Глава 12. Джон не помнил, как его арестовывали, не потому, что пребывал тогда в шоке

Джон не помнил, как его арестовывали, не потому, что пребывал тогда в шоке, просто в тот момент он находился в полубессознательном состоянии. Утром к нему зашел Вуди и накачал его валиумом. Джон принял дозу, которой хватило бы, чтобы вырубить лошадь.

Видимо, копы пришли в его дом с постановлением на арест. Отец провел их к нему в комнату, и там они нашли его, распростертого на кровати. Когда полицейские волокли Джона из дома, наручники больно врезались в кожу на запястьях. На лужайке он снова отключился.

Очнувшись в больнице, он почувствовал во рту уже привычный вкус активированного угля. Только на этот раз, когда он попробовал поднять руку, чтобы вытереть лицо, что-то громко звякнуло о металлическую раму койки. Он опустил взгляд на свое запястье и увидел, что прикован к кровати наручниками.

У дверей сидел коп и читал газету. Он хмуро взглянул на Джона.

— Проснулся?

— Да, — сказал Джон и снова заснул.

Когда он пришел в себя в следующий раз, в палате находилась мама. Господи, выглядела она просто ужасно! Джон задумался, сколько же он проспал, поскольку по Эмили казалось, что прошло уже лет двадцать с того момента, когда он взобрался по лестнице к себе в комнату, тихонько включил на стереосистеме группу «Харт» и принял целую горсть маленьких белых таблеток, которые принес ему кузен.

— Малыш, — сказала она, вытирая ему лоб, — ты в порядке?

Его язык завалился назад, перекрывая горло, а грудь болела так, словно ему трамбовали ребра кувалдой. Как ему вообще удавалось дышать все это время?

— Ты поправишься, — сказала она. — Это какая-то ошибка.

Но никакой ошибки не было — по крайней мере, с точки зрения полиции. Где-то через час пришел окружной прокурор, рядом с которым стоял Пол Финни и сверлил Джона взглядом так, будто был готов броситься на него и придушить здесь же, на больничной койке. Коп, видимо, тоже заметил это, потому что на всякий случай встал вплотную к мистеру Финни, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

Прокурор представился:

— Меня зовут Лиль Андерс. Это шеф полиции Гарольд Уоллер.

Коп рядом с мистером Финни держал в руках лист бумаги.

Он заглянул в него и прокашлялся, словно приготовился читать речь.

Джон посмотрел на маму.

— Все в порядке, малыш, — сказала она.

— Джонатан Уинстон Шелли, — начал Уоллер, — я арестовываю вас за изнасилование и убийство Мэри Элис Финни.

Уши Джона воспринимали происходящее так, будто он находился под водой. Губы Уоллера двигались, он что-то говорил, но Джон не мог его понять.

Наконец Лиль Андерс наклонился и щелкнул пальцами у Джона перед глазами.

— Ты понимаешь, что происходит, сынок?

— Нет, — сказал Джон. — Я ничего не…

— Не говори ничего, — вмешалась мать, прижав пальцы к его губам. Эмили Шелли, попечитель школьного родительского комитета, воспитатель младшей дружины бойскаутов, мастерица выпекать шоколадное печенье и придумывать костюмы для Хэллоуина, выпрямилась и обратилась к трем мужчинам в комнате: — У вас все?

Они угрожающе уставились на его маленькую маму, особенно Пол Финни. Он и так был мужчина крупный, а злость делала его еще больше.

— Он должен дать показания, — сказал Андерс.

— Нет, — сказала она, эта миниатюрная женщина, которая была его мамой. — Фактически ничего он не должен.

— Это было бы в его интересах.

— Мой сын прошел через очень суровое испытание, — ответила Эмили. — Он нуждается в отдыхе.

Андерс попробовал заговорить непосредственно с Джоном, и даже когда Эмили преградила ему дорогу, он не оставил своих попыток.

