Проблема безопасности Петербурга в российско-финских отношениях до 1917 г.

Вопрос о причинах начала Зимней войны даже сегодня, после публикации многочисленных исследований, так или иначе освещающих предысторию данного конфликта, остается дискуссионным. Ни мнения историков, ни воспоминания членов финской делегации на предвоенных переговорах 1939 г., отмечавших «настоятельную заинтересованность» Сталина в мирном разрешении конфликта и его стремление «найти компромиссы»,¹ до сих пор не могут убедить многих антисоветски настроенных публицистов в том, что декларируемая Советским Союзом необходимость обеспечить безопасность Ленинграда действительно могла толкнуть Москву на войну с Финляндией. По их мнению, эта обеспокоенность советского руководства была напускной и являлась лишь предлогом для аннексии Финляндии. В то же время взгляд на историю вопроса безопасности Ленинграда позволяет сделать вывод, что он действительно и небезосновательно интересовал как большевиков, начиная с обретения Финляндией независимости, так и царское правительство до этого. Нельзя не отметить в этом отношении преемственность советских устремлений обеспечить оборону города за счет территории Финляндии. По утверждению шведского историка М. Якобсона, «требования Сталина в точности соответствовали оборонительной стратегии времен империи».² И даже небольшая ретроспектива российских усилий по реализации данной стратегии не дает возможности не согласиться с таким выводом.

Обеспечение безопасности Петербурга стало одной из наиболее приоритетных задач России в Северо-Западном регионе практически с самого основания города. Шведские политические и военные деятели с большим беспокойством отнеслись к новости о заложенном русскими в устье Невы поселении,³ однако Карл XII воспринял это известие без особого волнения. Известна его фраза «Пусть царь трудится над закладкой новых городов, мы хотим лишь оставить за собой честь впоследствии забрать их!»⁴. Тем не менее, шведские войска угрожали Петербургу уже на начальных этапах его строительства. Летом 1703 года 4-тысячный отряд генерала Крониорта выдвинулся из Выборга, переправился через реку Сестру и занял заставу у Лахты⁵, чтобы, как писали чуть позднее «Ведомости», «у Шлотбурга [Ниеншанц – Прим. П.С.] на настоящие московские войска напасть, и чтоб возможно новозачатому строению помешать».⁶ 7 июля навстречу шведам от Петербурга с отрядом генерала Чамберса, численностью до 8 тысяч человек выдвинулся Петр. В ходе произошедшего утром 8 июля боя шведы были отброшены за Сестру и отступили к Выборгу, потеряв при этом, по разным сведениям, от 400 до 1000 человек убитыми и ранеными.⁷

Попытки уничтожить Петербург неоднократно предпринимались и в дальнейшем. 12 июля 1704 года 8-тысячный отряд генерала Майделя подошел к Неве в районе нынешней Выборгской стороны и вступил в артиллерийскую дуэль с русской батареей, на Березовом (нынешнем Петроградском) острове.⁸ Одновременно с этим шведская эскадра вице-адмирала де Пруа в составе одного линейного корабля, 5 фрегатов, 5 бригантин и одного брандера подошла к Кроншлоту и попыталась высадить десант на Котлин.⁹ Однако едва высадившиеся с 50 лодок на остров десантники, встреченные ружейным огнем русских, вынуждены были тотчас погрузиться обратно. После этого эскадра в течение двух суток обстреливала форт, но «ни единая бомба в Кроншлот не попала, понеже та крепость малая, а шведские бомбардирные корабли стояли в дальнем расстоянии, и невозможно никаким образом бомбам с корабля в него трафить».¹⁰Неудачей окончилась и сухопутная часть операции: после 4-часовой перестрелки с русской батареей отряд Майделя отступил за Сестру.¹¹ Столь же безрезультатно завершилась и предпринятая Майделем через месяц попытка занять полуразрушенные укрепления Ниеншанца.¹²
Немало испытаний выпало на долю Петербурга и в следующем году. Уже в конце января 1705 года Майдель по льду Финского залива отправил к Котлину отряд Карла Арнфельта численностью в 1000 человек.¹³ Отряд, однако, заблудился и, судя по всему, не нанес какого-либо ущерба русским-силам.¹⁴
Следующее нападение на Петербург шведы предприняли летом того же года. 4 июня в трех милях от Кроншлота на якорь стала шведская эскадра под командованием адмирала Анкерштерна, вице-адмирала де Пруа и шаутбенахта Шпара в составе 22 судов, в том числе 7 фрегатов, 2 шняв, 2 бомбардирских судов, 2 брандеров, 2 прамов и одного судна с провизией.¹⁵ В тот же день в виду Петербурга появился отряд Майделя. По последующим рассказам пленных шведских офицеров, «намерение шведов было: первое добыть Котлин-остров и разорить Кроншлот; потом с генералом Майделем объединиться и промысел чинить на Петербург».¹⁶ Но в середине июля после нескольких боев на суше и море шведы вновь вынуждены были отступить.

