Культ Прекрасной Дамы в Средние века.

Повседневная жизнь Благородной Дамы.

Костюм

Женский костюм в начале Средневековья находился под большим влиянием церкви, поэтому в течение VIII- X веков шенс и покрывало для всех женщин, а для знатных ещё и далматика (древнеримская одежда позднего периода), остаются основными (слайд 2). Однако уже в X веке появляется стремление подчеркнуть фигуру (слайд 3). Эта тенденция с течением времени становится доминирующей и определяет весь характер европейского женского костюма на многие столетия. Названия частей женской одежды соответствуют мужской. Прямая далматика в XI веке сменяется блио, которое в XII веке обновляется различными покроями(слайд 4). В это время европейцы ещё не умели с помощью вытачек придавать одежде задуманную форму, но уже начали понимать, что разделение одежды на части даёт создать различные красивые фасоны. Приём, который, возможно, впервые был применён создателем женского костюма (слайд4)- разделение лифа на две части, получил широкое распространение в Европе. По этому принципу сделан «жип» (gipe) на статуе знатной дамы (королевы)собора в Шартре (слайд 5) и на нормано - английской леди из Англии (слайд 7). Однако пластическое решение женского облика скульптур соборов Парижа и Шартра иное, чем на рисунках, изображающих нормано- английских леди. Тонкие плиссированные ткани многослойной одежды в сочетании с дробным волнообразным движением материи в окончании широких ниспадающих рукавов, геометрическим орнаментом широкого галуна, окоймляющего покрывало, и длинными упругими косами, перевитыми парчовой лентой, создают такое богатство светотени, такую сложную динамику форм, что один этот костюм уже открывает нам зарождение нового стиля, во многом противоположного чётким, монументальным и величественным в своей простоте произведениям романского искусства. По – иному решены норманно - английские женские костюмы. Если в облике француженок динамикой струящихся тканей выявляется и подчёркивается женственность, то плотные материи костюмов англичанок создают чёткие, почти грубые формы, детали которых- поперечные пластинки, вшитые в лиф, формы головных уборов заимствованы у рыцарских доспехов. И это было закономерно. В довольно сложных исторических условиях жизни Англии XII века ещё не было почвы для появления мягкого, чарующего своей женственностью облика англичанки.

Слайд 2. Женский костюм на этой миниатюре состоит из шенза с каймой понизу и более короткой далматики, низ которой обрезан по диагонали и слегка задрапирован на левом боку. Лёгкое небольшое покрывало обвивает голову и спускается с левой стороны. Обувь- открытые мягкие остроносые туфли с переплётами из ремней.

Слайд 3. Костюм германской королевы или знатной дамы очень близок к костюму византийских аристократок X века. Сверх длинного шенса из мягкой ткани надета далматика из более плотной и тяжёлой материи. Далматика и рукава отделаны внизу полосками вышивки. Небольшое покрывало окутывает голову и закрывает шею. Тюрбан из парчовой ленты, украшенный драгоценными камнями, заменяет корону. Поперечные заломы на лифе- признак того, что европейцы ещё не создали систему кроя, разделившую одежду на определённые части, с помощью которых можно было создавать любые формы.

Слайд 4. Итальянский костюм знатных женщин уже в XII веке отличался сложностью кроя и фантазией в создании формы. В боковые части юбки они вшивали куски ткани в форме полукруга и этим создавали глубокие фалды или делали эти части из отдельных полос в форме усечённого вытянутого треугольника Не зная ещё значения вытачки для покроя лифа, они делали его из двух частей: верхней, покрывающей плечи и грудь, и нижней. Эту часть закладывали мелкими поперечными складками, таким образом, избегали беспорядочных заломов. К узким рукавам до локтя пришивали такие странные манжеты, что их скорее можно назвать своеобразными крыльями, стелющимися по земле. Но функция их была иной. Они украшали жесты женщин, их можно было связывать, развязывать, «играть» ими в зависимости от настроения. Женские же плащи, наоборот, были тяжелее, на цветной подкладке, и полы их спереди вверху были соединены цепочкой.

