранители огня», требовали предварительной подготовки, ученичества. А ученики рекрутировались среди тех детей, чьи физические или умственные дефекты напрочь перечеркивали надежды воспитать из них сильных и ловких охотников и воинов. Недаром почти во всех мифологиях мира «кузнецы» предстают увечными, злыми, демоническими существами. Это -отголосок древней реальности. У всех европейских народов по сей день бытуют предания о «злых карликах» (гномах, альвах, цвергах, эльфах и т.д.), горбатых и кривоногих «мастерах кузнечного ремесла», живущих под землей или в пещерах. Эта существа необычайно мудры, способны смастерить чудесные вещи, и в то же время полны злобы и хитрости. Часто их рисуют людоедами и почти всегда подчеркивается их гипертрофированная сексуальность. Любопытная деталь: карлики-кузнецы, попав в лучи солнца, превращаются в камни. {58}

Связь ущербности и порождаемого им комплекса неполноценности с различными жуткими преступлениями, в том числе и с каннибализмом, а также с некоторыми видами половых извращений — общее место и одна из основ современной психиатрии, и весьма характерно, что весь этот «букет» проступает в описаниях «карликов-кузнецов».

Подобные существа населяют мифы буквально всех народов — от эскимосов до австралийцев и от китайцев до исландцев. Есть они и в вайнахских мифах. Это — «заячьи всадники» (пхьагал берий). В вайнахских сказаниях они сосуществуют с нартами. Так, в предании «Жены Пхьагал Бери и Сеска-Солсы» заячий всадник выступает в роли друга «солнечного героя» — Сеска-Солсы, {59} или несет с ним совместно «богатырскую вахту» по охране вайнахской земли от внешних врагов. {60} Примечательно, что верховое животное карликов из вайнахских легенд пхьагал (заяц) хранит в своем названии общий корень с именем бога огня Пхьа и со словом «мастер» (пхьар). Это созвучие достаточно прозрачно указывает на связь вайнахских «заячьих всадников» с их европейскими «собратьями», гномами-кузнецами.

Нужно сказать, что воссозданный нами мрачный портерт не полностью передает облик мастеров. Часто они несут в себе черты идеального благородства, самопожертвования во имя рода человеческого. Таким предстает перед нами вайнахский Пхьармат, Мастер-Солнце, таким в греческой мифологии рисуется Прометей — «родоначальник всех ремесел», почитавшийся в Афинской Академии в виде огня на каменном алтаре. {61} Чем объяснить эту противоречивость в мифологизированном, общечеловеческом образе Мастера?

Объяснение — в двойственной природе самого огня, которому служит и с которым отождествлен Мастер. Огонь полон разительных противоречий, совокупность которых полностью исчерпывает содержание двух мировых антитез — Добра и Зла. Огонь добр, ибо дарует тепло, и злобен, ибо ожоги его несут страдания и гибель. Он дарует яркий свет, но в копоти и углях, остающихся после него, проступает его вторая, мрачная сущность. Огонь, как и его небесная ипостась — Солнце, основа жизни, но он же и творец смерти, ибо пожирает жизнь. Про огонь не скажешь окончательно, добр он или злобен, ибо он добр и злобен одновременно, он объединяет в себе оба эти качества, они в нем нераздельны и едины. Он не бог и не дьявол. Вобрав в себя добро и зло, он — богодьявол в единой личности; он, огонь, как и солнце — Верховное Существо, средоточие всех противоположностей, антитез мира.

Природа и люди таковы, каковыми сотворил их Демиург, Мастер-Солнце, Верховное Существо — по образу и подобию своему. Познай природу со всей ее неизбывной жестокостью и красотой, познай свою человеческую суть, в которой вся грязь и мерзость природы и вся ее красота, и ты познаешь Верховное Существо. Верховное Существо — лишь отражение, лишь подобие мира природы и людей, сотворенных им. Следовательно, Зло так же священно, как и Добро, ибо и Добро и Зло — проявления единого, непознаваемого Верховного Существа. Слабый человеческий разум не в силах оценивать или судить проявления Верховного Существа. Человек должен лишь служить и подражать Мастеру, кладя на его алтарь и добрые и злые деяния свои.

