Для всех я в этом письме – лишь твой брат, любовь моя, но ты ведь знаешь, кто я для тебя, потому что люблю тебя так же, как свою душу!

Я хочу тебя успокоить новостью, что Камерино уже мой, я взял его, и со мной все в порядке, я жив и здоров, и даже не ранен.

3.«Мы просим Вас ценить означенную новость лишь постольку, поскольку она улучшит Ваше здоровье, и известить нас об этом, ибо мысль о Вашем недомогании безмерно огорчает нас, не позволяя радоваться никаким победам, сколь бы славными они ни были.»

Я знаю, что ты очень волновалась за меня, и эта новость тебя порадует и улучшит твое здоровье, ведь тебе сейчас нельзя волноваться, пусть даже и из-за меня. Как только получишь мое письмо – напиши мне, потому что и я мучаюсь от неведенья о тебе и твоем здоровье! А для меня нет ничего худшего, чем знать, что ты больна. И это настолько огорчает меня, что никакие победы не радуют. Они пусты и незначимы для меня, какими славными бы ни были.

Тут мне вспоминается со всей отчетливостью строка известной песни Владимира Цоя:

«Солнце светит и растет трава – но тебе она не нужна!

Все не то и все не так, когда твоя девушка больна!»

И пусть эти строки современной песни не являются сами по-себе подтверждением какой-либо небратской любви Чезаре – зато они прекрасно иллюстрируют психологию влюбленного мужчины, которая вряд ли изменилась со времен Борджиа.

А теперь – самое интересное:

4. «Мы просим Вас также поведать о положении наших дел Его Светлости, высокочтимому дону Альфонсо, Вашему супругу и нашему дорогому брату, и передать, что только крайний недостаток времени помешал нам в этот раз написать ему лично…»

В самых вежливых и изысканных выражениях, дабы избавить Лукрецию от подозрений официального мужа, если письмо прочтет он, Чезаре пишет следущее:

Можешь рассказать своему мужу о моей победе и передать, что я очень занят, а потому у меня нет времени написать ему лично. Но если честно, то мне по барабану что он подумает. Я напишу как –нибудь ему в другой раз, чтобы он не подозревал тебя ни в чем, любовь моя, не мотал тебе нервы и не приставал с глупыми догадками относительно нас с тобой.

Короче говоря, у Чезаре писать Альфонсо нет желания; муж сестры его мало интересует. Чезаре по-светски, вежливо «съезжает», если вдруг его зять увидит это письмо – то обвинить Лукрецию не в чем – ей написал любящий брат, не более…

Ну и на десерт…

5. «Урбино, год от Р. X. 1502, 20 июля.

Брат Вашей Светлости, любяший Вас, как самого себя — Чезаре».»

Для всех я в этом письме – лишь твой брат, любовь моя, но ты ведь знаешь, кто я для тебя, потому что люблю тебя так же, как свою душу!

Здесь человеку, знакомому хоть немного с текстами Нового Завета не трудно распознать тайное послание Чезаре к Лукреции, ибо как священник в прошлом и блестящий богослов, с отличием окончивший университет Перуджи, он должен был наизусть знать это место из Писания, а именно - Послание Апостола Павла к ефесянам (5:22-33):

«Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь, потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа.»

Альтернативный смысл, вложенный Чезаре, то есть контекст, читаемый между строк этого послания становится ясным, как Божий день, и резюме его звучит так:

«Лукреция, любовь моя, мне плевать, что Альфонсо – твой муж, и что ты сейчас болеешь после неудачных родов – последствия твоей семейной жизни с ним.

Мне плевать на все это. Перед Богом – ты – моя жена, а не его. А я твой муж навсегда. И это не изменить. Чезаре.»

Думаю, по отношению к Лукреции для Чезаре это место Писания звучало по-особенному больно:

«…Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя;»

«Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя… Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя…» послание Апостола Павла к ефесянам (5:22-33):

Он, будучи родным братом Лукреции, не мог «прилепиться к ней», как муж, стать с ней «одной плотью» перед людьми. Но ничто и никто не смог бы Чезаре Борджиа любить сестру, как самого-себя…

Думаю, он научился жить с этим, как и Лукреция. Все эти войнушки, победы на поприще гонфолоньера были только сублимацией, спасением, преобразованием нерастраченной мужской любви к сестре.

Кто-то напомнит мне: а как же амбиции? Как же амбиции Чезаре?