— Сынок, ты должен превозмочь себя и рассказать нам, что произошло. Я уверен, что есть какие-то причины, по которым…

— Ему нечего вам сказать! — твердым голос заявила Эмили.

Джон только однажды слышал, чтобы она говорила так, — это было, когда десятилетняя Джойс попробовала пройти по перилам балкона верхнего этажа их дома.

Эмили по очереди посмотрела каждому из мужчин в глаза.

— Прошу вас уйти.

Пол Финни рванулся к Джону, но коп перехватил его.

— Сукин сын! — процедил Пол Финни сквозь зубы. — Ты поджаришься за это на электрическом стуле!

Мистер Финни когда-то был хорошим — по меркам штата — рестлером, и Андерсу с Уоллером пришлось немало потрудиться, чтобы удержать его. В конце концов им пришлось силой увести его из палаты. Через закрытые двери было слышно, как он кричит:

— Ты еще заплатишь за это, долбаный ублюдок!

Когда мама снова повернулась к Джону, ее нижняя губа предательски дрожала. Как это ни странно, но он подумал, что ее расстроили грязные ругательства мистера Финни.

— А где папа? — спросил он. Ричард в их семье всегда брал руководство на себя и улаживал любые неприятности. — Мама? — спросил Джон. — Где он?

Она болезненно сглотнула и, наклонившись, взяла его за руку.

— Послушай меня, — торопливо сказала она. — Они могут в любую минуту вернуться и увезти тебя в тюрьму. У нас совсем немного времени.

— Мама…

— Молчи, — сказала она, сжимая ему руку. — И слушай.

Он кивнул.

— Полиции ничего не говори. Даже не называй своего имени. Не рассказывай им, где был сегодня ночью, не говори, что ел на обед.

— Мама…

— Тише, Джонатан, — сказала она, прижимая палец к его губам. — В тюрьме тоже не говори ни с кем. Там никто не может быть твоим другом. Там каждый думает о себе, и тебе тоже следует делать это. Ничего не говори по телефону, потому что все разговоры записываются. Там везде стукачи.

Стукачи? Где мама услышала это слово? Откуда она может все это знать? Она ведь даже «Коджак»[9] не смотрела, потому что считала, что там слишком много жестокости.

— Я хочу, Джон, чтобы ты мне кое-что пообещал, — настойчиво продолжала она. — Обещай мне, что никому не скажешь ни слова, пока не появится тетя Лидия.

Тетя Лидия. Жена Барри. Она была адвокатом.

— Джон? — окликнула она его. — Обещаешь мне? Ни слова! Не говори даже о погоде. Ты понял меня? Это самое главное из того, что я тебе когда-либо говорила сделать, и ты должен послушаться меня. Ни с кем не говори. Ты слышишь меня?

Он тоже начал плакать, потому что она плакала.

— Да, мама.

Дверь открылась, и в палату вернулся Уоллер. Он взглянул на эту сцену — мать и сын, — и Джон увидел, что в нем что-то смягчилось. Когда он обратился к Эмили, голос его звучал почти по-доброму:

— Миссис Шелли, вам нужно отсюда выйти.

Ее рука сжала руку Джона. Она смотрела на него сверху вниз, и в глазах ее стояли слезы. Он почему-то ожидал, что сейчас мама скажет, что любит его, но вместо этого она одними губами беззвучно произнесла:

— Ни с кем.

Не говорить ни с кем.

Андерс подождал, пока Эмили выйдет, после чего полез в карман и вытащил ключи от наручников. Мягкость его испарилась так же внезапно, как и проявилась.

— Слушай меня, маленький ублюдок! — сказал он. — Сейчас ты встанешь, оденешься и заведешь руки за спину. Если я хотя бы на миллисекунду заподозрю неладное, я обрушусь на тебя, как тонна кирпичей. Ты меня понял, грязный убийца, вонючий кусок дерьма?

— Да, — сказал Джон, замирая от страха. — Да, сэр.

Дата добавления: 2015-09-05