Убийца и врачеватель, распутник и аскет, лжец и правдолюб, скупой и щедрый — человек богоподобен, ибо подражает своему творцу — Верховному, Высшему Существу. В эзотерическом суфизме (как и в масонстве), эта концепция нашла четкую формулировку у Ибн ал-Араби, прозванного «Величайшим учителем» (аш-шайх ал-акбар): «Человек осуществляет высшую цель — явить Богу Его образ, дабы тот мог лицезреть себя со стороны, поэтому, в конечном счете, все поступки человека угодны Богу, а запреты и повеления, содержащиеся в священных писаниях, не имеют абсолютной ценности». {62}

В такую философию развилось поклонение Огню, Солнцу и Камню. Таково содержание и суть мистерии нартов, дошедшей до нас в виде эпоса. Продолжим наш анализ.

Возвращаясь к теме «заячьих всадников», следует обратить внимание на табуированность названия зайца у вайнахов, которые и по сей день предпочитают называть это животное описательным именем — лергьяхар («длинноухий»), особенно перед выходом в путь или в дороге.

Табуирование названия того или иного животного — надежный признак тою, что оно когда-то почиталось. Мы уже упоминали о присутствии в названии зайца (пхьагал) имени бога Пхьа — древнего вайнахского покровителя огня и ремесел. Может быть, именно Пхьа и разъезжал на этом животном?

Тогда вторая часть названия этого своеобразного «скакуна» может таить в себе намек на «верховое», «ездовое» животное, а дословная семантика названия «пхьа-гал» должна обозначать что-то вроде «конь (бога) Пхьа». И действительно, в различных нахских языках и диалектах можно найти массу терминов, обозначающих подобных животных, а именно — коней (гил, гаьл, гел и т.д.). Это же слово «покрывает» и оленей (гIал, гIел, гIал, гIала, кIала и т.д.). {63} Кистинцы слово «гал» в названиях зайца и лисы (цхьуагил) произносят как «гил». Все эти соответствия и их огласовки в нахских языках и диалектах дают нам довольно надежную этимологию вайнахского названия зайца (пхьагал) как «коня бога Пхьа», что-то напоминающее конька-горбунка из русских сказок, на котором «славянский Прометей», держась за его длинные уши, отправляется добывать Жар-птицу (жар — синоним огня).

Естественно, на «коне бога Пхьа» может ездить только сам бог Пхьа; Пхьагал-бери, «заячий всадник», и есть этот бог, и совсем неудивительны поэтому разные истории, которые о нем рассказываются в вайнахских сказаниях.

В частности, это существо непобедимо и его побаивается сам великий нарт Сеска-Солса. Когда Пхьагал-бери, встретившись с Сеска-Солсой, которого не знает в лицо, начинает спрашивать у нарта о его качествах, Сеска-Солса отвечает:

— Сеска-Солса очень сильный человек. Его можно изо всей силы ударить мечом по голове, и на его черепе не будет даже царапины.

Пхьагал-бери предлагает ударить его и подставляет голову. Сеска-Солса бьет его мечом, однако не наносит этим ударом карлику никакого вреда. Второе испытание — скатить с горы огромный камень, который не в силах сдвинуть с места даже 60 нартов, забежать вперед и ударом руки загнать камень обратно. Пхьагал-бери без труда справляется и с этим. Сеска-Солса пугается и расстается с силачом-карликом, так и не открыв ему свое имя. Перед уходом карлик поручает нарту передать Сеска-Солсе его вызов на поединок. Не явиться на поединок — позор, явиться — верная смерть. Однако жена Сеска-Солсы по-своему решает эту нелегкую дилемму. Она берет с собой угощение, едет к жене Пхьагал-бери и становится ее названной сестрой. После этого и карлику ничего не остается, как стать побратимом Сеска-Солсы. {64}

По ингушским преданиям, клан Барханоевых ведет свое происхождение от Пхьагал-бери и считается, что именно он воздвиг родовой замок этого клана. {65}

В вайнахских сказаниях проступают и некоторые признаки отождествления Пхьагал-бери, иными словами бога Пхьа, с Сеска-Солсой. Так, некоторые легенды повествуют о крошечном коне знаменитого нарта высотой «в три локтя». {66} Это размеры не боевого коня, а какого-то пони и, естественно, Сеска-Солса выглядел бы смешным, восседая на этой крошке, если бы не соответствовал ей своим ростом, как и бог-карлик Пхьа.