Несмотря на безрезультатность попыток шведов захватить молодой город, уязвимость Петербурга для нападений неприятеля в текущих границах России на северо-западе была очевидна для русского руководства. Командовавший царским флотом на Балтике вице-адмирал К.И. Крюйс в этот период убеждал Петра в необходимости взятия Выборга для обеспечения безопасности Петербурга.¹⁷ Значение этого шага прекрасно понимал и сам царь. Первая осада Выборга была предпринята русскими войсками уже в 1706 г., однако успеха они добились лишь в 1710 г. В письмах, отправленных Петром из Выборга после его взятия Меньшикову, Апраксину, Крюйсу и др., царь пишет: «И тако чрез взятие сего города конечное безопасение Санкт-Петербургу получено».¹⁸
Но, несмотря на то, что по Ништадскому мирному договору 1721 г. Карельский перешеек вместе с Выборгом отошел к России, угроза Петербургу со стороны Швеции продолжала оставаться более чем реальной. В 1741 г. шведы, воспользовавшись кризисом власти в России, попытались вернуть утраченные за 20 лет до этого территории. При этом еще до начала военных действий в Стокгольме были выработаны условия будущего мира с Россией: Швеции должны были отойти все земли, потерянные в ходе Северной войны, включая Петербург и Кронштадт.¹⁹ Однако исключительная неподготовленность Швеции к войне и ошибки военного командования привели к тому, что реальные результаты войны были совсем иными: по Абоскому мирному договору 1743 г. Швеция не просто «отступает и отрицается вновь от всех прав, запросов и притязаний»²⁰ на все русские прибалтийские земли, но и отдает России Кюменегорскую и часть Саволакской провинции.

Следующая попытка реванша была предпринята Стокгольмом в 1788 году, в тот момент, когда основные силы России были направлены на войну с Турцией. На этот раз требования шведов были несколько умереннее. В отправленном накануне войны императрице Екатерине II шведским королем Густавом III ультиматуме, последний, помимо удовлетворения прочих условий, требовал от России «всю часть Финляндии и Карелии с губернией и городом Кексгольмом».²¹ Тем не менее, достигать поставленных целей шведы планировали по-прежнему посредством угрозы Петербургу. Шведский план предусматривал высадку десанта в районе Ориенбаума с дальнейшим наступлением на Петербург.²² Одновременно с движением флота к русским водам шведы начали наступление в Финляндии, осадив Нейшлот, после взятия которого, как отмечает русский историк К.Ф. Ордин, шведы «были разом в центре русских сообщений и могли угрожать прямо Петербургу».²³ Уверенный в успехе Густав даже высказывался о своих намерениях опрокинуть статую Петра в Петербурге и устроить бал в Петергофе.²⁴
В Петербурге приготовления и планы Стокгольма, о которых императрица была в достаточной степени информирована,²⁵ вызывали серьезные опасения. Опасность, угрожавшая русской столице, по свидетельству современников, «крайне двор беспокоит».²⁶ По воспоминаниям адмирала П.В. Чичагова, по получении 2 июня 1788 г. в Петербурге известия о выходе шведского флота из Карлскроны, вице-президент Адмиралтейств-коллегии И.Г. Чернышев «потерял голову», а исполняющий обязанности главного командира Кронштадтского порта П.И. Пущин пришел «в совершенное отчаяние».²⁷ Статс-секретарь императрицы А.В. Храповицкий писал в дневнике: «Всю ночь не выходило из головы, что шведский король может вздумать атаковать Кронштадт».²⁸ Екатерина в этот период сетовала, что Петр «близко [к границе] сделал столицу».²⁹ «Для ободрения жителей» императрица переехала из Царского Села в Петербург и заявляла о своем намерении «при надобности» выйти «с гвардией в лагерь при Осиновой Роще».³⁰ Город в этот момент готовился к обороне, на крайний случай были приняты меры для эвакуации «некоторых вещей, архивов и пр.».³¹ Для защиты Петербурга планировалось разделить город на кварталы и поручить оборону вооруженным жителям.³² В июле Екатерина писала, что «Петербург теперь имеет вид места сражения, да я и сама живу как будто в главной квартире».³³ Позднее императрица признавалась, что верила в этот момент в возможность взятия Петербурга шведами.³⁴ Тем не менее, успешные действия русского флота под командованием адмирала С.К. Грейга не позволили шведам реализовать план высадки десанта вблизи Петербурга, а мятеж шведских офицеров, получивший название Аньяльской конфедерации, лишил королевские войска шансов на взятие и без того успешно оборонявшегося Нейшлота.

