Фридрих Вильгельм Ницше

Михаил «Клещ» Горовой

Чужая жизнь

Новелла

…Если долго всматриваться в бездну –

бездна начинает всматриваться в тебя…

Фридрих Вильгельм Ницше

Я наблюдал подобное впервые. У Паши на шее были четкие следы от чьих-то рук. Он утверждал, что уже несколько ночей подряд его кто-то душит. Рассказ его был хаотичным и несвязным, в некоторые детали было совершенно невозможно поверить. Но говорил он все так убедительно, с таким внутренним нервом и рьяным порывом, что я невольно принимал на веру все его слова.

Внутри парня кипело страшное волнение, в глазах метался дикий страх, все тело бросало в пот, он дрожал, словно прокаженный. Речь его была неумолимо быстрой, временами он говорил настолько торопливо, что мне приходилось переспрашивать, и это жутко раздражало Пашу. Обрывки фраз вылетали из его бурлящего, расшатанного, разбрызганного естества, въедаясь в мою голову острыми клыками незыблемого страха. Парень хватал меня за руки и умолял помочь, как-то избавить от этого ужаса, любым способом освободить от кошмарных страданий.

Он почему-то был крайне убежден, что по ночам его душит какой-то призрак. Каждый раз просыпаясь от невероятных мучений, от сильных рук, что нагло впивались в его шею, он видел пред собой лишь черные глаза. И эти глаза давили на него с такой невероятной мощью, что казалось, будто именно они сдавливают его бедную шею, а не чьи-то руки. Будто бы именно этот черный, тяжелый, невыносимый взгляд имеет страшную, неистовую силу, которую, вероятно, может оправдать лишь безумная масса потусторонней злобы и агрессии.

Паша был страшно напуган. И я был крайне взволнован его состоянием. Он говорил, что планирует переехать в другое место, иначе как уже просто не может терпеть это запредельное сумасшествие. Я же попросил не спешить с поспешными действиями и попытаться успокоиться. Парень умолял меня выяснить, кто жил ранее в этой квартире, он почему-то был уверен, что это как-то связано с прошлыми хозяевами. Несколько дней назад, затеяв небольшую перестановку, Паша обнаружил некие старые вещи, в частности, драгоценности и украшения. И теперь полагал, что именно по этой причине злобный, жуткий призрак мучит его по ночам, ведь эти вещи были спрятаны явно прошлыми хозяевами. Все это звучало порою странно и нелепо, но, тем не менее, и эту деталь я принял во внимание. В качестве доказательства он вручил мне один элемент из тех самых украшений – это был золотой перстень со странной печаткой, походящей на инициалы. Не могу сказать, что он заинтересовал меня или что это стало определенной зацепкой, но все же я забрал перстень с собой – хотя бы ради спокойствия Паши.

Изнурительные поиски прошлых хозяев были настолько тщетны и бесполезны, что я уже терял всякую надежду. Казалось, что это действительно были какие-то призраки, ведь найти хотя бы какую-либо информацию о них было просто невозможно. Любая потенциальная зацепка выскальзывала из рук, словно нарочно увиливая от меня и не давая никакой возможности докопаться до истины. Я метался от одного учреждения к другому, но никто толком не мог помочь в этом вопросе…

И только хорошие связи в правоохранительных органах привели меня к определенному результату. Я все-таки наткнулся на личное дело человека, который ранее жил в той квартире. Человек этот был давно мертв. И это еще больше взбудоражило мое воображение, выталкивая на поверхность образ нервного, испуганного Паши, который поведал мне свою жуткую историю.

Личное дело этого человека было усеяно жестокими, кровавыми сводками. Я и подумать не мог на тот момент, что такие люди вообще могли существовать. Перед глазами мелькали обрывки сухих, коротких фраз, которые свидетельствовали об убийствах, грабежах, о насилии, пытках, что производил этот человек. Казалось, сама Ярость была олицетворением этого существа, будто бы все злое, темное и жестокое поселилось в бездонной пропасти его проклятой души, словно сама Ненависть в обнимку с Алчностью исполняли внутри него свой зловещий, похотливый, уродливый танец…

Но когда предо мной предстала фотография этого уголовника, я думал, что сойду с ума… Вот они – те самые черные глаза, тот тяжелый, свирепый, невыносимый взгляд, который давил и пронзал даже через призму фототехники. Жуткая, невыносимая энергия, которая исходила от его образа, нагло и дерзко проникала в мое естество своим холодным, запредельным электричеством, и я невольно вздрагивал от этого рьяного проникновения. Казалось, более дьявольского персонажа найти просто невозможно. И что самое странное – вместе со своей жуткой энергией, со своей непреодолимой неистовостью образ его все же притягивал чем-то тайным и загадочным, будто сама потусторонняя Бездна звала к себе каждого, кто взглянет в это лицо. Что-то магнетическое было в том фото. Что-то запредельное, сакральное и таинственное, что так манит своим щекотливым шепотом. И более того, что-то жутко знакомое было в этом человеке. Какие-то странные, неведомые картины замелькали в моем сознании при виде его лица. И не то чтобы я знал его, скорее, другое, ‒ внутри воспламенялось неловкое чувство, словно что-то общее объединяет нас, будто бы есть какая-то тайна, которая ведома только нам двоим…

