Альфред де Мюссе

Возлюбленная ночи.

Изысканные наслаждения обходятся,

к несчастью, дорого.

Альфред де Мюссе

Ему наскучили женщины.

Такова уж человеческая природа – стоит смертным дорваться до чего-либо, они будут им пользоваться, пока не пресытятся, будь то вино, пища, деньги, власть и прочее. Им всё время будет нужно больше и больше, а если предмет потребления имеет ещё и разновидности, то человек не успокоится, пока не испробует всё. Исход этих необузданных вожделений всегда разный. Он может пить и жрать в три горла, пока не подавится и не умрёт; грести деньги и держать в руках власть, пока не получит пулю в лоб; да и множество похожих примеров, всегда кончающихся гостеприимно открытой в земле дверью, а в худшем случае – уютным оврагом в глухом лесу, где дикое зверьё радушно встретит дорогого гостя, чтобы отпеть и похоронить по-свойски.

Тут же ситуация имела иной исход. Ему просто наскучили женщины. Все смертные женщины. За свои неполные двадцать семь он, казалось бы, не обладающий особенно привлекательной внешностью, но, тем не менее, имеющий приятную харизму, перепробовал абсолютно все типажи противоположного пола. Рыжих, блондинок, брюнеток, шатенок; длинноволосых и короткостриженых; стройных и в теле; совсем юных и в возрасте; с полным цветовым спектром глаз; с грудью от нулевого до пятого размера; с самыми различными оттенками кожи и прочими расовыми признаками. Его неуёмное влечение толкало его на новые поиски, и в итоге привело к тому моменту, когда испробовано было всё из возможного.

Нельзя было сказать, что у него не было определённых предпочтений в выборе женщины. Просто его дух коллекционера не изъявлял желания возвращаться к уже полученному – оттого и оказался он в том положении, когда есть желание, но нет возможности его исполнить. Его либидо было ориентировано лишь на противоположный пол, причём тех возрастных рамок, когда совокупления позволялись физиологией. Поэтому он не мог утолить свою жажду похоти ни с мужчиной, ни с животным, ни со старухами и, тем паче, с детьми. Между тем, однажды изнуряющая жажда привела его в морг, а в другой раз – к могиле похороненной накануне молодой девушки, однако, после пары сношений с холодными, едва тронутыми тенью разложения телами, он прекратил свои некрофилические вылазки – ведь он боялся быть застигнутым за этими противоестественными действиями, да и его естество ясно дало понять – как бы ни была хороша безмолвная прохладная плоть, живых женщин она не заменит.

Положения не спасло бы и обращение к разнообразным практикам, ибо тут он изведал всевозможные способы удовлетворения, вплоть до тех, которые абсолютным большинством общества считаются табуированными. Предаться нарциссизму тоже не удалось бы – своё тело он привлекательным не считал, а заниматься самоудовлетворением, думая о непривлекательном, он не мог.

Да, даже онанизм не мог помочь ему скрасить свои дни – ведь без фантазий невозможно предаться ему, а о ком фантазировать тому, кто изведал всех смертных женщин? Так он и томился, не имея никакой возможности излить всё возрастающую внутри него страсть.

Но природа смертных многогранна. Так, оказавшись в крайне сложной ситуации, лишь немногие продолжают надеяться лишь на себя и свои силы – большинство же обратится к неким «высшим» и непознанным силам, в чьё существование, скорее всего, они до этого момента нисколько не верили – к Богу, Сатане, инопланетянам, коммунистам, летающему макаронному монстру – мало ли обитает таких сил в коллективном бессознательном человечества как единого целого? Нет, нельзя утверждать, что абсолютно все эти силы есть кромешный вымысел, но и с полной уверенностью постулировать обратное столь же неверно. Как бы то ни было, подчас обращение к ним действительно помогает преодолеть сложный жизненный рубеж. И это только укрепляет веру в них.