Да, его амбиции! Посмотрите, как он сам говорит о них в письме к Лукреции:

«...Мы просим Вас ценить означенную новость лишь постольку, поскольку она улучшит Ваше здоровье, и известить нас об этом, ибо мысль о Вашем недомогании безмерно огорчает нас, не позволяя радоваться никаким победам, сколь бы славными они ни были….»

Вот где его амбиции полководца! Лукреции плохо, и они тут же исчезают, уменьшаются, больше не радуют его и не ведут вперед!

Я не думаю, что Чезаре был не искренен, отправляя это письмо возлюбленной сестре. Только не с ней. И только не в такую минуту, когда она очень больна!

И вряд ли это амбиции. Скорее - сублимация чувств к сестре, которая с годами становилась для Чезаре все более необходима! Только так он может выплеснуть свою боль, агрессию и злость. Он злится на Бога, создавшего единственную по-настоящему любимую для него женщину родной сестрой. Это его мотивация к завоеваниям! Лукреция недоступна для него в полной мере, как и Италия, полное обладание и первой и второй – тщетные надежды, которым, увы, не суждено сбыться!

Чтобы в большей мере понять, что письмо Чезаре к Лукреции не было пустой формальностью, светской любезностью брата, давайте посмотрим, что же происходило после того, как Чезаре отправил письмо в Феаррру.

Читаем у того же Тенненбаума:

«… вместе с письмом в Феррару прибыл и личный врач Чезаре, Гаспаре Торелла. Не довольствуясь этим, Чезаре Борджиа вслед за ним направил к сестре еще одного доктора, известного в своем деле специалиста по женским болезням, и даже сам навестил ее в Ферраре, по пути в Милан. И хоть его призвали туда срочные дела – там держал свою ставку король Людовик XII, и слишком уж много жалоб поступило к нему на действия Чезаре Борджиа - Чезаре два дня провел у постели больной сестры...»

Ему надо думать, как оправдать себя перед королем Людовиком XII, а он посылает сначала своего личного врача к Лукреции! Ладно, это для Чезаре было сделать - раз плюнуть: приказал своему врачу - тот поехал. Но потом Чезаре посылает к Лукреции еще и узкого специалиста - гинеколога!

Найти гинеколога известного в своем деле специалиста по женским болезням

как указано у Тенненбаума - это уже надо было поднапрячься даже для такого человека, как Чезаре Борджиа!

Вряд ли он возил с собой в обозе хорошего гинеколога! А их по тем временам было не так уж и много - достойных лечить папскую дочь, сестру герцога Валентино. Очевидно, такого лекаря отыскали по приказу Чезаре очень и очень быстро!

Вот как это описывает Мария Беллончи:

«…Герцог Валентинуа направил к сестре Гаспаре Торелла из Урбино и Никколо Марини из Чезены.»

Кроме того, «Папа Александр VI прислал Бернардо Бонджованни, епископа Венозы, врача, которому Борджиа полностью доверяли…»

Поражает то, что Чезаре упоминает: мол, у меня нет времени черкануть пару строк твоему мужу, даже из вежливости. Он обходится простой светской любезностью.

Но последующие два дня он занимается отнюдь не военными делами, а поисками хорошего врача для Лукреции!

В письме Чезаре есть еще одна интересная фраза, демонстрирующая вкупе с последующими фактами силу не просто его братской привязанности, а по-настоящему сильных чувств к сестре. Вот она:

«…Мы просим Вас ценить означенную новость лишь постольку, поскольку она улучшит Ваше здоровье, и известить нас об этом, ибо мысль о Вашем недомогании безмерно огорчает нас, не позволяя радоваться никаким победам, сколь бы славными они ни были….»

Чезаре просит Лукрецию известить его о состоянии своего здоровья, как только она получит прочтет его письмо. Но не смотря на свою занятость и спешные дела он бросает все и не дожидаясь ответа сам едет вслед за письмом и врачами к Луркеции, да еще потом два дня находится у ее ложа! Чем он может помочь ей кроме как присутствовать рядом? Но серьезное недомогание сестры огорчает Чезаре

«… не позволяя радоваться никаким победам, сколь бы славными они ни были….»

Страстный поступок влюбленного мужчины, но никак не брата, и уж тем более, не обдуманный поступок мудрого полководца, которым, без сомнения, Чезаре являлся!

Расмотрим так же последующие события, тесно связанные с письмом и происшедшие после его получения Лурецией.

Тенненбаум: «Чезаре Борджиа приехал в Милан 5 августа 1502 года, а уже 6 августа в королевской резиденции был дан роскошный банкет в его честь, его посадили рука об руку с королем, и он имел поистине задушевную беседу с Жоржем д’Амбуазом.