Я едва смог оторвать взгляд от фотографии. Но даже прекратив смотреть на нее, все же чувствовал на себе глубокий отпечаток того самого незыблемого лица. Четко ощущал, что на мне остался мрачный оттенок жуткого, свирепого образа. Тем не менее, меня интересовало еще кое-что – а именно причина его смерти. Мне казалось, что этот вопрос подтолкнет меня к тому, ради чего я все-таки занялся поисками этого человека. И как же ни было странно, но смерть также была окутана некой таинственностью. Его тело с простреленной головой обнаружили на пороге собственной квартиры, – да, именно той самой квартиры! Естественно, убийцу не нашли, хотя у такого уголовника явно было немалое количество врагов. Из немногочисленных свидетельств записано лишь то, что соседи слышали, как в его квартиру сперва кто-то позвонил, затем открылась дверь, после чего прогремел выстрел и послышались спешные шаги по пролету вниз. Помимо этого, в квартире нашли его повешенного сына. И до сих пор не ясно, было ли это самоубийство, и когда произошло повешенье – до гибели уголовника или после.

Облик на фото снова приковал к себе мой взгляд. И на этот раз, рассматривая все детали уже более спокойно, стараясь не поддаваться притягательной силе тех самых черных глаз, я обратил внимание на небольшой шрам на левой щеке. Опустив глаза ниже, заметил такой же шрам слева от кадыка. А еще ниже на шее увидел кулон на широкой цепочке. Я принялся всматриваться в кулон, дабы попытаться разглядеть изображение, и постепенно начал понимать, что это и не изображение вовсе, а чьи-то инициалы. И в тот момент в моем сознании мгновенно замелькали эти едва различимые буквы, ведь раньше я точно их уже видел. Закрыв глаза, моментально увидел пред собой перстень, который показывал мне Паша, ‒ тот самый элемент из тех драгоценностей, что он нашел в квартире и которые, по его мнению, принадлежат бывшим хозяевам. Моя рука мгновенно нырнула в карман, чтобы достать оттуда тот самый перстень, но там ничего не было. И я ведь отчетливо помнил, что Паша мне действительно отдал его. Мои руки принялись лихорадочно шнырять по карманам. Я шастал по всем закоулкам собственной одежды, пытаясь найти злощастную драгоценность и сравнить инициалы, но вдруг этот самый перстень сам бросился мне в глаза. Его не было ни в одном из карманов, он был на среднем пальце левой руки. Все тело моментально бросило в дрожь. Я не мог вспомнить, когда успел надеть его, да и вообще с какой целью это сделал. Я смотрел на собственные пальцы и замечал, как руки постепенно начинают дрожать. Затем что-то холодное и пронзительное обдает мое естество, от чего в глазах начинает темнеть. В голове звучит жуткий, рваный скрип, и я будто бы падаю в какую-то бездонную яму собственного сознания, которое плавится под натиском безумных, чужих, растерянных, жадных мыслей…

Мне казалось, что «я» уже не «Я». Что моя квартира – это не моя квартира, а лишь скупое пристанище заблудшей души. Что пространство, в котором нахожусь, это лишь обман и иллюзия, окутана мерзкой тьмой, пронзающим запахом седого эфира. Атмосфера моего дома, а может, и вовсе не моего дома, была вязкой, двуликой и пронырливой, словно здесь побывали тысячи неизвестных мне людей, которые оставили после себя исключительно липкую, рвотную массу темных, неодолимых энергий.

Медленно пробираясь по квартире, я прислушивался к каждому малейшему шороху. Я ступал тихо и аккуратно, словно готовясь к атаке. Я слышал лишь только стук сердца, и казалось, это стучало именно мое сердце, но внутри не чувствовал его. Слегка толкнув дверь комнаты, услышал едкий, пронырливый скрип дверных петель, и звук этот постепенно нарастал, превращаясь в страшный, дикий, уродливый вой, который нервно и бестактно разрезал беспомощное пространство, что так легко поддавалось какому-либо воздействию. Наконец, дверь открылась, и вся комната предстала моему взору. Тело Паши висело на петле. Паша был моим сыном. Но я ничего не чувствовал. Чувствовать было нечего. И нечем. Лишь только охладевшая пустота остужала мое нутро. Лишь только смрадный, настойчивый холод обитал в моей голове, хотя, может, и в совершенно чужой голове…

