Фантасмагория какая-то. Это что же, я, начальник колонии, буду для заключённых оазисы райские создавать? И вы верите, что такое может произойти?
Я абсолютно убеждён в успехе. Как психолог убеждён. И сердцем чувствую. Вы сами посудите, Николай Иванович. Отсидит свои девять лет человек, выйдет на свободу. Друзей нет. Друзья его на зоне да в камерах. Семье он не нужен. Обществу тоже. Кто захочет на работу хорошую бывшего зека брать? Безработных и так полно с разными профессиями, в очередь стоят на биржах и с биографиями приличными… Никакого дела для бывшего зека в обществе не предусмотрено. Одна дорога: за старое взяться. И берутся, и вновь к вам попадают.
Да знаю я про эту ситуацию… Что ты мне очевидное излагаешь. Ты скажи, как психолог: почему зеки, прочитав эти книжки вдруг изменились, за землю даже за колючей проволокой решили взяться?
Так перспектива вечности у каждого открылась. Так вроде считается, живет ещё человек, хоть и в камере. На самом деле нет его. Умер. Потому что нет у него жизненной перспективы.
Что ещё за перспектива вечности?
— Я же говорю, трудно мне всё сразу изложить, что в книжках…
Ладно, прочитаю я эти книжки, разберусь: что вас на такую лирику подвигло. Потом поговорим. Конвойный, уведи.
Заключённый Ходаков встал, заложил руки за спину и попросил:
