S02E11 Tony

Наверное, мне стоит рассказать о Локи, не так ли? О моем друге, которого я самолично продал, уничтожил и потерял. Большинство людей понятия не имеют о том, кто он такой. Точнее кем он был раньше – странный, невероятно добрый, в меру саркастичный парень, летающий в облаках. Локи был всегда себе на уме, постоянно о чем-то думал, проигрывал в голове, разговаривал сам с собой и ничего не замечал вокруг. А еще с ним всегда было весело. Именно этот человек в свои 21 год приклеил к стене скотчем четырехлетнего ребенка, что Сиф потом орала на него еще очень долго, хотя Бартс чуть ли не рыдал от счастья, что у них все получилось. В этом был весь Локи – дай ему идею, и он загорится.

Не смотря на все передряги в жизни, на развал семьи, на работу в чертовой конторе, Лафейсон всегда оставался человеком. Если вы видите с утра взъерошенного парня с пакетом мусора и какой-то странной коробкой в руках, то можете даже не сомневаться, что это Локи. «Что за странная коробка?» - спросите вы, а я отвечу – в маленькой коробке из-под плавленого сыра или еще чего Локи тащит куриные кости или еще какую дрянь, чтобы оставить уличным животным. Вы бы только слышали, как он ругался, когда выкидываешь что-то, что может кому-либо пригодиться. В данном вопросе с ним лучше было не спорить.

А когда меня выставил отец из дома… Короче, мы со стариком повздорили и я оказался на улице. Локи тем временем уже жил один в маленькой съемной квартирке, которую он считал своим личным раем – кухня, где все можно делать, не вставая со стула, коридор еще меньше и комната метров в четырнадцать, может чуть больше. В общем, места еле на одного хватало. Шляясь по городу со спортивной сумкой наперевес, я понятия не имел что делать и куда идти, однако ноги сами привели меня к Локи. Он не выказал даже намек на раздражение, когда я позвонил в его дверь ближе к полуночи и, приметив полную сумку, тут же пропустил к себе в дом. Около двух недель Лафейсон кормил меня и позволял спать в своей кровати. Он даже отдал мне второе одеяло, а по ночам мерз под одним. Мне было немного неловко, даже стыдно, но Локи всегда отмахивался и весело говорил: «Забей! С кем не бывает?» И ведь действительно я его вообще не напрягал. Лафейсон приходил гораздо позже меня, сразу же плелся на кухню что-то там химичить, а я устраивался на стиральной машинке с банкой пива и рассказывал ему свою очередную гениальную идею, и все было прекрасно. Не смотря на то, что вся его квартира была не больше тридцати метров, там было уютно, как-то по домашнему хорошо. Я не испытывал этого чувства с момента смерти матери и думал, что больше никогда не испытаю, но Локи всегда умел перевернуть все с ног на голову.

Лафейсона воспитали в атмосфере любви и понимания, когда я в свою очередь видел только постоянно меняющихся горничных и прочих нянек. Мы были с ним невероятно разными, но в то же время очень похожими. Самое излюбленное занятие для нас с ним было сидеть на лавке перед многоэтажным домом, когда стемнеет, и наблюдать за тем, чем занимаются люди. Мы подолгу говорили, постоянно над чем-то ржали на весь двор, придумывали очередные изощрения, из разряда - залезть куда повыше и посмотреть сколько кварталов можно пройти по крышам, летом устраивали турнир по «Царю горы», скидывая друг друга со скользкого камня в местном озере, напивались в караоке-барах, а потом горланили всю ночь песни, ездили по Штатам, смотрели на города и людей и, конечно, работали.

В мои задачи входила по большинству своему научная работа с различными чертежами и опытами, в то время как из Локи готовили универсальное оружие. Программа по его подготовке включала в себя огромную кучу различных медикаментов, тренировок, тестов и экспериментов. Лафейсон всегда был тощим и, соответственно, делать из него качка никто не собирался, так что все силы были брошены на развитие выдержки. Та дрянь, которую ему давали, блокировала практически все, что только можно – голод, жажду, сонливость, раздражение, влечение и боль. Именно поэтому Локи никем и никогда не интересовался. Заталкивая в глубокую задницу рвущиеся на волю гормоны и обычные человеческие потребности, Лафейсон не давал себе пощады. Он по двенадцать часов в сутки носился, как угорелый, стрелял, учился боевым искусствам, работал над реакцией, развивал слух и обоняние, угробив при этом зрение, изучал технические аспекты, а после приходил домой, давал себе пару часов на чтение столь излюбленных им книг и вырубался без задних ног. Я миллионы раз говорил ему, что было бы неплохо завязать с препаратами, но он всегда уверял, что так нужно и не он первый, кого готовят к большим операциям подобным способом.

