Хороший знакомый

Пущай читатель за свои деньги чувствует — я печатаю этот рассказ прямо с опасностью для здоровья.

Это есть истинное происшествие. Все, так сказать, взято из источника жизни. И я побаиваюсь, как бы главное действующее лицо не набило бы мне морды за разглашение подобных фактов.

Ну, да, может, как-нибудь мирно обернется. А факт уж очень густой. Прямо не могу молчать.

А было это в Москве. И жил в этой Москве, на Зацепе, такой московский гражданин А. Ф. Царапов.

Особенно он ничем таким не отличался. Только тем он отличался, что в свое время учился в одной и той же прогимназии с одним очень ответственным товарищем. Одним словом, с наркомом. Вот только я позабыл, с каким наркомом.

Или с наркомом труда или собеса. А, может быть, и чего-нибудь другого. Я не запомнил.

Ну, и, конечно, в силу этого он любил похвалиться этим обстоятельством своей жизни. Дескать, они и в перышки вместе игрались. И будто, я извиняюсь, за волосья друг друга дергали. И даже будто раз однажды товарищ нарком французскую булку у него скушал. Франзоль.

Про этот факт А. Ф. Царапов особенно любил наворачивать. И при этом у него завсегда слезы в глазах горели от разных гуманных чувств и переживаний.

Только, товарищи, предупреждаю. Я за это дело не отвечаю. Тем более, может, это вранье со стороны Царапова. Хотя факт вполне допустимый. Тем более правительство рабоче-крестьянское. Вожди из народа. Не министры. Это министры, действительно верно, в детском возрасте, может, пирожки с кремом жрали, а от простой французской булки морды отворачивали. А тут вполне допустимое явление.

Так вот, — раз однажды, когда А. Ф. Царапов обратно начал касаться этой французской булки, подходит до него один такой, безработный жилец и так ему говорит:

— Вот, — говорит, — вы разные слова произносите и, говорит, кормите наркома французской булкой… Чего я вас попрошу… Закиньте пару словец насчет меня… Как я, — говорит, — есть безработный с одна тысяча девятьсот двадцать второго года и не могу найти службу… А тут как раз слышу подобные речи и факты.

А. Ф. Царапов говорит:

— Ладно! Специально я ехать к нему не буду. У него делов и без нас хватает. Но, — говорит, — как-нибудь, отчего же. Об чем разговор…

Все многолюдное общество и сам безработный так ему говорят:

— Да вы, — говорят, — не откладайте это дело. Вы, — говорят, — звякните ему.

И, конечно, приперли к стенке Царапова. И пришлось ему позвонить.

Или нарком, действительно, узнал в нем своего бывшего одноклассника. Или просто не хотел грубить по телефону. Только он так ему говорит:

— Насчет протекции это хуже. Я гляжу против протекции, хвостизма и спецеедства, но, говорит, поговорить на разные темы, отчего же, можно.

И велит, значит, Царапову приехать к часу дня.

И вот, на другой день А. Ф. Царапов под громкие аплодисменты и овации всего дома отбыл к наркому, совершенно не предполагая, что в пути произойдет с ним непредвиденное обстоятельство, которое нарушит весь торжественный ход событий. Только не подумайте — не встреча с наркомом. Другое.

А подходит товарищ Царапов до трамвая. И садится. Он садится в трамвай и ожидает движения. А движения, видит, нету.

А, надо сказать, это была конечная трамвайная станция. И сразу там, конечно, движения не бывает. Надо и кондуктору погреться в помещении и, может, ведомость написать.

Одним словом, нет и нет движения.

Начал Царапов слегка волноваться — не опоздать бы.

Вышел на площадку. Легонько про себя ругается. Тут же какой-то гражданин стоит. Такой у него неопределенный облик. Хотя, видать, трудящийся. В ватном полупальте. И тоже выражает неудовольствие.

— Беруть, — говорит, — по 8 копеек, а, между прочим, стоят.

А. Ф. Царапов ему говорит:

— Главное, товарищ, мне надо к наркому ехать. А они определенно не чешутся.

Трудящийся говорит:

— Они так завсегда. Деньги им подай, а ехать они не хочут. На стоянках отыгрываются. Ток экономят… Эвон глядите — вожатый, как более сознательный, идет, а кондуктор ша, зараза, еще греется.

Начал Царапов говорить, зачем он едет и вообще про французскую булку и вдруг, знаете, позвонил. Дернул сигнал, дескать, можно ехать.

Чего у него в эту минуту было на душе — остается тайной природы. Но только он позвонил. И так говорит:

— Пущай без кондукторши поедем. Как-нибудь обойдемся, раз мы имеем от них такие поступки. Не опаздывать же.

И вагон, конечно, поехал.

Едут. Доехали до трамвайной остановки. Вошла публика. Царапов обратно дает сигнал. Опять поехали.

Через три остановки начала публика глядеть, где кондуктор. Глядит — нету. Глядит — пассажир и звонки названивает, и денег не берет, и жалованья не требует.

Пожалуйста, думают. Дешевле ехать. И молчат.

Так бы, может, и доехал наш Царапов до своего знакомого наркома, но тут очень видную роль сыграла служба связи.

Поднялась, конечно, тревога на конечном пункте. Дескать, трамвай ушел, — задержать и все такое. Ну, и задержали на шестой остановке.

Конечно, схватили Царапова. Окружили. Начали его ругать. А сильнее всех ярился вожатый. Он даже хотел своей медной рукояткой личность ему разбить за такое нахальство. Только удержали.

Из публики говорят:

— Одно не понять, чего он, обалдуй, с окружающих граждан денег не брал. Все равно сидеть.

А. Ф. Царапов, конечно, умоляет и вообще вопит, что его зарезали этим делом, что теперь он может опоздать к наркому.

Однако, как он ни бился и как ни кусался, его не выпустили и доставили в милицию.

Правда, через два часа его освободили, но к наркому он уже не поехал. Безработный жилец остался безработным с 22-го года. И вся жизнь потекла по прежнему руслу.

А этим художественным произведением автор хочет сказать: не гордись. А ежели гордишься, поезжай, в крайнем случае, на извозчике.

Дата добавления: 2015-09-04