Человек, который остался верен мечтам юности

В XIX в. археология как наука еще не знала собственных, точных методов исследования. Она делала в то время первые, неуверенные шаги. Даже самые выдающиеся археологи зачастую не имели специальной подготовки, изыскания вели на свой страх и риск, не заверен ботясь о разработке научного метода; более того, среди них встречались люди вообще не получившие никакого образования. И тем не менее они совершили эпохальные открытия, воскресив, казалось бы, навсегда канувшие в небытие богатые культуры, города, храмы и дворцы, замечательные произведения искусства, известные только по упоминаниям в древних легендах, мифах и поэмах, в существование которых большинство историков не верило, считая их просто выдумкой.

Почему эти люди вступили на путь археологических изысканий? Были среди них, безусловно, и обычные авантюристы, которые ставили перед собой прозаическую цель: обеспечить себе легкую жизнь за счет найденных сокровищ. Таких, как правило, ожидало разочарование, но даже если им удавалось что-либо открыть, они оставались неизвестными - грабители утаивали сокровища, чтобы себя не выдать. Однако были и мечтатели. Захваченные раз и навсегда какой-то одной идеей, они с потрясающим упорством осуществляли свои на первый взгляд фантастические замыслы и оставались глухи к насмешкам окружающих. В большинстве случаев то, что принималось за нелепые причуды, в результате оказывалось безошибочным инстинктом, который вел их прямой дорогой к сенсационным открытиям. Эти мнимые неучи были по существу незаурядными людьми, наделенными живым, творческим умом, они обладали сильными, страстными характерами, нечеловеческой работоспособностью, а также непоколебимо верили в правильность своих намерений.

Представителем этого типа исследователей был Генрих Шлиман (1822 - 1890), один из самых выдающихся археологов XIX в. Его биография настолько ярка и необычна, что кажется взятой из приключенческого романа; если бы какой-нибудь писатель придумал все, что довелось пережить этому человеку, то автора бы неминуемо обвинили в излишней игре воображения.

Отец Шлимана был бедным протестантским пастором в небольшом немецком городке Макленбурге. После смерти жены на его руках осталось шестеро детей. Семья жила очень бедно, отчасти по вине старого священника, слишком часто заглядывавшего в рюмку. Нетрудно себе представить ту обстановку, в которой Генрих провел первые годы своей жизни.

Но старый Шлиман выделялся среди довольно серых людей своего круга страстной любовью к Гомеру, и эту любовь привил Генриху уже в раннем детстве. Гомонящая детвора и вечно полупьяный пастор часто упоминали имена Агамемнона, Ахиллеса, Одиссея и Менелая, словно они были близкими друзьями их семьи.

В 1829 г. семилетний Генрих получил в подарок «Всеобщую историю» Жеррера, прекрасную книгу с великолепными иллюстрациями. Склонив кудрявую голову, мальчик особенно долго и сосредоточенно рассматривал рисунок, изображавший горящую Трою, которую покидал Эней, неся на спине своего немощного отца Анхиса. Но послушаем, как вспоминает об этой минуте сам Генрих в своей книге «Илион»:

«- Отец, спросил мальчик, - разве ты не говорил мне, что Трою разрушили, сравняв ее с землей?

- Да, говорил…

- И ничего от нее не осталось?

- Совершенно ничего…

- Но Жеррер, наверно, видел Трою, иначе как же он мог ее нарисовать?

- Генрих, но ведь этот рисунок - фантазия художника.

Мальчик на минуту задумался, а затем снова спросил:

- Отец, а у Трои были действительно такие огромные крепостные стены, как на этом рисунке?

- Вероятно, да.

- В таком случае,- с радостью воскликнул мальчик,- они не могли исчезнуть без следа, остатки этих стен должны находиться где-то под землей. О, как бы я хотел откопать их! Отец, я когда-нибудь поеду туда и откопаю их!

Старый Шлиман, утомленный вопросами ребенка, только буркнул в ответ:

- Меня бы это совсем не удивило… А теперь сиди тихо, я хочу немного поспать».

Маленький Генрих очень тянулся к знаниям, но нищета все чаще стала заглядывать в их дом. Поэтому уже в 14 лет мальчику пришлось бросить школу и пойти в подручные к приказчику бакалейной лавки в городе Фюрстенберге.

Он проработал там более пяти лет, продавая селедку, водку, молоко и соль, подметая лавку и таская непосильные тяжести.

«Я гнул спину, - пишет в своих воспоминаниях Шлиман, - с пяти часов утра до одиннадцати вечера, не имея ни минуты свободного времени, чтобы чему-нибудь научиться».