По всему нартовскому эпосу вайнахов рассыпаны туманные намеки на древнее, первоначальное отождествление не только бога Пхьа с Сеска — Солсой, но и их обоих — с нартом Пхьарматом.

В абхазо-адыгских сказаниях огонь для людей (или нартов) добывает Сасрыква (Сосруко), точным соответствием которого в вайнахской Нартиаде является Сеска-Солса. Однако в вайнахских сказаниях «прометеевская» роль отведена не Сеска-Солсе, как стоило бы ожидать, а нарту Пхьармату, кузнецу, которого можно отождествить с «нартовскими кузнецами» абхазо-адыгов и осетин (Аинар-жьи, Тлепш, Курдалагон). Иначе говоря, у вайнахов огонь добывает не «солнечный герой», рожденный из камня, а нарт, аналогичный Аинар-жьи, Тлепшу и т.д. Казалось бы, непонятная загадка.

Но эта загадка полностью разъясняется, если обратить внимание на то, что и у абхазов «солнечный герой» Сасрыква с самого своего детства не расстается не только с оружием воина, но и с инструментами кузнеца (клещи, молот). Все эти обстоятельства и побудили В. Г. Ардзинба отметить следующее: «…кривизна ног, хромота, клещи и молот, как орудия Сасрыквы-Сосруко, ряд других деталей его „биографии“ тесно сближает его с кузнецом». {67}

В наиболее классическом варианте вайнахского мифа о Пхьармате, записанном поэтом и этнографом А. Сулеймановым еще в 1937 году от Муртазалиева Сулимы (1867 года рождения) в селении Доьра, Села-Сата названа матерью Пхьармата, {68} что делает последнего, во всяком случае, братом Сеска-Солсы. Более того, Села-Сата, как и у абхазо-адыгов, является матерью всех вообще нартов. {69} Что касается «раздвоения» Пхьармата и Сеска-Солсы, то и его можно объяснить по аналогии с осетинским эпосом, в котором Сослан и Сосруко (Созруко) представлены как два самостоятельных героя, {70} которые, более того, даже не являются братьями по матери, в отличие от Пхьармата и Сеска-Солсы.

Но почему у этих двух героев разные имена? Это — главное препятствие, которое мешает им «слиться», как у абхазо-адыгов, в одну личность. А на самом ли деле эти имена «разные»?

Вайнахский «солнечный герой» единственный в ряду своих эпических «собратьев» (Сасрыква, Сосруко, Сослан), который носит двойное или сдвоенное имя. Давно и совершенно справедливо отмечено, что первая часть его имени (Сеска) является чем-то вроде «отчества» или прозвища. {71} Оставив пока в стороне прозвище, обратимся к его имени — Солса.

Сразу бросается в глаза созвучие имени Солса с именем осетинского «солнечного героя» нарта Сослана — обстоятельство, постоянно подчеркиваемое различными учеными-нартоведами.

Осетинский ученый Т. А. Гуриев, являющийся, судя по уверенному тону его суждений, признанным языковедом-иранистом, пишущим учебные пособия для студентов, подвергает имя нарта Сослана ценному для нас лингвистическому анализу. Так, ученый отделяет от основы этого имени «суффикс принадлежности к роду (имеется в виду — к патрономическому роду — авт.)». Суффикс этот — конечное -ан. {72} Таким образом, остается основа имени — Сосл. Нетрудно заметить, что это имя, не отягощенное суффиксом принадлежности, еще более приближается к звучанию имени вайнахского Солсы. Сосл и Солс — возможна ли в одном из этих имен метатеза (перестановка) двух последних согласных -л и -с? Т. А. Гуриев отмечает, что такие перестановки характерны для осетинского языка, в котором Солс мог воспринятые как Сосл. {73}

Однако мы ни в коей мере не собираемся подталкивать читателя к кощунственной для любого осетинского нартоведа мысли, что в осетинский эпос это имя попало из вайнахских сказаний. Для наших задач вполне достаточно того, что эти имена (Сосл и Солс) когда-то могли звучать полностью идентично, хотя их созвучие очень близко и безо всяких лингвистических манипуляций. Поэтому для нас в первую очередь важно то, как осетинские ученые расшифровывают имя нарта Сослана. Получив в свое распоряжение эту расшифровку, мы без особого риска сможем связать ее и с именем вайнахского Солсы.