Причины для такой предупредительности, конечно же, имелись. Совсем недавно, осенью 1501 года, было заключено широкое соглашение между королем Франции и императором. Герцогство Миланское было как бы номинальным вассалом империи – поэтому в порядке общего урегулирования отношений Максимилиан соглашался вручить сан герцога Милана королю Людовику, а тот «выдавал свою старшую дочь замуж за принца Карла», с приданым в виде королевства Неаполь. Ну, Карл родился в 1500 году, так что ему не было еще и двух лет, зато он доводился внуком и Максимилиану, и католическим королям Кастилии и Арагона, Фердинанду и Изабелле. И все великолепно устраивалось, и все были довольны – беда была только в том, что ничего из этого не удалось. Ссора между Испанией и Францией вокруг Неаполя перерастала в войну, в нее могла вмешаться и империя.

Союз с Папством был для короля Людовика просто необходим.

И он предложил Чезаре всяческое содействие и даже помощь войсками, если это понадобится. Чезаре Борджиа уезжал из Милана в полном согласии и с королем, и со своими родственниками д’Эсте – было решено, что они будут действовать совместно.»

Мария Беллончи: «Всем очень хотелось прояснить один существенный вопрос: каково отношение французского короля к Валентинуа? Совершенно очевидно, что без поддержки столь влиятельного союзника Чезаре не удастся расширить свое герцогство. Наиболее осведомленные шептали, что король Франции действительно собирается использовать Борджиа для своих целей завоевать Неаполь и что у него нет ни малейшего желания поддерживать испанскую династию, и более всего в Италии. Поэтому небольшие дворы жили надеждой, в то время как в июле 1502 года Людовик XII вошел в Милан, повторно завоевав это герцогство.

Французский король устраивает резиденцию в замке в Павии, и туда один за другим стекаются итальянские тираны и послы. Эрколе д'Эсте представляет Феррару, Франческо Гонзага – Мантую. Но когда вся эта вереница посетителей появилась в Мантуе, то стала свидетелем теплого приема, оказанного королем Чезаре Борджиа, и празднеств, устроенных в его честь. Король лично провожает Чезаре в его апартаменты, расположенные по соседству с королевскими, предоставляет в распоряжение герцога свои костюмы и лошадей, приказывает подать на ужин любимое блюдо Валентинуа – мясо с кровью. Все потрясены, «никому прежде не оказывалось подобной милости». Только Чезаре не выказывает никакого удивления. Он владеет ситуацией, сохраняет со всеми равнодушно-прохладный тон и никогда не наносит ответных визитов, даже тем, кто старше его, например герцогу Эрколе. В один из дней, играя в солдаты с французским придворным шутом, известным под именем монсеньор Джелерин, Чезаре чудом избежал смертельного удара от его кинжала. Рассмеявшись, он сумел увернуться, отделавшись всего лишь царапиной.»

Мария Беллончи:

После этого: «…12 августа неожиданно появляется Валентинуа. Состояние Лукреции улучшилось, она сидит в кровати и неожиданно слышит знакомые шаги на лестнице. При виде брата к ней, похоже, возвращаются жизненные силы. Всю ночь дети понтифика проводят в разговорах на своем непонятном для окружающих валенсийском диалекте, и вполне возможно, что Чезаре обещает сестре, что новое завоеванное пространство отойдет римскому инфанту. На рассвете Валентинуа прощается с сестрой. У Лукреции, измотанной долгой беседой и уставшей от эмоционального напряжения, случается рецидив.»

«3 и 4 сентября Лукреция была настолько плоха, что Кастелло отдал все в руки божьи. Вечером 5 сентября внезапная судорога в спине вызвала у несчастной стон. Ночью она родила мертвого семимесячного ребенка. Послеродовая лихорадка вызывала особое беспокойство, и рядом с Лукрецией постоянно находились врачи».

Борис Тенненбаум, "Борджиа, гении зла".