Однажды в лавку вошел неверными шагами, будучи крепко навеселе, известный в городе чудак, мельник Нидергоф. Когда-то он был пастором, но за пьянство церковные власти лишили его духовного сана.

Покачиваясь, пьяный посетитель встал, словно актер, исполняющий героическую роль, и на греческом языке начал скандировать Гомера. Генрих, правда, ничего не понимал, но певучесть гекзаметра подействовала на него как упоительная экзотическая музыка. Он слушал с горящими глазами и не мог насытиться чарующим ритмом неизвестного ему языка. Чтец несколько раз пытался прервать декламацию, но Генрих дрожащей рукой вытаскивал из кармана последние гроши, покупал ему водки и просил продолжать. Очарование этой минуты прервал неожиданно появившийся хозяин лавки, который выставил пьяницу за дверь.

С тех пор мальчик только и мечтал о Гомере, а высшим счастьем ему представлялось знание греческого языка. С ровесниками он говорил лишь о Трое и о своем намерении когда-нибудь отправиться на поиски ее руин. Дело дошло до того, что вся молодежь городка, считая Генриха отчаянным чудаком, стала осыпать его насмешками. Одна только дочка соседа-крестьянина Минна Мейнке, отнеслась серьезно к замыслам Генриха и внимательно слушала его мечтательные излияния.

Вскоре они поклялись друг другу в вечной любви и обещали пожениться, когда вырастут. В свободное время Генрих и Минна часто ходили к средневековому замку Анкерсхаген. Народная легенда гласила, что в этом замке рыцарь-разбойник Геннинг фон Гольшгейн спрятал несметные сокровища, награбленные на больших дорогах у путешествующих купцов. Генрих решил найти эти сокровища и, получив за них деньги, отправиться на розыски троянских руин.

Тем временем отношения в семье ухудшились до такой степени, что юноша уже не мог оставаться дома. Тогда он поехал в Гамбург и нанялся на работу к одному торговцу бакалейными товарами. Но обязанности мальчика на побегушках на этот раз оказались ему не по силам. Однажды, когда Генрих поднимал бочку с сельдью, у него хлынула горлом кровь. Генриху пришлось искать другую работу.

Как раз в это время в Венесуэлу отплывал грузовой парусный бриг «Доротея». Недолго думая, Шлиман пошел к капитану судна и нанялся корабельным юнгой. В открытом море их захватил жестокий шторм, бриг стал тонуть. Генрих и еще восемь матросов оказались в спасательной шлюпке. Девять часов носили их по морю бурные волны, пока не выбросили, наконец, на голландский берег. Потерпевшие кораблекрушение были страшно измучены, и их поместили в одну из больниц Амстердама.

Придя через несколько дней в себя, Генрих стал думать о работе. После долгих поисков он, наконец, нашел место рассыльного у одного голландского судовладельца. На этот раз юноша решил разумнее распределять свое время, и в свободные минуты стал изучать иностранные языки. С тех пор половину мизерного заработка он тратил на учебники. Жил Генрих на чердаке, где мерз зимой, а летом задыхался от жары.

Необычная это была учеба. Юноша вслух читал отрывки из книг или диалоги из самоучителя до тех пор, пока не заучивал их наизусть. Сколько неприятностей он имел из-за этого! Соседи постоянно жаловались на него хозяину дома, который дважды отказывал ему в жилье.

Вскоре выяснилось, что Генрих обладает исключительными способностями: на изучение одного языка ему требовалось не больше шести недель. Через год он свободно говорил и правильно писал на английском, французском, голландском, испанском, португальском и итальянском языках.

Как-то раз он явился к судовладельцу Шредеру и попросил взять его на должность бухгалтера. Когда изумленный хозяин фирмы убедился, что этот бледный, несмелый и невзрачный на вид юноша свободно владеет семью языками, то немедленно принял его на работу.

На новом месте Шлиман проявил еще и другие таланты: он оказался ловким и оборотистым купцом, умеющим очень выгодно устраивать даже самые сложные торговые сделки.

В 24 года он настолько хорошо овладел русским языком, что мог свободно разговаривать с русскими купцами, которые приезжали в Амстердам закупать очень ходкий в то время товар - голубой краситель индиго. Шредер решил послать его в качестве своего представителя в Петербург.

Год спустя Шлиман основал свою собственную торговую фирму. Ему посчастливилось сверх всяких ожиданий. Доставляя на российский рынок индиго, он в короткое время сколотил себе немалое состояние.