Не меньше опасений вызывало положение Петербурга и в кампанию 1790 г., когда королевский флот вновь оказался недалеко от Кронштадта. Получив известие о движении шведов, императрица всю ночь не спала, а «граф Безбородко плакал».³⁵ Звуки сражения русского и шведского флотов, произошедшего 23-24 мая между фортом Красная Горка и о. Сескар, были слышны в Петербурге.³⁶ Как отмечал командовавший в 1790 г. 2-й дивизией русского гребного флота А.Ф. Ланжерон, «кто не был в Петербурге в данную минуту, не может составить себе понятия об отчаянном положении этой столицы и о сильном беспокойстве, в ней господствовавшем».³⁷ Но и в этот раз шведы были оттеснены от Кронштадта к Выборгскому заливу, а двумя месяцами позже был заключен Верельский мирный договор, восстановивший предвоенный статус-кво.
Однако, несмотря на все успехи русского оружия в войнах со Швецией в XVIII веке и связанные с этим территориальные приобретения, было очевидно, что Санкт-Петербург по-прежнему крайне уязвим для противника. Еще в 1740 г. командовавший шведскими войсками в Финляндии генерал Кронстедт отмечал, что «ни Кронштадт, ни Выборг или Кексгольм не в состоянии предупредить внезапного нападения на Петербург».³⁸ Угроза, которую шведы создали русской столице в войну 1788-1790 гг., продемонстрировала справедливость этого тезиса. Как следствие, на рубеже XVIII-XIX вв. многие русские политические и военные деятели высказывали мнение о необходимости полного присоединения Финляндии для обеспечения безопасности Петербурга.³⁹ Когда на одном из совещаний Александр I поинтересовался у генерала П.К. Сухтелена, где должна проходить русско-шведская граница, последний провел линию от Торнео до Ледовитого океана, оставив тем самым всю Финляндию с российской ее стороны.⁴⁰ Наполеон, стремясь подтолкнуть Россию к войне со Швецией, отказывавшейся присоединиться к континентальной блокаде Британии, акцентировал внимание Александра именно на вопросах безопасности Петербурга. Во время переговоров в Тильзите он заметил: «Петербург слишком близок к шведской границе; петербургские красавицы не должны больше из домов своих слышать гром шведских пушек».⁴¹ В итоге, в феврале 1808 года Россия, с одной стороны под нажимом Франции, а с другой – ввиду давно назревших потребностей обеспечить безопасность своей столицы, вторглась в шведские владения. На начальном этапе войны русские войска действовали весьма энергично, и уже 16 марта в своей декларации о расторжении мира со Швецией Александр заявил, что «Финляндия… признается областью, российским оружием покоренной, и навсегда присоединяется к Российской Империи».⁴² И хотя в дальнейшем действия русских не всегда были столь успешны, в сентябре 1809 года Швеция была вынуждена подписать мирный договор, по которому к России отходили не только все ее финские провинции, но и часть собственно шведской Вестерботнии до р. Торнео, а также Аландские острова.⁴³ Как отмечал А.Н. Анненский, «мир 1809 г. устранил неудобство, бывшее следствием близости шведских границ от столицы».⁴⁴