5 сентября Лукреция родила мертворожденную дочь, к великому разочарованию Александра, который желал наследника престола. Она была
больна, присмерти, и ее муж показал глубочайшую озабоченность, редко
оставляя ее хоть на мгновение. 7 сентября герцог Валентино приехал к сестре.
Секретарь Castellus направил отчет об этом посещении Эрколе, который находился в
Реджио, куда он пошел встретить Цезаря, который возвращался из
Ломбардии. «Сегодня - писал он, - на двадцатой час мы должны были пустить кровь монне Лукреции. И это не представлялось возможным сделать, если бы не герцог Романьи, ее брат, который помог держать ее. Чезаре оставался с ней 2 дня, а потом отправился в Имоле. Когда Эрколе вернулся, то увидел, что его невестка почти здорова окружена самой большой заботойсамого умелого врача, епископа Венозы, и спасена из всех опасности. [182]

Мария Белончи: «3 и 4 сентября Лукреция была настолько плоха, что Кастелло отдал все в руки божьи. Вечером 5 сентября внезапная судорога в спине вызвала у несчастной стон. Ночью она родила мертвого семимесячного ребенка. Послеродовая лихорадка вызывала особое беспокойство, и рядом с Лукрецией постоянно находились врачи. Спустя два дня Феррара наполнилась быстрым звоном копыт; ворота замка открылись и впустили группу усталых, запыленных придворных французского короля. Это были герцог Валентинуа с шурином, кардиналом д'Альбре, и еще тринадцать человек. На следующее утро Чезаре навестил сестру, которую нашел в крайне тяжелом состоянии. У нее сильно поднялась температура, и доктора решила, что ей надо пустить кровь. Валентинуа сам держит ногу сестры и старается отвлечь ее от этой небольшой операции, рассказывая забавные истории. В ночь с 7 на 8 сентября у Лукреции случается рецидив, и утром следующего дня ее собираются причащать. Собравшиеся вокруг люди уверены, что она уже не встанет, но доктора, похоже, настроены более оптимистично. Вечером того же дня Валентинуа покидает Феррару так же неожиданно, как и появился.
Если улучшение и было, то очень недолго. 13 сентября состояние опять угрожающее, и об этом говорят по всей Италии. «Почему бы Богу не положить руку ей на голову и не освободить ее», – писал Бартоломео Картари, а феррарский посланник в Венеции продолжил: «К тому же, чтобы положить конец слухам».
Нетрудно догадаться, откуда взялся этот вопрос по поводу слухов; проснулись прежние подозрения: уж не яд ли причина столь серьезного заболевания? В этот день Эрколе получил два бюллетеня о здоровье невестки. Проснувшись утром, Лукреция попыталась выяснить, что с ней, и у нее вырвался вздох: «О, хорошо, я умерла». Она выразила желание составить завещание и, отправив всех феррацев, вызвала секретаря и восьмерых монахов. Люди герцога Эрколе попытались выяснить, о чем пойдет разговор, и им удалось узнать, что проблема заключалась в составлении дополнительного распоряжения к завещанию, касающегося Родриго де Бисельи. Лукреция хотела внести дополнение в то завещание, которое составила, уезжая из Рима.
Феррарцев невероятно раздражали колебания Лукреции между жизнью и смертью, подъемами и спадами, неожиданными появлениями Валентинуа и столь же неожиданными отъездами. Наиболее проницательные и сведущие придворные уже заметили отношение герцога Эрколе к Чезаре и полностью разделяли его – это была враждебность, испытываемая главой государства к потенциальному врагу, отвращение чистокровного аристократа к авантюристу, антипатия мыслящего человека к человеку, толкующему о войне, достигающему побед с внушительной армией и невероятно удачливому. Интуитивно Валентинуа чувствовал неприязнь к себе, поскольку шутливо заметил феррарскому посланнику, что ему не подойдет кровь Эрколе, поскольку «у Его Превосходительства кровь холодная, а моя кипит». Ни для кого не было секретом, что Чезаре постоянно пребывал в лихорадочно-возбужденном состоянии. Один день он проводит с французским королем (чья милость к Борджиа все еще вызывала всеобщее удивление) в Генуе; следующий – в Ферраре; затем в сопровождении испанцев едет в Урбино на охоту с леопардами, затем внезапно пропадает. Сразу же поползли слухи, что Валентинуа готовит нападение на Флоренцию, и флорентийцы, которым не удалось добиться благосклонности Людовика XII, запаниковали. В течение восьми или десяти дней никто не знал о местонахождении Валентинуа, и представители Феррары и Мантуи, примчавшиеся в Романью якобы по поручению хозяев, а на самом деле заняться шпионажем, отказывались верить приближенным Чезаре, сообщившим, что герцог болен. Вскоре выяснилось, что Чезаре в Риме. Я не знаю, чем он там занимался, какое новое предприятие обсуждал с папой. Несмотря на то что Чезаре хотел быть независимым, Рим для него все еще являлся центром, а Ватикан – основой его могущества.
Среди тем, которые отец с сыном обсуждали на тайных встречах, одной из первоочередных, вероятно, была проблема, связанная с Лукрецией. Папа остался доволен, что в критические моменты болезни Валентинуа находился рядом с сестрой. Возможно, понтифик также упомянул тот факт, что мертворожденным ребенком оказалась девочка, а не сын-наследник; за эти дни папа испытал страшные душевные муки. Все же он утешался, что у постели больной Альфонсо д'Эсте дал жене торжественное обещание, что в ближайшие месяцы сделает ей сына. Однако волнение не покидало его до тех пор, пока в двадцатых числах сентября из Феррары не пришло сообщение, что Лукреция находится вне опасности и идет на поправку».