Как правило, люди быстро забывают о своих юношеских мечтах, а если порой и вспоминают, то с пренебрежительной улыбкой, считая их наивными. Но Генрих Шлиман был сделан из другого теста. Разбогатев, он сразу же отправил Минне, своей подруге детства, письмо с предложением стать его женой. Ответ ошеломил юношу: практичная немка вышла замуж, не дождавшись возвращения своего немного чудаковатого друга.

Шлиман сильно огорчился, но вкуса к жизни, однако, не потерял. Он много путешествует по Европе, живет то в Берлине, то в Париже, то в Лондоне. Его капитал постоянно растет.

Кроме того, он продолжает изучать языки. В 33 года он знал пятнадцать языков. Кроме названных семи он овладел - польским, шведским, норвежским, чешским, датским, латинским, а также классическим и современным греческим языками. Шлиман хорошо видел, сколько пробелов в его образовании, и каждую свободную минуту отдавал учебе, уделяя особое внимание истории.

«Мне не хватает общего образования, я никогда не стану ученым», - записал он в свой дневник в минуту отчаяния.

Мечты юношеских лет не покидали Шлимана, хотя он и ушел с головой в купеческие дела, ворочая миллионами. Все это он считал лишь средством к достижению цели, поставленной им перед собой в далеком детстве. В свободное время Шлиман переводил на современный греческий язык и учил наизусть всего Гомера, вникая в мельчайшие детали, на которые критики либо не обратили внимания, либо недооценили их важности. Несмотря на то, что даже выдающиеся историки того времени считали «Илиаду» и «Одиссею» плодом поэтической фантазии и утверждали, что Троя на самом деле вообще не существовала, он ни разу не поколебался в своих убеждениях.

Шлиман знал, что великие греческие историки во главе с Геродотом и Фукидидом никогда не сомневались в исторической достоверности Троянской войны, хотя в поэме Гомера часто упоминаются боги, помогающие людям, и происходят чудеса

Но ведь в «Илиаде» и «Одиссее» наряду с фантастическими эпизодами немало реалистических сцен из обычной повседневной жизни: например, картины хлебопашества и рыболовства, а дворцы и убогие хижины, скажем, жилище свинопаса в «Одиссее», оружие, домашние занятия женщин, одежда и украшения описаны настолько подробно, что просто-напросто кажется невозможным, чтобы все это существовало лишь в воображении поэта. Кроме того, Гомер точно указывает географическое положение берегов и островов Средиземного моря, хотя порой и уносится на крыльях фантазии в сказочные страны, например, при описании острова Цирцеи, сраны циклопов или Гадеса.

Но время осуществления давней мечты еще не настало. Шлимана захватило пока что другое деле. В 1848 г. в Калифорнии нашли золото. Сразу же ринулись туда, словно в поисках земли обетованной, огромные массы людей; казалось, что началось наибольшее со времен крестовых походов переселение народов. Неудержимая лавина двигалась через Соединенные Штаты, пробиваясь сквозь прерии, леса и пустыни, переходя реки и топи, взбираясь на перевалы Скалистых гор и Сьерра-Невады. Золотая лихорадка охватила не только американцев, но и европейцев. Калифорнию заполонили шумные толпы бродяг, скорых на драку и выпивку, скитающихся бедняков и авантюристов - искателей легкого обогащения. На безлюдных местах быстро возникли наскоро сколоченные из досок селения с корчмами и игорными домами, где скандалы и убийства были самыми обыденными вещами.

Шлиман тоже отправился в Калифорнию, где открыл в деревянном бараке контору и с большой прибылью скупал золотой песок у старателей, которым немедленно требовались деньги на кутежи и азартные игры. Даже заболев тифом, Шлиман, лежа в задней комнатушке конторы, с постели следил, как проводятся сделки.

Увеличив таким образом свое состояние, Генрих Шлиман покинул Калифорнию и предпринял путешествие сначала в Каир, а затем в Иерусалим и Трансиорданию. Во время поездки он настолько хорошо овладел арабским языком, что даже сами арабы не могли распознать в нем иностранца. Шлиман совершил неслыханно отчаянный для того времени поступок: надел арабский костюм, для большей безопасности велел сделать себе обрезание и пробрался в Мекку, что запрещалось неверным под страхом смертной казни.