С этого момента Финляндия становится основой системы безопасности Петербурга. Именно финские крепости приняли на себя удар английской эскадры в годы Крымской войны. При этом обладание Финляндией делало действия непосредственно против Петербурга невозможными для англичан. В своем донесении адмиралтейству от 3 июня 1854 г. командующий английской эскадры Ч. Непир отмечал, что берега Финского залива и со стороны Финляндии, и со стороны Прибалтики прочно заняты русскими войсками, а «Кронштадт взять нельзя».⁴⁵ Контроль финского побережья давал русскому флоту оперативный простор, который также сковывал действия англо-французской эскадры.⁴⁶ В итоге союзники даже не планировали в эту войну действий против Петербурга.
Таким образом, на 90 лет Финляндия стала надежным щитом русской столицы. Однако ситуация начала меняться в конце XIX – начале XX вв. Взятый в этот период царским правительством курс на более тесную интеграцию Финляндии в состав Империи и уравнивание в правах ее русских жителей с финским и шведским населением, получивший название «политики русификации», вызвал в Финляндии огромное недовольство, вылившееся в том числе и в активное сопротивление царским властям: многотысячные демонстрации, многочисленные политические убийства и покушения,⁴⁷ создание подпольных вооруженных организаций⁴⁸, сотрудничество с русскими революционерами49 и даже с японцами в годы русско-японской войны.⁵⁰ Поступавшие царскому правительству донесения о данных фактах позволили С.Ю. Витте в своем докладе императору в 1905 г. сделать вывод о том, что «в настоящее время подготовка вооруженного мятежа в Финляндии производится почти совершенно открыто».⁵¹
Подобные изменения в отношении финнов к России не могли не отразиться и на представлении русских властей о том, насколько Финляндия отвечает требованиям безопасности Петербурга. С начала XX века обсуждалась возможность переноса российско-финской административной границы от Петербурга за счет возвращения Выборгской губернии в состав собственно русских территорий.⁵² В июне 1910 г. помощник военного министра генерал А. Поливанов предложил выделить территорию ближайших к Петербургу Кивинебского и Новокирхского приходов Выборгской губернии из состава Финляндии и передать их Петербургской губернии.⁵³ 13 ноября Особое совещание по делам Великого княжества Финляндского в ходе заседания под председательством П.А. Столыпина пришло к выводу, что Финляндия «является уже не крепким щитом для отражения неприятельского нашествия, а удобнейшею для него базою, выгодные оборонительные средства которой могут быть обращены против русской армии» и признало целесообразным включение Кивинебского и Новокирхского приходов в состав Петербургской губернии.⁵⁴ 4 августа 1911 г. император поручил разработку соответствующего законопроекта Особой межведомственной комиссии под руководством С.Е. Крыжановского.⁵⁵ Разработанный комиссией к концу 1913 г. вариант законопроекта был рассмотрен на заседании Особого совещания по делам Великого княжества Финляндского 21 апреля 1914 г., которое заключило, что «важнейшие интересы государственной обороны требуют присоединения к империи не только Кивинебского и Новокирхского приходов…, но и всех центральных и северо-западных районов губернии, включая и принадлежащие к ней морские острова».⁵⁶
Отчуждение от Финляндии части территорий на Карельском перешейке предусматривал также и проект программы, получившей позднее в Финляндии название «большой программы русификации», разработанный Подготовительной комиссией при Особом совещании по делам Великого княжества Финляндского под руководством Н.Н. Корево, которая также закончила работу в 1913 г.⁵⁷
Имели место и предложения по еще более масштабным изменениям российско-финской границы. Так, командующий Петербургским военным округом великий князь Николай Николаевич в своей записке военному министру В.А. Сухомлинову от 28 марта 1913 г. высказывался о необходимости выделения из состава Финляндии всей Выборгской губернии, отмечая, что, «получив по р. Кюмени естественную линию обороны с запада, на севере эта мера отдаст в наши руки выход на Сайменскую систему, обладание которой, как показала военная история, дает господство над всей внутренней частью края».⁵⁸
Однако проекты подобного «расчленения Финляндии», как отмечают финские историки, оказались «особенно чувствительными»⁵⁹ для финнов и вызвали в Великом княжестве «общественную бурю».⁶⁰ По стране прокатилась волна митингов и акций протеста против данных планов царского руководства. На собраниях в Выборге, Гельсинфоргсе и прочих городах принимались резолюции, выражающие недовольство финнов этой «потрясающей мерой».⁶¹«Мы заявляем решительный протест против замышляемого расчленения нашего государства, - говорилось в одной из них, - и надеемся, что Император и Великий Князь и русский народ не одобрят меры, роковой для Финляндии и вредной для всего государства».⁶² В качестве ответной меры вначале в Выборге, а затем и по всей Финляндии были запрещены собрания для выражения протеста против отделения от Финляндии двух означенных приходов.⁶³ К разгону демонстрантов привлекались воинские части.⁶⁴
Сами жители отделяемых приходов также оказались недовольны грядущим присоединением их земель к России. В своем «всеподданнейшем адресе», направленном в 1911 г. Николаю II, они выразили «чувства боли, наполняющие сердца наши с той поры, как достигла нас весть о том, что предполагается от Финляндии отделить и включить в С.-Петербургскую губернию Кивинеббский и Усикиркоский приходы»⁶⁵ и непонимание того, как «воображаемая опасность» столице «может уменьшиться от переноса границы Финляндии далее на Запад».⁶⁶ Финны просили императора оказать им «свою высокую защиту» и «державным словом» отменить «вопрос об отделении приходов» от Финляндии.⁶⁷ При этом авторы адреса подчеркивали, что «в течение первых же четырех дней» под ним было собрано более 9000 подписей, «следовательно, подписалось больше половины взрослых и полноправных жителей приходов. На выборах в сейм участвовало лишь около 8000 человек».⁶⁸ На сложившуюся в Финляндии в связи с планировавшимся отделением части ее территории ситуацию обратила внимание и зарубежная пресса.⁶⁹
Однако тот факт, что в Финляндии этот проект территориальных преобразований считался несправедливым и незаконным, как видно из развития событий, не повлиял бы на решение русских властей по этому вопросу, если бы не приближение мировой войны, в условиях которой царское правительство решило не обострять и без того непростую обстановку в своих пограничных владениях. Из итогового варианта программы комиссии Корево, одобренного в сентябре 1914 г. императором, были исключены пункты, касавшиеся отторжения от Финляндии территорий на Карельском перешейке.⁷⁰