Т. А. Гуриев возводит имя нарта Сослана к имени осского царевича, мужа царицы Тамары, Давида Сослана. Имя Давида Сослана, как уверенно констатирует Т. А. Гуриев, было перенесено на того нартовского героя, который фигурирует в эпосе как «нарт Сослан». {74} По мнению ученого, это произошло по причине необычайной популярности Давида Сослана как среди средневековых осетин, так и грузин. В качестве доказательства этой неординарной популярности, Т. А. Гуриев приводит выдержки из различных переводов поэмы великого грузинского поэта Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», которую средневековый поэт посвятил, как известно, именно Давиду Сослану.

К нашему стыду, мы не читали это великое произведение, поэтому будем ссылаться на те выдержки из поэмы, которые приводит в своей работе осетинский ученый. По нашему мнению, с которым, будем надеяться, согласится и читатель, те места из поэмы, на которые ссылается Т. А. Гуриев, доказывают не только популярность Давида Сослана, но и связь его «прозвища» или, если угодно, фамилии с солнцем. Речь идет о втором компоненте имени царевича — Сослан. Обратимся к тексту поэмы:

«…Месх безвестный из Рустави, кончил я свое творенье.

Божеству грузин Давиду, что грядет путем светила,

Чья с восхода до заката на земле известна сила…

Написал я эту повесть, чтоб досуг его делила».

Давид здесь не назван Сосланом, но зато про него строки, в которые Шота Руставели вложил довольно прозрачный «солнечный» смысл: «грядет путем светила (то есть солнца)». И про силу Давида, известную на земле, говорится — «с восхода до заката». То есть, с восхода до заката солнца.

А вот выдержка из перевода «Витязя…» на русский, сделанного Георгием Церетели и называемого Т. А. Гуриевым «одним из лучших»:

«Божеству грузин — Давиду, чей всегдашний спутник — солнце,

Я слагаю песнопенья, чтя двора его устав».

Здесь опять имя Давида называется без «Сослана», однако говорится, что солнце — его «всегдашний спутник».

И, наконец, строка из перевода «Витязя…» на осетинский Георгия Бестауты:

«Арын гуырдзыйы хуыцауы — хур-Дауыты…» и т.д.

К сожалению, мы не владеем осетинским языком, но и наших весьма скромных познаний достаточно для того, чтобы понять: гуырдзыйы хуыцауы — «божество грузин», а хур-Дауыты означает «солнце-Давид».

Отсюда с неизбежностью следует вывод, что Шота Руставели в своей гениальной поэме, посвященной царю Давиду, прозвище последнего — Сослан — заменил указанием на его «солнечность» и эта связь Сослана с солнцем явственно проступает во всех вариантах перевода поэмы. Что касается осетинского перевода, то здесь царь (царевич?) предстает перед читателем как «Давид-солнце».

Может быть, это потому, что Шота Руставели, в отличие от Т. А. Гуриева, был прекрасно осведомлен в том, что прозвище доблестного и благородного царя, «Сослан», означало «Солнце». И для него звучало одинаково и «Давид Сослан», и «Давид-Солнце». И в таком прозвище, данном христианским поэтом христианскому монарху не больше необычного, чем в прозвище крестителя Руси, св. Владимира — «Красное Солнышко», или в титуле католического монарха Людовика XIV- «король-Солнце».

Значит, Сослан это «солнце»?

Да, отвечает другой осетинский ученый П. К. Козаев. «Сол» в имени Сослан означает «солнце». {75} Значит, «сол» и в имени вайнахского Солсы означает «солнце», ведь он — антропонимный близнец осетинского Сослана.

В том, что «сол» обозначает солнце нет ничего странного или удивительного. Этим словом, к примеру, древние скандинавы и римляне обозначали свои божества солнца. {76} Но если кому-нибудь связи древних кавказцев с римлянами или со скандинавами могут показаться нереальными, то можно сослаться на то, что в тайных эзотерических обществах, исповедывающих культ Верховного Существа, слово «сол» есть обозначение как самого этого Существа, так и его символа — Солнца. {77} Таким образом, мы имеем не только эпические, но и лингвистические (вытекающие из этимологии имени Солса — Сослана) основания связать нарта Сеска-Солсу с солнцем.

