Красная Выставка

На каменных отрогах Пиерии

Водили музы первый хоровод

О. Мандельштам

I. «Там жду я Прекрасной Дамы / В мерцаньи красных лампад». (А. Блок).

Красный цвет – синоним красоты.

На выставке живописных полотен Анастасии Прокофьевой и графической живописи, скульптуры Кирилла Чижова – красного немного, но его яркие пятна и линии перетекают от одной работы к другой, связывая и согревая их огненным телом Семаргла.[1]

Где-то красный – в роли цвета, где-то – в смысле символа, где-то – просто всполох или предмет (книга, лента, рисунок лошади, платье).

Яркий, манящий, активный, горячий – он нашел себе место во многих традициях и мифологиях, иногда приобретая противоположные значения. В древнегреческой культуре красный ассоциировался с богом войны и планетой Марс. Красный в христианстве — символ жертвенной крови Христа, царственности, в то же время — символ дракона-дьявола[2], «великой блудницы», апокалиптического огня.

В народной традиции киноварь (то же, что красный) – это цвет невесты, цвет женщины, детородия (натюрморты с игрушками, мотив беременной куклы в натюрмортах А.П.). Именно этот символ связывался с жизнью, с борьбой за жизнь, с неистовым праздником жизни. Красна девица на Руси – источник женской внутренней силы и чистоты, вечного праздника жизни.

Красный цвет – это Ярило, это веселящееся Солнце, которое играется, плещется в переливающихся закатных лучах, в ярких оттенках перед женскими фигурками, вырезанными твердой рукой из мягкого дерева (скульптуры К.Ч.). Их упругие, укутанные в платья или обнаженные силуэты ярко очерчиваются на красном горизонте. Старые и новые божества, древность и современность вливаются друг в друга стихийными волнами напоминаний и перерождений, одними и теми же мистическими архетипами. Меняется лишь их облик: от закрытой в тугое платье барышни крестьянки до современной девушки-барби или хиппи с разрезанным языком (графические холсты К.Ч., «Учись, детка» А.П.), но из каждой вырывается наружу женская стихия. Таинственность этой силы олицетворяется странными, сюрреалистичными (на взгляд современного человека) головными уборами, главная роль которых – оберегать замужнюю женщину, хранить ее внутренний очаг от порчи и зависти.[3]

Противоположность буйного, сильного красного – серебристый цвет и его оттенки, переходящие в серый, голубой, синий. В средневековом искусстве атрибуты волхвов делались из серебра, напоминая об их мудрости, убеленной сединами. Одежду древнерусских волхвов, проводивших праздники, украшала серебряная тесьма. Луна, в противовес клокочущему Солнцу,[4] – спокойная, умеренная, холодная, освещает влажную синеву неба. В славянской мифологии серебро — металл богини Лели, символизирующий любовь, истинную и мудрую. Славяне иногда серебрили бороду Перуна, старили ее («Кощей», К.Ч.). Это также цвет материнского молока, Млечного Пути («Пакет молока», мотивы белоснежных молочников в натюрмортах А.П.). Серебро – это колорит ночи, свет, который ложится мягким призрачным светом на кокошники и кички[5] женщин-богинь и отражается в их кошачьих глазах вечностью («Образ таинственной русской женщины», К.Ч.). Ночь – бескрайнее и бездонное море; оно сливается с бархатом звездного неба, на котором отыскивается созвездие Андромеды с развевающейся в водном потоке змеевидной струей волос («Автопортрет Синий», А.П.). Психоделический простор символизма.

II. «Мифология богини»… есть мифология жизни; основной ее идеей является «вечная жизнь» (А.Л. Антипенко).

«Мифология богини» – именно такой видится главная тема выставки. Едва ли такое преобладание женских образов было осознанным выбором. Здесь нет какого-то строгого «идеологического фундамента», нет гладко выстроенной иерархии, подобной тем, что были в протоиндийских, ближневосточных или древнегреческих мифологиях, с верхними, средними и нижними божествами. Это просто движение души, но движение сильное, монументальное, сворачивающее на своем пути завесы глухоты и глыбы векового, нет, тысячелетнего молчания.