Слайд 5. Французские аристократические (королевские) женские костюмы середины XII века – следующая ступень развития одежды этого столетия. Весь костюм становился значительно сложнее, увеличивается количество одежд, надеваемых одновременно. Сверх шенса и блио знатные дамы носили жипп из тонкой ткани, по-особому гофрированной, имитирующей рисунок кольчуги рыцарей. Длина жиппа достигала середины бёдер. По краю фигурного выреза жиппа был проложен или широкий узорный галун или вышивка, скреплённая большой заколкой «афиш». Пояс часто состоял из чеканных пластинок, а мягкий пояс блио был расположен на бёдрах, его спереди завязывали сложным узлом и концы спускали до щиколоток. Плиссировку широких рукавов блио внизу разглаживали, чтобы получить красивую, волнообразную трепетную линию края, менявшую свой рисунок при малейшем движении. Полы манто были обшиты широким позументом. Длинные косы (часто дополненные чужими волосами) перевивали парчовыми лентами и спускали наперёд. Голову покрывали небольшим куском тонкой ткани, а сверху надевали различные головные уборы – венцы, металлические обручи и др. Обувь – мягкие низкие башмаки из кожи или дорогой ткани. Второй костюм представляет упрощённый вариант первого, но покрой жипа сходен с покроем лифа (слайд 6).

Слайд 7. Костюмы знатных англо- нормандских женщин в двух вариантах. Левый создан под влиянием рыцарских доспехов. На лиф полукороткого женского блио плотно нашиты обручи, чтобы придать ему форму рыцарских лат, шея окружена белым высоким слегка драпированным спереди стоячим воротником, подобно рыцарскому горжеретту. Головной убор, надетый сверх небольшого платка, спускающегося на плечи, сходен с рыцарским шлемом.

Нижняя часть узкой юбки блио сделана из светлой ткани, покрытой вышитым геометрическим узором, и закончена фестонами. Узкие длинные рукава с длинными свисающими манжетами на плотной подкладке имеют чёткую форму, бытовавшую главным образом в Англии. Широкое нижнее платье - котт- отделано понизу вышитой каймой.

На второй женщине – английское женское манто, отделанное по краю светлой полосой. Такой же, но более широкой полосой с двумя узкими полосками окаймления закончен низ широкого котт. Длинные манжеты, по английскому обычаю, завязаны узлом.

Подобная одежда не только не соответствовала предписаниям христианской церкви, но являлась одним из первых признаков постепенного освобождения европейской культуры от сковывающего влияния религии. И в этом лежит глубокое различие между византийским- восточным- пониманием женской красоты и западным, в основе которого было многое от миропонимания варварских племён. Западное понимание женской красоты оказалось значительно более жизненным и получило дальнейшее развитие в последующие эпохи. Усовершенствованная техника шитья сделала одежду XII – XIII вв. более разнообразной, чем прежде. Как бы в противовес учению церкви о греховности тела, одежду начали шить более узкой, обрисовывающей верхнюю часть фигуры.

Культ Прекрасной Дамы в Средние века.

Средневековье знает два полярных взгляда на положение женщины – женщина предстает:

1) либо воплощением греховности, она изначально порочна;

2) либо в образе святой небесной красоты, Культ Прекрасной Дамы является ее земной разновидностью. Поразительно, что такие разные культурные миры существовали в одной эпохе параллельно, не пересекаясь друг с другом.

Удивительное явление Средних веков – культ прекрасной дамы. Его истоки не ясны. Обычно в воинственных культурах, прославляющих мужчину-воина, женщины оцениваются не слишком высоко. Как бы то ни было, но он представляет собой антитезу институту средневекового брака. Культ возник в XII в. Считается, что его родина – юг Франции. Он воспевает сладостное блаженство и эротическое томление. Прославление дамы сердца распространяется во Франции и Германии, его заимствуют другие страны. Прекрасной Даме поклоняются странствующие менестрели, трубадуры и миннезингеры. В XIII в. появляется куртуазный роман, получивший затем самое широкое распространение.

Благородная возвышенная любовь – монополия рыцарства. Только женщина из «сеньориального» класса обладала привилегией возбуждать это чувство, но никак не простолюдинка. Есть два правила рыцарского поведения, две страсти и обязанности: «сражаться и любить». И то и другое должно совершаться абсолютно бескорыстно.

Куртуазная любовь основана на поклонении Даме и строится по модели вассальных отношений. Женщина в этом дуэте играет главную роль, занимает место сеньора. Влюбленный приносит клятву своей избраннице и служит ей как сюзерену. Культ любви включает отдельные ступени посвящения, а его центральным пунктом становится испытание. Рыцарь служит во имя идеи, а Дама – только повод для выражения чувств и демонстрации доблести. Интересно, что вознаграждение влюбленного как бы и не предполагается в этой игре, во всяком случае не является основной целью. Таким образом, характер этих отношений – платонический (хотя и реальная связь отнюдь не противоречила духу времени). В доказательство этого следует отметить, что культ Дамы процветал при дворах крупных сеньоров. Как правило, объектом поклонения избиралась хозяйка замка. Для вассалов своего мужа, странствующих менестрелей, происходивших из семей бедных и малоземельных рыцарей, она оставалась недосягаемой. Они прославляли зрелую замужнюю женщину, не рассчитывая на взаимность.