Но ведь и Пхьармат является «Мастером-Солнцем». Кстати, уже после написания предыдущих разделов, где указывалась связь компонента «мат» в имени Пхьармата с бацбийским (древненахским) матх («солнце»), нам удалось выяснить, что бацбийцы солнце называют иногда и «матт» (без конечного -х). Так, слово «полдень» по- бацбийски звучит как «юкъ-матт», то есть «срединное солнце».

Пхьармат (Мастер Солнце), Пхьа (бог огня и ремесел), Сеска-Солса (Солнце). Мы уже приводили некоторые признаки древнего отождествления этих персонажей. Теперь мы видим, что разночтение имен Пхьармата и Сеска-Солсы, являющееся главной преградой к их слиянию в единый мифологический образ, не более чем видимость — в основе обоих имен лежит слово, обозначающее «солнце».

У читателя может появиться недоумение: почему автор упорно производит все эти утомительные сопоставления, разве нельзя было просто написать, что Солса — это «солнце» и что он имеет глубокую мифологическую связь с образом Пхьармата?

Мы просим такого читателя набраться терпения и поверить нам на слово, что мы и без этого оставляем без должного внимания множество важных подробностей, чтобы не отягощать ими эту работу. А то, что мы предлагаем читателю — просто необходимо для оценки всей разбираемой нами проблемы в целом.

В адыгском (кабардинском) сказании о рождении Сосруко есть такой эпизод. В дом Сатаней приходит некая старуха Барымбух. Сказание далее гласит:

«Войдя в ее дом, старуха заметила мальчика, сидевшего у очага и игравшего углями: он брал себе в рот горящие угли, а потухшие выплевывал.

Барымбух с бранью накинулась на Сатаней, поносила ее по-всякому и все спрашивала: откуда этот мальчик?

— Когда бы ты имела такого сына, ты бы не стала ругаться, — спокойно отвечала Сатаней. — Это мой приемыш. Он родился из камня, а закален Тлепшем. Оттого и назван он Сосруко, что означает: Сын Камня.

Барымбух крикнула, трясясь от злобы:

— От нечистой силы он рожден, уничтожит он нартский род! Клянусь Уашхо, богом синего неба, начало его жизни станет концом многих жизней!

И старуха покинула дом Сатаней, бормоча:- Адово отродье, лучше бы ты не родился, а родившись, лучше бы ты не вырос!

Так в доме Сатаней, рассказывают люди, появился ребенок по имени Сосруко — Сын Камня». {78}

Тон рассказа свидетельствует о том, что симпатии сказителя- на стороне Сатаней и Сосруко. Но несмотря на отрицательные штрихи, которыми описывается прорицание старухи («с бранью накинулась», «крикнула, трясясь от злобы» и т.д.), ее слова не опровергаются ни Сатаней, ни самим сказителем. А смысл этих слов заключается в том, что вместе с Сосруко («адово отродье») в мире родилось Зло.

В вайнахских преданиях не старуха приходит к Сеска-Солсе (Сосруко), а тот, один или с другими нартами, оказывается в гостях у старухи. Несмотря на некоторые различия в деталях, почти все предания на эту тему основаны на одной сюжетной линии. Старуха, готовя угощение для нартов, бросает в котел одно баранье ребро и «наперсток» муки, приводя в недоумение и разочарование проголодавшихся гостей. Однако, когда угощение подается на стол, его оказывается так много, что всего и не съесть. На вопросы удивленных нартов старуха отвечает, что приготовила им обед из того мяса и муки, которые были в мире до появления Сеска-Солсы и других нартов. В те благодатные времена самой малости продуктов хватало для насыщения всех людей. С появлением же Сеска-Солсы и нартов, поясняет старуха, из мира исчезла благодать. {79}

Другое сказание («Как нарт-орстхойцы сгинули со света») повествует: «В то старое время весь мир был благодатным. Во вселенной не знали, что такое дуновение ветра. С неба свисала нитка, на конце которой были лоскутки. Они никогда не шевелились. Да и могли ли они без ветра колыхаться? Люди жили в спокойствии и благодати. Посеянное, хранимое, как и принесенное, — все было изобильным. В то время в нашем краю появились нарт-орстхойцы во главе с Сеска-Солсой.