Как мы видим, Россия на протяжении двух столетий стремилась к обладанию Финляндией для обеспечения безопасности своей столицы. Как отмечал Н. Каменский, «стремление России овладеть Финляндиею объясняется исключительно настоятельной государственной необходимостью. Не обладая прочно Финляндией, Россия не может быть вполне спокойною за участь Петербурга».⁷¹ В этот период русское владычество в Финляндии казалось настолько естественным с точки зрения безопасности Петербурга, что даже за рубежом не допускали мысли о том, что такое положение вещей может когда-либо измениться.⁷² В 1915 году министр иностранных дел Швеции А. Эренсверд сказал: «Выбор царем Петром столицы сделал для русского государства жизненно важным утверждение своего господства над Финским заливом. Существование Финляндии как самостоятельного государства может мыслиться реальным только в мире, где овцы и волки мирно пасутся рядом друг с другом».⁷³ И тем не менее, именно с независимой Финляндией вынуждена была соседствовать Советская Россия. Очевидно, что в этих новых условиях, когда крупнейший город страны вновь оказался в 30 километрах от самостоятельного и при этом отнюдь недружелюбного к России государства, проблема безопасности Петрограда оказалась еще более актуальна, чем она была в Российской империи. Не приходится удивляться, что большевики направили свои усилия на достижение тех же целей в плане обеспечения таковой безопасности, что и их предшественники. Наследственность стремлений советского руководства в этом отношении была очевидна и для финских деятелей. Так, Маннергейм в своих мемуарах замечает по поводу советско-финских переговоров кануна Зимней войны: «Те немногие люди, которые знали о предыдущих секретных переговорах, примерно догадывались, какое направление примут требования Советского Союза. Их тема – безопасность Ленинграда-Петербурга – известна была еще с царских времен, когда Россия за несколько лет до начала первой мировой войны предложила вывести из состава Великого княжества Финляндского пограничные пункты Уусикирко, Кивеннапа и Рауту».⁷⁴ Такая прозорливость финских дипломатов становится понятна, если учесть, что РСФСР еще в самом начале становления советско-финских отношений неоднократно выдвигала предложения по передаче России части территории Карельского перешейка на тех или иных условиях. Так и в 1939 году советские требования не слишком отличались от предложений 1918-1920 гг. и от российских проектов 1910-х гг. Как отмечает шведский историк М. Энгман, «Сталин… в общих чертах представлял себе границу, которая проходила бы в соответствии с предложением 1911 г., т.е. столыпинским планом отделения части Выборгской губернии».⁷⁵
И если даже владея всей Финляндией, царское правительство считало необходимым отторжение Карельского перешейка в пользу Петербургской губернии, стоит ли искать скрытые мотивы в стремлении СССР обеспечить безопасность Ленинграда посредством присоединения тех же территорий в условиях, когда Финляндия была уже не подконтрольной частью Российской империи, а независимым государством, успевшим продемонстрировать свои неприятие Советской России и экспансионизм в отношении Восточной Карелии?

Дата добавления: 2015-08-17