Как следует из этого, Ферарре была выгодна живая и здоровая Лукреция, иначе, за мир в Ферарре никто бы не ручался. Сам Папа подтвердил эти опасения Альфонсо д'Эсте. Ферарра, как лакомый кусочек была интересна и Чезаре, однако, лишь любимая сестра удерживала его от захвата этой территории.

Здесь становится понятной неприязнь к Чезаре Альфонсо д'Эсте. Мария Беллончи поспешно дает характеристику обеим персонам – и Альфоно и Чезаре:

«Наиболее проницательные и сведущие придворные уже заметили отношение герцога Эрколе к Чезаре и полностью разделяли его – это была враждебность, испытываемая главой государства к потенциальному врагу, отвращение чистокровного аристократа к авантюристу, антипатия мыслящего человека к человеку, толкующему о войне, достигающему побед с внушительной армией и невероятно удачливому. Интуитивно Валентинуа чувствовал неприязнь к себе, поскольку шутливо заметил феррарскому посланнику, что ему не подойдет кровь Эрколе, поскольку «у Его Превосходительства кровь холодная, а моя кипит».»

Такая характеристика, данная автором, сводит полководческие и личные, моральные таланты Чезаре Борджиа, так ярко описанные его современником, Маккиавелли к обыкновенной удачливости, авантюризму, фарту, значительно умаляя и искажая образ герцога Валентино.

Несомненно, Альфонсо д'Эсте испытывал злость при виде столь удачливой судьбы этого молодого человека, и, определенно, зависть, потому что становился не раз свидетелем его умения переиграть ситуацию так, как было необходимо самому Чезаре, добиваться расположения короля Франции и тому подобных дипломатических, а не только военных успехов за счет французской армии… Альфонсо д'Эсте все видел, знал, и понимал, что связав свою судьбу с Лукрецией он лишь по этой причине находится в милости у Чезаре. А, возможно, частые визиты Чезаре в Феррару, к Лукреции, их ночные беседы на непонятном д'Эсте валенсийском диалекте, улучшение самочувствия супруги всякий раз, как брат навестит ее и даже помощь последнего в ее лечении – как в том случае с кровопусканием – злили Альфонсо как мужа и заставляли ревновать…

«Наиболее проницательные и сведущие придворные уже заметили отношение герцога Эрколе к Чезаре и полностью разделяли его – это была враждебность…» - утверждает Беллончи.

А в то же время Чезаре в своем письме к Лукреции говорит об Альфонсо:

«Мы просим Вас также поведать о положении наших дел Его Светлости, высокочтимому дону Альфонсо, Вашему супругу и нашему дорогому брату, и передать, что только крайний недостаток времени помешал нам в этот раз написать ему лично…»

Банальное выражение учтивости и вежливости? Даже если и так, то оно делает честь Чезаре, как человеку воспитанному, умному и дипломатичному, рассыпая предположения автора напрочь. У него была гроячая кровь, но он умел сдерживать себя и быть любезным даже с теми, кого не слишком любил.

Что до Альфонсо, своего зятя – приведенная выше строка дает нам пнять, что Чезаре просто терпел его. Терпел из-за сестры. Из-за того, что она за ним замужем. Валентино вел себя мудро и гораздо более правильнее в отличии от этого «думающего человека и чистокровного аристократа» - своего фераррского зятя, кичившегося своей породой и кровью, но не имеющего должного великодушия и всегда держащего для Чезаре камень за пазухой.

Кто знает, была ли на самом деле причина лишь в этом, и не подливал ли Чезаре масла в огонь, подавая поводы для ревности д'Эсте? Как по мне, Чезаре даже в доме своего зятя легко создавал привычную для себя и Лукреции атмосферу уединения – в интонациях разговоров на валенсийском, в жестах и незначительных полутонах – ведь удержать любовь к Лукреции в себе такому темпераментному человеку как Чезаре Борджиа, наверняка было не просто…

Дата добавления: 2015-08-17