Со своими 60 нарт-орстхойцами он разорял села, совершая насилие над людьми. С появлением нарт-орстхойцев во вселенной появилось зло и задули ветры…» {80}

Здесь, как и в кабардинском эпосе, с появлением Сеска-Солсы связывается зарождение вселенского, мирового зла.

Одновременно, именно Сосруко и Сеска-Солсе (или его «близнецу» Пхьармату) люди, как и нарты, обязаны появлением в мире такого блага, как огонь, с помощью которого был побежден холод и отошла в прошлое первобытная, звериная дикость в людях.

Более того, вайнахский Пхьармат является Искупителем — он приносит себя в добровольную жертву, чтобы обезопасить людей от гнева громовержца Селы: «Будьте счастливы, люди! Я должен предаться вечной муке! Я предамся муке, чтобы избавить вас от гнева Селы! Не тужите по мне! — и, выйдя из пещеры, направился бесстрашный нарт Пхьармат сквозь молнии, холод, темную ночь и бурю на гору Башлам». {81} На этой горе он и был прикован и «царь всех птиц» Ида ежедневно клюет ему печень.

Возвращаясь к тому, с чего была начата эта глава, мы вновь должны обратить внимание читателя на двойственную природу символов и образов поклонения Верховному Существу. Двойственность Верховного Существа — в двойственной природе огня (солнца). На примере главных нартовских героев, связанных с огнем, солнцем и камнем, мы видим эту двойственность и в самих нартах. Они — воплощение и Зла, и Добра. Это — персонофицированные «богодьяволы». Даже в осетинских сказаниях, не отнивелированных «редакторской дланью», герой Сослан далек от совершенства и иногда его отцом называют самого дьявола. В то же время, в других осетинских сказаниях цикла о Сослане, последний предстает идеальным рыцарем, воплощением добродетелей и доблести. И противоречия здесь нет. Это — природа «солнечного героя», он двойственен.

Мы специально избегаем термина «дуализм», ибо этот термин предполагает все же некоторую разделенность света и тьмы, добра и зла. В культе Верховного Существа такой разделенности нет. Верховное Существо — единая субстанция, в равной мере одухотворенная обеими этими противоположностями.

Необходимо всегда помнить, кто были создателями этого древнейшего культа. Их личность отпечаталась в религии, ими созданной, а затем религия порождала своих служителей по «образу и подобию» Верховного Существа. Этот круг замкнут навечно.

Главное отличие истинной религии в Единого Бога от культа Верховного Существа заключается в том, что верующий в Бога должен постоянно трудиться над самосовершенствованием, над своим нравственным очищением. Всемогущий Аллах через Священный Коран заповедует верующим «против Зла стоять на страже» (Сура «Звезда», аят 32). Для этого верующему дан бесценный дар от Аллаха -Различение. Различение Добра и Зла.

Культ Верховного Существа говорит иное: «Будь таким, каков этот мир». В этом культе нет Различения; Добро и Зло слились в нем воедино. И приверженцы этого культа, словно моряки, брошенные в бурный океан без компаса, плывут вслепую и им желанен любой берег.

Ислам — это прежде всего постоянный и тяжкий труд самоочищения. В Исламе недостаточно пребывать, к нему нужно идти, преодолевать преграды сатанинских соблазнов. Мало называть себя мусульманином, нужно постоянно совершенствоваться на пути Ислама.

Культ Верховного Существа этого не требует. Будь таким, какова природа вокруг тебя и в тебе. «Твой бог — это ты сам» — таков лозунг культа Верховного Существа. Человеку трудно делать духовные усилия, его влекут соблазны. А если усилий и не требуется, то человек быстро теряет условное равновесие между Добром и Злом и скатывается ко Злу, ибо это легко и приятно его животной природе, оставленной без руководства души, Божественного Духа. И поэтому присутствие Добра в культе Верховного Существа всегда направлено к уменьшению, к избывности, а сам этот культ сливается с культом Сатаны — Абсолютного Зла.

Дата добавления: 2015-09-01