Он не был исключением из общечеловеческих правил. В наш век стало гораздо проще найти нужную информацию, чем раньше, поэтому его изыскания продолжались недолго. Довольно быстро ему стало ясно, что для удовлетворения своих сексуальных желаний ему не потребуется помощь иудейского бога, кровожадных богов севера или тибетского монаха. Чёрная магия, демонология, потайная алхимия – вот в эти области сверхзнания лежал его путь. Изучив в общих чертах теоретическую часть, он понял, что развеять его тоску и утолить неуёмную похоть не в силах ни одна смертная женщина. А вот та, что находится за чертою жизни и смерти, не относясь ни к одной из крайностей, сулит ему жизнь, полную вечных наслаждений и беспрерывных удовольствий.

Он решил вызвать суккубу. Он, до недавних пор не веривший ни в Бога, ни в Сатану, решил обратиться к тому созданию, которого даже большинство современных демонологов считает выдумкой средневековых монахов, объяснявших с помощью демонесс явления поллюций у воздерживающихся мужчин. В другой раз он бы тоже посмеялся над этим, но сейчас это было его единственной надеждой, к тому же, крайне привлекательной. И он уверовал в чёрную магию и суккуб. И занялся изучением различных ритуалов и заклинаний.

Эти ритуалы и заклинания он находил на всемирной помойке, их были десятки, но он не был глупцом, и довольно быстро понял, что от этих якобы сильных магических действий толку будет меньше, чем от заговоров какой-нибудь современной целительницы в третьем поколении. Тогда он стал искать реальные гримуары и магические книги, но, опять же, не нашёл ничего действительно подлинного кроме, пожалуй, сокращённой версии Grimorium Verum, но, к его великому сожалению, в этой поистине сильной книге не было ни слова о вызове суккуб. Поиски продолжались. И вот, наконец, ему удалось наладить переписку с одним человеком из Раквере, Эстония, назвавшимся Яаном Таммом. В январе, накопив денег, он совершил поездку в этот интересный европейский город и там, щедро заплатив Яану, три дня просидел в его тайной частной библиотеке, где были собраны книги, гримуары и свитки, посвящённые алхимии, магии, культам, обрядам, ритуалам, и просто неведомому и непознанному. Из глубины эпох и середины прошлого века, совсем ветхие и сравнительно новые, на различных языках, большинство из которых были мёртвые, а некоторые, как могло показаться, и вовсе никогда не существовали на земле.

Деньги и время были потрачены не зря, и он наконец нашёл то, что нужно – итальянский гримуар XV века Lamia Libro – «книга наслаждений сна», как называл её в предисловии некто Хервиллиас. Текст был на латыни, которую ещё требовалось переводить, но в общих чертах ему было понятно, что в писании говорится о «детях сна и ночи», «тех, что приходят в наши сны из своих скрытых за гранью пространств», а также о некой Liliathett, матери детей сна, в которой, несмотря на такое искажение автором имени, он признал Лилит. И, естественно, в нём были описания ритуалов и тексты заклинаний, с помощью которых можно было призвать детей Лилит из их потаённых обиталищ. С помощью Яана он нашёл интересовавшие его участки рукописи, скопировал их, после чего немедленно отбыл обратно, ведь с каждым днём выносить жажду плоти становилось всё невыносимее.

Пара недель потребовались ему, чтобы совершить полный и точный перевод текста. В целом, описанное в Lamia Libro было вполне осуществимым и похожим на правду. Поэтому он начал готовится к важнейшему и переломному событию в своей жизни. Воздержание, предписываемое ему гримуаром, и так было неотъемлемой частью его существования последние месяцы; а учитывая, что кроме женщин он не знал также и руки и влажного сна, он был идеально подготовлен. Блюсти в течении месяца пост в пище и питье оказалось сложнее, но и тут он сумел выстоять. Между тем, на листе «пергамента», которым послужил ему лист старой плотной бумаги, он начал описывать облик той, кого хотел призвать из глубин вечной ночи. Пользуясь подлинными главами Grimorium Verum, он самостоятельно составил печать, что исполнит роль вестовых столбов на пути с той стороны, а также, пользуясь определённой методикой, узнал имя той, кого приглашал пройти этим путём.