Большие операции, мать их! Но тут уже виноват лишь я сам. Перед «выходом в свет» ребят типа Локи снимают с таблеток, ибо эту дрянь легко распознать при анализе крови, и от меня, как от наблюдателя, требовалось проследить за тем, как мой «объект» ведет себя без блокаторов и стимуляторов. Лафейсон стал нервным, нелюдимым, начал пропускать явки, и мне приходилось все списывать на различные неотложные дела, после еды его начало выворачивать, синдромы хождения во сне увеличились в несколько раз, и я был просто обязан изложить это в отчете, но не стал.

Говард, мой отец, пережил уже второй инсульт, и всем было ясно, что долго он не протянет. В скором времени компания отца должна была перейти ко мне, а я тупо не знал, что с ней делать. Совет директоров запустил «Старк Индастриз» хуже некуда, и чтобы все восстановить мне нужны были деньги. Очень много денег. А их я мог получить лишь взявшись за большой проект, по окончанию которого сумма, перечисляемая на лицевой счет, имела бы не меньше семи нулей. Этого бы мне явно хватило.

Всеми силами я упрашивал Локи взяться за «Френшелон», не замечая состояние друга. Лафейсон противился, говорил о том, что он терпеть не может Францию вместе с этим «картавым дурацким языком», объяснял, что он не готов, что может быть отказ, и что ему совершенно не хочется в один момент провалить все, что готовилось годами, выдав на взвинченных эмоциях правду либо секрет. В ответ я утверждал, что ничего подобного не произойдет, что «съезд» с препаратов проходит, как надо, и в то время как Локи окажется на задании, никакого отказа быть просто не может, так что через неделю уговоров Лафейсон согласился.

Идиот! Круглый набитый идиот! В то время я понятия не имел, что делаю, чем может все обернуться, но начало было многообещающим. Локи без особого труда прошел отбор, показал отличные результаты на детекторах, мгновенно схватывал нужную информацию, а все лишь только потому, что я невзначай подкармливал его проклятыми стимуляторами и блокаторами, а потом подделывал анализы крови. Спустя пару месяцев кандидатура Лафейсона подтвердилась, и мне оставалось лишь молиться о том, чтобы не произошел срыв. Однако я считал, что в ситуации с Локи это нереально – нервы у него железные, вспышек гнева никогда не наблюдалось, к депрессии не склонен, гормональный фон контролируемый, но если бы я только знал, что подобные вещи либо блокировались препаратами, либо Лафейсон сам же прятал их глубоко внутри и не позволял вырваться наружу, то ни смотря не на какие деньги, я бы не отпустил его на проект.

По началу все шло хорошо, просто изумительно, но потом случилось то, чего я так боялся. Локи раскололся. Из письма, которое довело меня до невменяемого приступа, я узнал, что мозг Лафейсона, приняв болевые сигналы, а также испытав чувство тревоги и страха, пошел на отказ, и в эмоциональном порыве Локи выпалил о себе все, как на духу, одному из своих сослуживцев, с которым состоял в отношениях. В тот момент во мне точно что-то взорвалось. Я не понимал, как он еще жив, почему его еще не упрятали за семь замков, каким образом ему удалось отправить мне сообщение, и почему письмо кончается на словах «Прикрой меня, об этом никто не должен знать. Операция продолжается». Как я позже понял, Локи винил во всем себя, проклиная за недоработки, за слабохарактерность и глупость, совершенно не подозревая о том, что виной всему был только я и никто больше.

Есть категория людей, которых жизнь ничему не учит. Так вот, я точно являюсь их ярым представителем. Да, у нас было бы огромное количество проблем, вплоть до увольнения, но я должен был закрыть операцию и вернуть Локи домой, рассказав ему правду, но смерть моего отца пришлась невероятно некстати. Вокруг все рушилось, компания терпела убытки, и все, что у меня оставалось, это Локи, сидящий на другом континенте, которого мало того, что раскрыли, так он еще и изъявил желание остаться во Франции навсегда, заявив мне, что у него там все отлично в довольно грубой форме.

Локи менялся. Из доброго и летающего в облаках паренька, он превратился в озлобленного и совершенно невыносимого человека. Складывалось впечатление, что моего друга похитили пришельцы, выели его мозг и вставили туда какие-то свои технологии. Да, Лафейсон отлично справлялся с заданием, но что-то было явно не то. Теперь, анализируя прошлое, мне легко об этом говорить, но тогда я не видел ничего дальше своего собственного носа, заливая горе литрами алкоголя и совершенно не следя за состоянием вверенного мне «объекта».