Мы уже почти забыли, что значит божественная, мистическая, всеобъемлющая «женственность». Забыли о ее тонких градациях, обогащающих творчество и жизнь. Каким-то неведомым путем мужским качествам логики, ума, рациональности, структурности мы стали приписывать априори положительные черты.

В противовес женским - иррациональности, воздушности, полету и спонтанности, которые стали считаться чем-то слабым, со знаком «минус». Почему это?

Кажется, новый мир начал осознавать эту лакуну. Там и здесь всплывают небольшие островки, восполняющие женственную часть мира. Вновь через строгую, упорядоченную поверхность мирового информационного океана пробиваются струи и взрывы, напоминающие о темной стороне Луны, на которой живут Астарта, Исида, Афродита, Артемида, Психея, Деметра, Сарасвати, Парвати, Кале, Берегиня, Девана, Морана, Великая Матерь Макошь… Богини прежде богов связывают человека с четырьмя стихиями (Воздух, Вода, Земля, Огонь – на выставке им соответствует серия автопортретов А.П.). В любой женщине живет или дремлет каждая из богинь, более того, богини живут и в мужчинах, так же боги - в женщинах. В одном человеке может жить целый Пантеон («Агния», «Автопортрет Русский» А.П.).

Художник-женщина говорит о том, что и кто внутри нее, раскрывает себя через образы, образы через себя, как проводник лунных энергий (А.П.); художник-мужчина (К.Ч.) говорит о богинях, скорее, как о музах, источниках своего чувственного наполнения, восхищения, поклонения, как проводник энергий солнечных.

По-разному, но об одном.

III. «Душа писателя поневоле заждалась среди абстракций, загрустила в лаборатории слов. Тем временем перед слепым взором ее бесконечно преломлялась цветовая радуга. И разве не выход для писателя - понимание зрительных впечатлений, уменье смотреть? Действие света и цвета освободительно. Оно облегчает душу, рождает прекрасную мысль». А. Блок.

По своей художественной стилистике и сути работы можно отнести ко второй или третьей волне возвращения к реализму в эпоху постмодерна. Этот возврат своеобразен: в нем сливаются новые смыслы и идеи, но они проходят через неотменяемый запас пережитых уже стилей. Среди них узнается и свобода, подаренная абстракционизмом, который не имел прямого отношения к предметности. Но в большей степени эклектичный стиль работ заряжен силами модерна, лучизма, символизма, конструктивизма, неорусскими, неоклассическими и даже неоиндийскими реминисценциями. Все следует призыву Умберто Эко, обращенному к эпохе постмодерна: «Раз уж прошлое невозможно уничтожить, ибо его уничтожение ведет к немоте, его нужно переосмыслить, иронично, без наивности». Яркие цвета, касающиеся поверхности даже скульптур, напоминают об эпохе авангарда, который удивительным образом совпал с открытием первозданного колорита древнерусских икон. Из-под расчищенных Темных Ликов вышли сияющие, совершенно смелые, открытые цветовые пятна, каждый из которых обладал своим символическим наполнением. И это каким-то образом навсегда связало русский авангард с религиозным зарядом древнерусского искусства, раскаты которого доносятся до нас через «Красную выставку».

Тарханова С.В., искусствовед

[1] Считалось, что в теле человека живет Семаргл (огненный зверь). Он призван сражаться с болезнями и злом, нападающими на человека, то есть поддерживает огонь жизни.

[2] Греческое название красного – киноварь (κιννάβαρι) толкуется иногда как «драконова кровь».

[3] Молитва невесты: «Покров Пресвятая Богородица, покрой мою буйную голову жемчужным кокошничком, золотым подзатыльничком!»

[4] В индийской традиции луна рождена из мужского семени, а солнце – из яйцеклетки. Семя есть сущность Шивы и луны, а кровь есть сущность Шакти и Солнца.

[5] Женские головные уборы.

Дата добавления: 2015-09-05