Шёл месяц – и он готовил себя к ритуалу, каждый день служил очередною ступенью лестницы, ведущей… Вверх? Вниз? Неважно. Главное, он достигнет своей цели, и его жизнь наконец прекратит своё пребывание в отвратительном чувстве плотского голода.

Наконец, минул месяц, и наступило последнее февральское новолуние. Он полностью расчистил свою комнату от зеркал, ковров и иных предметов, что висели на стенах и занимали пространство пола. Он сорвал с окна шторы, и теперь бездонная зимняя ночь с интересом глазела на его приготовления, перемигиваясь парой тусклых звёзд. Погасив свет и позволив глазам привыкнуть к темноте, он вычертил на полу круг, вписав в него изогнутую в пяти местах под разными углами линию – печать. После он разделся догола и зажёг по кругу двенадцать ароматических свечей. Встав на колени перед кругом свечей, он, сжимая в руках лист с описанием облика суккубы, начал читать заклинание из Lamia Libro, ломаную латынь, что он так и не смог перевести, перемежая текст взываниями к матери детей сна на своём родном языке, произнося фразы, почерпнутые из всё того же гримуара, вкупе с экспромтом.

- Besticitum ast el’mas bient veniadme vertuqs! Взываю к тебе, Королева Ночи, дитя пустыни, нашедшая Тьму в себе, ставшая девой Теней и владыкой ночных духов! Verntz iaa laudem fieri grt indenu dantu stato! Ты незримо таишься в пределах Ночи, вне зла и добра – услышь мой зов! Oft gzi! N’ckar tot al’go nicto ext! Великая, пошли мне свою дочь, когда я так нуждаюсь в ней! Liliathett, suicibus cano relm ovtago non vito! Я знаю её имя, я знаю её облик, я отворил ей дверь – пускай же входит!

С этими словами, сложив руки в неведомый ритуальный жест, он начал быстро поджигать бумагу попеременно от всех свечей, повторяя вслух имя своей суккубы. Затем он бросил пылающий лист себе под ноги, прямо в центр круга, и остекленевшим взором наблюдал, как он превращается в горку пепла. Пеплом этим он обмазал свои ладони, затем затушил все свечи подушечками пальцев, лёг навзничь в свою кровать и стал ждать.

Долго лежал он с открытыми глазами, уже теряя веру в силу проведённого ритуала, но вот, где-то после трёх ночи его глаза, измотанные и готовые видеть несуществующее, заметили, что нечто аморфное, похожее на чересчур плотный туман, сгустилось за его окном.

- Хал’лиг, - тихо выдохнул он в ночную тишину имя суккубы. То, что сгущалось за стеклом, как то сжалось, а затем просто растворилось. Тогда он закрыл глаза и погрузился в желанный сон.

Наутро он обдумал события прошедшей ночи. Конечно, никакой магии и суккубы могло и не существовать, а видение за окном могло быть обычным порождением уставшего сознания, спроецированным на не менее уставшую сетчатку. Да и сам ритуал выглядел как-то чересчур вычурно. Однако обе чародейских книги постулировали ему две вещи, которые позволяли ему отбросить сомнения насчёт адекватности своих действий: во-первых, ритуал нужен лишь для того, чтобы визуализировать мысленные посылы в эфир, на деле же опытные и сильные заклинатели обходятся без всей этой мишуры – а он явно не относился к их числу; а во-вторых, после ритуала суккуба не появляется тут же, ведь ты лишь впустил её сущность в этот мир, она же, в свою очередь, должна облечься материей и напитаться твоей же энергией. Поэтому вера в ритуал ещё не была потеряна, и он ждал с нетерпением следующей ночи, повышая свои энергетические запасы всеми доступными средствами – отдыхом, вкусной пищей, хорошим вином и различными развлечениями.