Январь 2006-ого… Я никогда в жизни так не боялся, как тогда. Локи пропал, не выходил на связь, не писал писем, сообщений, не передавал сигналов. Ничего. Молчание. Ноль. Я готов был выдрать все волосы на голове, только бы додуматься, как его отследить, но все было тщетным. Мои просьбы на проведение «изъятия» отклонялись, мотивируя это тем, что никто не знает жив он или нет, ибо если нет, то смысла в этом никакого, и очередное вторжение американских спецслужб во Францию может закончиться политическим конфликтом, либо войной в худшем случае. Две недели бессонных ночей довели меня до галлюцинаций – я слышал звук телефона, по которому общался с Локи, читал несуществующие письма, видел его перед собой, в общем, сходил с ума.

Если бы не Стив, то я и Локи были бы давно трупами. Роджерс, не смотря на мои препирания, ввалился в мою квартиру, говоря о том, что это ему поручило агентство, и принялся за реабилитацию. Проспав на снотворном около суток, я более или менее пришел в себя, а потом пустился обвинять во всем произошедшем Локи, проклиная его всеми известными мне словами, сам не зная почему, и вот я уже был готов выпалить Стиву, что Лафейсон еще в самом начале операции сдал себя, как услышал звук сверхвысокочастотного передатчика.

Эта штуковина была в стадии разработки. Да, она работала, но я еще точно не знал каким именно образом. Прибор был практически бесполезным, так как я его собрал в возрасте шестнадцати лет, и по большему счету он предназначался только для бесплатной сотовой связи между мной, Локи и Сиф. Но тогда я сразу понял, что произошло. Только двое людей, кроме меня, знали параметры этого горе-изобретения, которое в плохую погоду напрочь отказывалось работать. Увидев на экране набор чисел, я тут же пробил координаты, и когда точка оказалось адресом больницы во Франции рядом с Перерогом, то все встало на свои места.

Увидев после прошедшего года Локи, я обомлел. Тощий, с просвечивающей бледной кожей, побитый, переломанный, отсутствующий безэмоциональный взгляд, низкий, пробивающий до дрожи, голос – это был кто угодно, но не мой друг. Это был не Локи, а кто-то другой, кто-то чужой и незнакомый, кто-то к кому испытываешь только лишь жалость и больше ничего. Он практически не говорил и даже не смотрел в мою сторону, а я тщетно пытался помочь и все исправить.

Придумав легенду о том, что у Локи в первый раз в жизни произошел приступ сомнамбулизма, и он, заснув на дежурстве, выдал информацию одному из своих сослуживцев по имени Марк Сорен, я спас наши шкуры. Рассказав о своем отчете агентству, я вновь наткнулся на лед. «Мне наплевать, Тони. Он сдал меня, и за это придется поплатиться жизнью» - повторял он словно заученную мантру. Локи был разбит, подавлен, изничтожен, и в этом была только моя вина. Страшно то, что когда я нашел в себе силы признаться, Лафейсон совершенно на это не отреагировал, и мне показалось, что я потерял его навсегда. К счастью, это было не так. Во время реабилитации Локи практически ни с кем не разговаривал и тихо отдавался в лапы безумия, но, наконец, встав на ноги, он вернулся к жизни. Тем не менее, то, что называло себя Локи Лафейсоном, не было моим другом.

Клубы, рестораны, постоянно меняющиеся пассии, дорогие костюмы, запах едкого парфюма, взгляд исподлобья, томный голос, напыщенная самоуверенность, отдельная квартира для секса, алкоголь, наркотики в невероятных дозах – наблюдая за всем этим, я тихо, но верно начинал седеть. Больше не было философских размышлений, шкодливых проделок, постоянных фраз «А ты знал, что…?», глупого смеха до слез и, главное, моего друга. Последний раз я видел Локи таким, каким привык видеть, в середине 2003-его года, а потом он, с легкой подачи моей руки, ушел на верную смерть. Да, он не погиб, он здесь, постоянно где-то рядом, но я не ощущаю этого, а еще, что самое противное, невероятно по нему скучаю и ничего не могу сделать. Тем не менее, время лечит, и я привык к этому Локи, ибо выбора у меня, по сути, и не было, но именно это не дало мне понять, что «тот Локи» возвращается. Медленно, очень-очень медленно, но возвращается, и благодарить за это я могу лишь одного человека. Именно Тор заставил оборону Лафейсона дать трещину, именно Тор сделал так, что Локи начал вновь заботиться о ком-то, кроме себя, именно благодаря Тору мой друг вновь начал улыбаться искренней улыбкой, и именно Тор дал мне надежду на то, что я смогу себя простить за все, что было сделано столь бездумно и так давно.

Дата добавления: 2015-08-27