Я стоял и вглядывался в эту картину. В каждую мелкую деталь немого, застывшего ужаса, что стоял пред моими глазами. Пытался уловить каждое короткое, мелкое, гнетущее мгновенье, что проскальзывало сквозь время. Я заметил, что Паша висит не на простой петле. Это была цепь с тем самым кулоном, что я видел на фото. Видимо, цепь была настолько крепкой, что могла удерживать человеческое тело. Правда, складывалось впечатление, что она вот-вот не выдержит такого натиска, и все-таки разорвет свои смертельные объятия, после чего мертвое тело неуклюже рухнет на пол. Затем я перевел взгляд на лицо парня. В нем было что-то невыносимо страшное. В полуоткрытых глазах тщетно остановился тот самый короткий вопль, бессмысленная мольба о спасении, жадный, угнетенный, последний глоток жизни. И чем дольше я всматривался в эту безликую, безразличную бездну, тем отчетливее казалось, что я впитываю в себя всю эту мерзкую темноту, переполняющую жуткое пространство. И от этого становилось очень неприятно, даже тошно.

Неодолимая тяжесть рванула внутри, потащив меня куда-то вниз. Я быстро зашагал по направлению к ванной комнате, дабы как-то охладить надвигающуюся нагроможденную тошноту. Поток ледяной воды обжигал мои ладони, после чего я прислонял их к лицу. Я будто пытался смыть с себя ту тяжесть, что так нагло впиталась в мое естество. После нескольких таких процедур выпрямился и взглянул в зеркало. И вот тогда рваный сгусток холодной запредельности нещадно пронзил меня. Я не мог поверить в то, что увидел в собственном отражении. На секунду отведя взгляд, резко встряхнул головой, быстро протер глаза, а затем снова посмотрел в зеркало. Но это было невозможно! Своими черными, невыносимыми, едкими глазами на меня смотрел тот самый уголовник, которого некоторое время назад я видел лишь только на фото. Вот они – те самые два шрама – один на щеке, второй на шее. Вот он – тот свирепый, жестокий взгляд, который пригвождал меня к немому, бесстрастному, фатальному Абсурду…

Я с ужасом хватался за свое лицо, тщетно и беспомощно вонзая пальцы в чужую, сухую, неприятную кожу. Каждый мой мускул дрожал от непреодолимого смятения, от дикой тревоги, от странного, гадкого привкуса скупой неизвестности. И внезапно для самого себя из груди моей вырвался животный крик, словно секундный вопль с надеждой на спасенье. И вместе с этим криком я резко отпрянул от зеркала назад, вклеившись в стену и теперь рассматривая себя издалека.

Это не моя жизнь. Меня с кем-то поменяли. Безумная ошибка. Я просто сошел не на своей станции, просто запутался в самом себе настолько, что оказался в чужом нутре. Но как это могло произойти? И за что? Да, знаю, я проживал свою жизнь совершенно неосознанно, глупо и пассивно. Я плыл по течению, каждый раз ожидая очередной волны, которая подтолкнет меня к следующему этапу. Сам же я не делал ничего. Все происходило само по себе, я и не заметил, как невольно отдал свою жизнь в распоряжение Случая, в лапы безнадежного Фатума. Кто-то писал сценарий, а я просто играл по его законам, даже не желая свернуть с такого пути. Только теперь сценарии перемешались. И я оказался в чужой жизни. Более того, это жизнь человека, который уже умер. Значит, и я мертв? Вероятно, духовно я умер давно. Поэтому не осталось ничего более, кроме того, чтобы поместить меня в мертвеца…

И сколько же еще, таких, как я, ‒ живущих неосознанно? Сколько людей живет по чужому сценарию, совершенно не распоряжаясь своей жизнью? Вот так абсурдно и пассивно, так жадно и уныло, как последние, ленивые, тленные потребители…

Звонок в дверь застал меня безнадежно лежащим на полу. Я не открывал. Безыдейно лежал на поверхности чужой судьбы. Безнадежно и бессмысленно глотал чужой воздух. Бестактно и безыдейно думал чужими мыслями. Но звонки были настолько настырными, что просто начинали раздражать. Совершенно бессознательно я поднялся с пола и медленно направился к двери. Мне было абсолютно все равно, кто там. Но, видимо, человеку за дверью было как-то не очень безразлично, кто в квартире. И это придавало ситуации даже некого азарта.

Я открыл замок и дернул за ручку. И только в тот момент в голове моей пронеслось воспоминание о том, как погиб уголовник. Перед глазами мелькнули фразы из личного дела, где говорилось о том, что его застрелили на пороге собственной квартиры, при этом в доме также обнаружили повешенного сына.

И в тот момент в моей голове вспыхнула замечательная мысль о том, что ведь еще не поздно поменять сценарий, изменив ход событий. Если не дать убить себя, то, возможно, все пойдет совершенно по-другому!..

Я искренне восторгался этой идеей. Но, правда, долго делать этого не мог. Ведь дверь уже была открыта. На меня упорно смотрело дуло пистолета…

Хлопок!..

Киев, сентябрь 2014 г.

Дата добавления: 2015-08-27