Запрыгнув ближе к полуночи в кровать, он вновь застыл в том же положении и стал ждать прихода своей потусторонней любовницы. На сей раз ближе к часу ночи он вновь увидел туманную субстанцию за стеклом. Однако, сегодня она не была статична и, пульсируя, прошла сквозь стекло. Теперь туманное облачко замерло уже по эту сторону окна, и его контуры постепенно начали формировать нечто вроде человеческого силуэта. Будто схваченный сонным параличом, он, тем не менее, позвал её, на этот раз громче:

- Хал’лиг…

Однако, и на этот раз прогресс не зашёл далеко, и, едва сущность, побыв ещё некоторое время в комнате, исчезла тем же путём, каким и явилась, он заснул крепким сном без сновидений.

Наутро он первым делом осмотрел стеклопакет. Снаружи внутрь стекла вела воронкообразная небольшая дыра. Несколько минут он не отрываясь взирал на эту дыру, всё смелей и настойчивей осознавая, что всё, о чём он читал и мечтал, что осуществлял – всё это реально, хотя и не поддаётся рациональному объяснению. Но ему было плевать на рационализм – ведь была близка его цель. Поэтому днём он продолжил занятия по пополнению своих запасов энергии.

В третью ночь он также лёг в постель около полуночи, в той же позе – и в предвкушении. На сей раз появление сущности не заставило себя долго ждать – вот она вновь просочилась сквозь стекло и начала формировать силуэт девушки. Однако, на этот раз дело не ограничилось одним лишь абрисом, и перед его изумлёнными глазами предстала та, чей облик он создал сам в своих самых сокровенных фантазиях, для утоления своего сладострастия.

В образе суккубы отразились все те черты, что более всего прельщали его в женщинах. Рост чуть ниже его, узкие плечи, чуть широкие бёдра, тёмно-рыжие волосы, большие зелёные глаза, маленький аккуратный носик, пухлые притягательные губки; грудь среднего размера, идеально входящая в ладонь, с проколотыми выступающими сосочками; тонкие руки и ноги; приятная округлость сзади; и, конечно, гладко выбритые подмышки и лобок, под которым простиралось просто идеальное лоно, с чуть выступающими губками и маленькой жемчужиной клитора. Но дополняли облик и детали, указывающие на истинную природу его любовницы: так, зелёные глаза были бездонными в самом прямом смысле слова и несли в себе зрачки, схожие с кошачьими и змеиными одновременно; кожа, поблёскивающая в свете нарождающейся луны, была мертвенно-синего цвета; за спиной росли чёрные кожистые крылья, которые она держала сложенными; был и заострённый изящный хвост, лежавший возле её ног, кончающихся похожими на козьи копытцами. Пупка не было, а тело кое-где покрывали чешуйки, причём особенно по нраву ему пришлось обрамление ими грудей и бёдер. Приглядевшись получше, он различил на лобке татуировку, изображавшую равносторонний треугольник с вписанным кругом и точкой в самом центре.

Что-то подсказывало ему, что это далеко не все чужереальностные детали, и позже он узнает ещё о многих.

Он не мог пошевелиться в этом своём подобии сонного паралича, скованный восторгом, граничащим с экстазирующим неземным ужасом, ибо создание, что наконец пришло на его зов полностью воплощённым, было прекрасно. И, лично для него – совершенно. Его истомившаяся плоть уверенно приняла боевую готовность, и он позвал, настойчиво и властно:

- Хал‘лиг!

Миг – и суккуб оказалась у его постели и впилась в его рот своим. Её язык был раздвоенным и шершавым, будто у кошки, а зубы напоминали клыки вампира – но это был лучший поцелуй в его жизни. Оторвавшись от его рта, она вначале медленно и с наслаждением облизала его уши, слегка прикусывая их, а затем начала медленно вести языком по всему телу вниз, попеременно приласкав оба его соска, пощекотав пупок и, наконец, змеиным движением провела по его члену. Это было столь восхитительно, что он был готов взорвать бомбу страсти прямо сейчас, но героически удержался, ожидая продолжения. Меж тем, его любовница взяла его напряжённую плоть в рот, и, пока его нефритовый жезл попеременно погружался в вакуумный водоворот, он понял, что ни одна земная женщина не сравнится с его возлюбленной из глубин вечной Ночи.