И, наконец, он отправился в Грецию - страну, овеянную мечтами юности. Когда корабль приплыл к берегам Итаки, родины Одиссея-мореплавателя, путешественника охватило сильное волнение. Шлиману казалось, что после долгих лет скитаний по свету, после многочисленных приключений, он так же, как некогда Одиссей, вернулся, наконец, на родину. Генрих встал на колени и со слезами на глазах поцеловал землю. Жители острова с удивлением и любопытством смотрели на незнакомца, который вел себя так странно.

На Итаке Шлиман начал первые археологические изыскания. Он сделал пробный раскоп на том месте, где, по преданию, когда-то высился прекрасный дворец Одиссея. Там Генрих нашел человеческие кости, жертвенный нож, терракотовые статуэтки идолов и другие мелочи. Затем Шлиман отправился в Пелопоннес, переправился через Дарданеллы и перешел равнину, на которой должна была находиться Троя.

Решив с этого времени посвятить себя только археологии, он вернулся в Америку, где закончил все свои коммерческие дела. Теперь ему оставалось подыскать себе жену, преданную и любящую, верного товарища в предстоящей нелегкой работе[17]. Как обычно, он избрал весьма своеобразный путь: написал письмо своему приятелю, греческому архиепископу Вимпосу, прося порекомендовать ему девушку бедную, но образованную, пылкую поклонницу Гомера и преданную сторонницу независимости Греции, по возможности, красивую брюнетку с типично греческими чертами лица, но прежде всего с добрым сердцем.

Архиепископ прислал ему фотографию своей племянницы, 16-летней Софии Энгастроменос. Шлиман смотрел на нее, как загипнотизированный. Это была девушка классической красоты, с нежными, правильными чертами лица, словно вырезанного в камее. Легкая улыбка, блуждающая на губах, придавала ей неуловимое очарование, столь характерное для женщин Востока.

Шлиман немедленно выехал в Афины, там впервые встретился с Софией и сразу же, как мальчишка, в нее влюбился. Его покорила не столько красота девушки, сколько прямота, скромность и простота ее характера.

Но Шлиман решил не поддаваться внешнему очарованию и, как планировал, устроил строгий экзамен. Он задавал ей бесчисленное количество различных вопросов, на которые София правильно отвечала. Он спрашивал, например, в каком году посетил Афины император Адриан, какие отрывки из Гомера она знает на память.

Все шло как нельзя лучше. В конце он поинтересовался:

- Почему ты согласилась выйти за меня замуж?

- Потому что родители мне сказали, что вы очень богаты.

Услышав такой ответ, Шлиман пулей вылетел из комнаты.

Правдивость девушки больно задела стареющего жениха - Генриху пошел 47-й год. Но было слишком поздно, он понял, что уже не волен в своих чувствах. Генрих вернулся и попросил ее руки.

Сразу же сыграли свадьбу - он никогда не любил откладывать того, что уже однажды решил сделать.

Однако вскоре Шлиман убедился, что жена его - искренне преданная и любящая женщина.

«София - прекрасная жена, - пишет он в дневнике, - она любит меня страстно, как гречанка, я также горячо ее люблю. Мы разговариваем только по-гречески, на этом прекраснейшем в мире языке».

А жить со Шлиманом оказалось очень нелегко. Мы узнаем об этом из воспоминаний его дочери Андромахи.

«Бедная женщина! - пишет она о своей матери.- Она рассказывала мне, как во время свадебного путешествия должна была посещать вместе с ним все музеи Италии и Франции. Он велел ей также изучать иностранные языки, а его методы можно назвать поистине драконовскими. Отец не разговаривал с ней ни на каком другом языке, кроме как по-французски, пока она целиком им не овладела. Но как только она стала говорить на этом языке, он тотчас же перешел на английский.

В первые годы супружества жизнь с этим порывистым, неутомимым, талантливым и кипящим энергией человеком была для молодой женщины немалым испытанием. Мне тоже доставалось от него. Еще в детстве отец будил меня в пять часов утра, и мы верхом на лошади отправлялись в Фалерон, который находился в пяти милях от нашего дома, где мы купались в холодных морских волнах.

О нашем здоровье он заботился буквально фанатически. Когда в присутствии многочисленных гостей должны были состояться крестины моего брата Агамемнона, отец вынул из кармана термометр и измерил температуру освященной воды. Это произвело большое замешательство. Священника страшно возмутил столь бесцеремонный поступок, и только после долгих просьб моей матери он заново освятил воду.

Но в общем безапелляционность его характера не мешала ему оставаться человеком доброжелательным и щедрым. Он был также по-своему скромным и терпеть не мог снобов… К цветам и животным он питал святую любовь».

Дата добавления: 2015-09-05