Прекратив ласкать его ртом, суккуб оседлала его, чтобы начать совокупление. Он с ужасом и возбуждением заметил, что из её лона вынырнули несколько небольших щупальцеобразных отростков, которые обхватили его плоть и, непрестанно лаская, направили её в нужное русло, скрывшись за ней следом. Хал’лиг задвигалась, постепенно наращивая темп, распаляясь сама и распаляя до предела его. Внутри она была холодна, но, между тем, гладка, как лучший шёлк мира. К тому же, видимо, всё те же отростки дополнительно стимулировали его член внутри, что придавало ощущениям неведомые прежде грани.

Казалось, больше не было сил терпеть. Он взялся за грудь суккубы и, ощущая в руках эту холодную плоть, местами покрытую чешуёй, касаясь пальцами напряжённых до предела острых сосков, он больше не мог сдерживаться. Вулкан его страсти, так долго ожидавший мига извержения, наконец получил вожделенное, и потоки обжигающей плоть лавы ринулись в глубины той, кого он призвал из столь отдалённых реальностей, что ни один из фантастов не мог и вообразить. Тело его сотрясалось от волн оргазма, а на нём, охваченная тем же штормом, изгибалась и суккуб.

Нет, ни одна смертная женщина не могла подарить такое наслаждение. Это был просто космический оргазм; он чувствовал себя летящим сквозь вселенную атомом, разрывающимся в первородном эксцессе яйцом мироздания, волной квантовой энергии, стремящейся пробить стены ночи. Никогда ещё его не захватывала такая волна ощущений. Суккуб рухнула на него, и они вновь поцеловались, как самые счастливые любовники в мире.

Однако, на этом ночь страсти не закончилась. Его возлюбленная вновь и вновь возбуждала его, и ещё около трёх раз его настигал вселенский гипероргазм. Лишь ближе к четырём часам утра Хал’лиг, поцеловав его на прощание и обняв крыльями, растворилась, синеватой дымкой просочившись сквозь стекло, и он рухнул в сон.

На следующий день он с необъяснимым восторгом осматривал царапины, украшавшие всё его тело, и молча ликовал тому, что, сделав всё правильно, он обрёл, можно сказать, спутницу жизни. Он прекрасно понимал, что после каждой встречи суккуб будет поглощать его энергию, но он молод и полон сил, так что сумеет её обеспечить – ведь отныне никто, кроме неё, ему не нужен, лишь она способна утолить все его желания. Он зажил своей повседневной жизнью, но теперь каждая ночь становилась ночью безумной порочной любви, изощрённых плотских утех и запредельных наслаждений. После каждой ночи он чувствовал себя измождённым, но измождение было приятным, и он успевал восстанавливать свои силы до следующего раза. Особенно бурные соития происходили в полнолуние, когда его любовница казалась просто ненасытной. В новолуние же они подчас и вовсе не предавались пороку, а просто беседовали, и Хал’лиг рассказывала ему своим неземным шепчущим голосом о иных, бесконечно далёких мирах, где царят другие законы природы, где разум заключён в энергию, а материя имеет совершенно иное строение; о Триумвирате, чей трон на далёкой звезде вне любых галактик, и о девяти Владыках, что незримы, но блуждают по углам и граням, посещая порой и наш мир; о Вечной Ночи шептала она ему и о тех, кто плавает в ней, словно в океане; о своей великой матери, одной из Девяти, называя её всё тем же отличным от канонов именем Лилиатетт. Внимая рассказам своей возлюбленной, он осознавал, что его мир больше никогда не станет прежним, и с каждой новой историей он подступает всё ближе к краю пропасти, в которой плещется бурлящее зловонными пузырями иномировое безумие. Он пробовал не слушать, но лежащая рядом суккуб насмешливо продолжала шептать ему прямо в ухо, время от времени лаская своим длинным змеиным язычком его ушную раковину – и от этих ласк он расслаблялся и возбуждался, и, уже не пытаясь сопротивляться, продолжал внимать речам создания Ночи.

Время шло, и наслаждения всё не прекращались, а вместе с ними не было конца и истощению вместе с погружением в безумие. Но его устраивала такая жизнь – ставя во главу стола плотские утехи, он примирялся и свыкался с «побочными эффектами», и даже старался адаптироваться к ним.

Наступила ночь летнего солнцестояния. Он, как обычно, ждал свою любовницу, и вот она появилась, но не набросилась на него в порыве страсти, а, застыв у окна, поманила его к себе. Поднявшись с постели и приблизившись к ней, он уже понимал, что эта ночь станет особенной. Она же растворила оконные рамы и, крепко схватив его за руку, расправила крылья и стрелою взмыла в ночное небо.

Он даже не закричал от неожиданности – настолько его захватило ощущение безбрежного пространства вокруг. Если несколько долей секунд он ещё видел под собою огни домов и вышек своего города, то потом и они пропали – вокруг была абсолютная тьма, непроглядный морок, разлитый в пространстве, сквозь который, словно сквозь едва проницаемый барьер, просачивался свет бесконечно далёких звёзд. Казалось, что они летят сквозь какой-то тоннель в пространстве, в котором дует со страшной силой звёздный ветер, и при этом все звуки тонут. Но вот резко мрак отступил, как если бы тоннель кончился, и теперь они летели в безбрежном космосе, нисколько не страдая от отсутствия кислорода, холода и колоссального давления. Всё это поражало его до предела, в особенности то, что он всё ещё жив, не смотря на окружающие условия. И к тому же, ему это нравилось. Он смотрел вокруг себя и видел тысячи тысяч холодных пульсирующих звёзд, разнообразные планеты, их окружающие, видел как совершенно невозможные твари беспрестанно передвигаются в космическом пространстве, придерживаясь неких незримых трасс. В ином случае его бы вырвало от внешнего вида этих созданий, или бы он потерял сознание от невыразимого ужаса – но сейчас, в бескрайнем космическом пространстве они казались неотъемлемой составляющей действительности, в чём-то даже правильными и прекрасными – и не вызывающими отчуждения. Видел он и некие светящиеся субстанции, также проносившиеся по магистралям бесконечности – и твари активно пытались их поймать и сожрать, порой устраивая потасовки между собой. У него были догадки, чем могут являться эти субстанции, но он отогнал их прочь, отдавая свой разум музыке сфер, что непрерывно доносилась там, где звука, исходя из достижений науки, быть не могло.

Но вот звёзды превратились в растворившиеся во тьме точки, и вновь вокруг оказался чёрный тоннель, внезапно завершившийся обычным небом нашего мира. Они снижались, и под ними оказались верхушки какого-то дремучего леса, виднелись невысокие скалы, и где-то на горизонте сверкали огни города. Снизу, с небольшой поляны, поднимались столбы дыма, и они плавно опускались именно туда. Он не мог понять, что это за место, но две вещи ему были ясны точно – они сейчас вдали от цивилизации, и тут происходит что-то столь же нечестивое, сколь и привлекательное.

В центре поляны возвышался фаллической формы обелиск из странного тёмного камня, весь покрытый непонятными письменами на неизвестном языке и изображениями жутких созданий, совокупляющихся с обычными женщинами. По периметру поляны были зажжены вкруг девять костров, и поэтому казалось, что за пределами этого светлого круга – непроглядная стена мрака, в которой порой угадывались силуэты деревьев. А ещё поляну заполняли обнажённые женщины – как совсем юные, так и довольно старые. Их было около сотни. Среди них он заметил около десяти суккуб – их выдавали крылья и хвосты.

Что-то первобытное вопило внутри него: «Беги отсюда, пока ещё не поздно! Разве ты не видишь, что это всё неспроста?» Но его похоть, забурлившая от вида всех этих женских тел, перекрыла этот вопль. Хал’лиг подвела его к обелиску, и он покорно последовал за ней; она заковала его руки и ноги в оковы, что выходили из тёмной поверхности фаллического камня – и это он принял спокойно, хотя и с подозрением. После этого она опустилась на колени и предоставила его жезл воле своего рта. Чувствуя, что он близок к завершению, она, отпустив его мышцу из плена своих губ, повернулась к нему задом и задвигалась, в итоге доведя его до оргазма. После этого она, обвив напоследок хвостом его член, растворилась в толпе, а к нему подскочила древняя старуха с длинными седыми космами, обвисшей грудью и морщинистым животом. Он ужаснулся от предчувствия того, что произойдёт дальше, но старая ведьма оказалась ещё ничего, и он наполнил её дряхлый сосуд своей влагой.

Множество самых разных глаз смотрели на него с животным вожделением. Он был единственным мужчиной на этой оргии, и потому был вынужден сойтись со всеми ними. В иных условиях и ином месте, даже его ненасытная плоть после первых пяти взрывов страсти безвольно бы опала, и ничего не смогла бы сделать, пока бы ей не дали отдохнуть часа три-четыре. Но здесь и сейчас его тело показывало чудеса выносливости, единственной причиной которых он видел лишь странные вязкие волны энергии, расходившиеся от пульсирующего фаллического обелиска и необъяснимым образом вливавшиеся в его плоть, наполняя её всё новыми силами и не давая успокоиться. Пока он совокуплялся с одной из них, остальные устраивали ритуальные пляски в круге костров вокруг обелиска и нараспев произносили слова, среди которых он мог разобрать лишь несколько:

- Ишет зенуним! Танинсам! Лилиатетт!

Он был готов потерять сознание, до того вымотало его происходящее вокруг богохульное празднество. Он томился от жажды, перед глазами метались зелёные круги, в ушах звенело от криков ненасытного сборища. Внезапно, когда он уже был готов рухнуть во тьму забытья, закрыв глаза, он почувствовал спиной, что обелиск стал влажным. Его шершавая поверхность покрылась липкой холодной влагой, источаемой, казалось, каждым символом, что покрывали камень. Вопли же стали всё исступлённее и нестерпимее, и более никто из женщин не посягал на его опавшую от усталости и ужаса плоть – все они извивались в мучительном экстазе на земле, покуда немногочисленные суккубы застыли среди их тел, воздев руки к превратившемуся в беспроглядный осязаемый мрак небу и продолжая свои ритуальные выкрики.

Воздух, пропитавшись сладковатыми выделениями обелиска, конвульсирующих тел, самой земли, стал вязким и омерзительным; к тому же он гудел, как будто был наполнен сотнями тысяч шершней – или же будто сама реальность рвалась под напором титанических сил, двигавшихся сквозь неё из безымянных пространств Вечной Ночи.

Костры начали тухнуть один за другим. Но, когда последний из них сгинул, глаза не оказались в полной темноте – мускусные соки, исторгаемые поверхностью камня обелиска, фосфоресцировали, и оттого на поляне создавалось скудное синеватое освещение.

В этом-то освещении он разглядел их, явившихся из ниоткуда, порвавших реальность словно девственную плеву и ступивших своей богомерзкой тушей на нашу землю. Он не мог даже завопить от ужаса, вызванного их видом, ибо голос пропал, как в самом кошмарном из снов; он хотел потерять сознание или хотя бы отвести взгляд – но, как заворожённый, смотрел на созданий, которые просто не могли зародиться в сферах, где царят порядок и не места космическому безумию. Не имея обычных конечностей, но покрытые длинными скользкими щупальцами, они проворно двигались по земле; не имея крыльев, они могли парить. Падая из бездны, отверзшейся в небе, они зависали над поляной, кружили, ползли – и, необъяснимо чётко видя своими тремя пустыми глазницами женщин, совокуплялись с ними, обвивая щупальцами, издавая утробные ритмичные звуки и эякулируя раз за разом, заливая находящихся в бессознательном состоянии тела чёрной жидкостью, хлеставшей из их огромных извивающихся членов, покрытых наростами и чем-то, очень напоминающим крохотные глаза, заливая так, что места в полстях их тела было недостаточно, и семя тварей лилось через край, пузырясь под непрекращающимися толчками. На некоторых женщин приходилось по два, а то и по три этих существ, и тогда все их отверстия были включены в процесс, итогом которого, в таком случае, станет мучительно-сладкая смерть.

Бесконечно богомерзкие хоботки, которые продолжали вытянутые черепа, туго обтянутые кожей, то и дело выплёскивали из себя язычки, беспрестанно облизывающие плоть своих сегодняшних самок, облизывающие даже как-то нежно и почти с любовью. Но в глазах его, привязанного к фаллическому столбу немого зрителя этой сцены, вся это оргия была ни чем иным, как омерзительным актом осеменения, противоестественным и чуждым биологии Homo Sapiens. Но, тем не менее, всё это производило очень возбуждающее воздействие, и вскоре он пожалел, что его руки связаны, и никто не поможет ему снять напряжение с его окаменевшей плоти.

А меж тем, под уханье и стоны, ритмичные выкрики суккуб достигли апогея, и, наконец, вылились в протяжный гулкий крик, резко оборвавшийся и растворившийся во тьме окружающего леса.

И тогда перед ним предстала в чёрной, как бездна неба, накидке на голое тело, она – прекраснейшая из прекраснейших, обольстительнейшая королева ночи, имеющая сотни имён, но явившаяся, лишь услышав своё истинное. Лишь на секунду он взглянул на неё – и, погрузившись в холодные провалы глазниц, где вместо глаз были бездонные озёра вечной тьмы, тут же потерял память и разум, безвольной жертвой застыв на алтаре похоти и Пустоты.

Она же, скинув накидку, тут же обуздала его неугомонную плоть, щедро даруя агнцу последнее удовольствие. В его мозгу, отныне чистейшем во вселенной, навек осталось ощущение неземного наслаждения и полные холодного мрака провалы глаз – но без капли зла и ненависти, а бушующие любовью и страстью, что никогда не будут постигнуты никем из смертных, да и не всеми бессмертными. И потому, когда его настиг последний в земном существовании оргазм, его душа просто растворилась в волнах Вечной Ночи, несясь по её бесконечным просторам вслед за его семенем, щедро удобрившим её землю. Обмякая и умирая, лишившись души, но всё ещё зря вокруг, он увидел, как последняя из его любовниц теряет человеческие черты, превращаясь в истинный космический ужас, поднявшийся высоко в воздух, имеющий одну пасть на пятерых; чьи лапы ломают верхушки деревьев, и чьё брюхо – огромная вульва, чавкающая и жадно облизывающаяся, постепенно снижающаяся и обхватывающая обелиск до самого основания…

Наутро те, кто выжил после ночной оргии, пойдут омыть своё тело к безымянной лесной реке, а затем разойдутся по своим жилищам. То, что у них родится, они спрячут в лесу, и оно само выживет и вырастет. Но если дитя будет более похоже на человека, то его оставят и взрастят, памятуя о крови, что течёт в нём. А через год они вновь соберутся в тот самый день на той самой поляне, и тёмный фаллический обелиск вновь поднимется из глубин земли, как было сотни лет с тех пор, как похоть стала управлять родом человеческим. И вновь окажется прикован к нему очередной жертвенный мужчина – ведь больше, чем похоти, смертные жаждут лишь любых тайных знаний.

И суккубы, чьи имена на самом деле иные, пополнившись молодыми народившимися сёстрами, вновь призовут из невозможных пространств своих братьев и свою великую Мать.

А значит, никогда не прервётся культ Её в день Её, и легионы сна и ночи будут пополняться, ибо лишь семя смертного способно взойти в её пашне.

Так было. Так есть. Так будет всегда.

Покуда смертных влечёт жажда похоти и знаний.

In aeternum. Zaal’baath!

2014 г.

Дата добавления: 2015-08-20