Помимо воспевания сеньоры, культ предполагал реальные действия, подтверждающие чувства почитателя. Это подвиги на поле боя или на турнирах, совершаемые в честь возлюбленной, что было наиболее традиционно, разнообразные деяния, начиная с самых простых и безобидных поступков, таких как ношение платка, ленты, перчатки или рубашки своей дамы, а также цветов ее герба, и кончая самыми экзотическими и мазохистскими актами вроде вырывания ногтей, бега на четвереньках и воя по-волчьи. Добровольно вступая в любовное рабство, рыцари подвергали себя всевозможным унижениям, чтобы добиться благосклонности своей повелительницы.

Куртуазная любовь, как считает Ж. Дюби, – это своего рода игра. Цель этой игры – избрать себе даму сердца и завоевать ее сердце. В своей работе «Европа в Средние века» он пишет: «Чтобы проникнуть в вертоград отдохновения, приблизиться к девам в усыпанном цветами уборе, адепт куртуазности должен был оставить своего коня, свои доспехи и оружие, преобразиться в другого человека, надеть светское платье, чуть ли не уподобиться женщине. Он должен сдерживать резкость своих движений. Облачившись в нарядный костюм, он старается придать грациозность своим жестам, прибегает к тысяче галантных ухищрений, будучи при этом объектом наблюдения, критики, а в случае успеха – увенчивается, подобно победителю турнира».

Своей кульминации поклонение женщине достигает в культе Девы Марии. Он распространился еще в XI в. и в XII–XIII вв. пользовался самой широкой популярностью. На Западе получает хождение легенда о непорочном зачатии Девы Марии и отмечается одноименный праздник. Дева Мария объявляется «новой Евой», искупившей грехи своей праматери, ее рассматривают как милосердную заступницу. Богородица символизирует собой образ незапятнанной девственности, чью духовную красоту мужчины религиозно превозносят.

Интересным является тот факт, что рядом с литературой трубадуров, которые воспевали женщину, распространяется антифеминистская литература – в основном в городах, начиная с XII в. Светские писатели берут на вооружение церковные взгляды на греховную сущность женщины, ее изначальную порочность. Во всевозможных фаблио бичуется женская испорченность, осмеиваются слабости и недостатки женщин: они суетны и болтливы, завистливы и глупы, спесивы и тщеславны, а их пристрастие к моде и косметике способно разорить мужей. Во всем потоке литературы того времени вряд ли можно найти доброе слово о женщине.

Кстати, что касается моды, то она оказывает свое влияние не только на женщин, но и на мужчин; как ни парадоксально и ни странно, но в Средневековье она тоже существовала.

Мода – это своего рода образец, на который ориентируется всякая цивилизация. В Средневековье мода касалась не только одежды, но и вообще всего: и манеры принимать гостей за столом, и манеры говорить, есть, пить, манеры ходить и приветствовать; и, наконец, к моде относится и то, как ухаживать за телом, за лицом и за волосами.

При рассмотрении вопроса о положении женщины в феодальном обществе и об изменении этого положения в лучшую сторону (что, по мнению ряда исследователей, имело место в ту эпоху) часто упоминается куртуазная любовь. Этим понятием обычно обозначают новую форму отношений между мужчиной и женщиной, которую современники называли «fine amour», т. е. «утонченная любовь».

Историки литературы восстановили модель куртуазной любви по сохранившимся поэтическим текстам того времени. Модель эта проста. В центре ее находится замужняя женщина, «дама». Неженатый мужчина, «юноша», обращает на нее внимание и загорается желанием. Отныне, пораженный любовью (любовь означала тогда исключительно плотское влечение), он думает только о том, чтобы овладеть этой женщиной. Для достижения цели мужчина делает вид, что подчиняется во всем своей избраннице. Дама — жена сеньора, нередко того, которому он служит, во всяком случае, она хозяйка дома, где он принят, и уже в силу этого является его госпожой. Мужчина, однако, всячески подчеркивает свое подчинение. Он, как вассал, встает на колени, он отдает себя, свою свободу в дар избраннице. Женщина может принять или отклонить этот дар. Если она, позволив себе увлечься словами, принимает его, она более не свободна, так как по законам того общества никакой дар не может остаться без вознаграждения. Правила куртуазной любви, воспроизводящие условия вассального контракта, по которому сеньор обязан вассалу теми же услугами, что получил от него, требуют от избранницы в конце концов предаться тому, кто принес себя ей в дар.

Однако дама не может располагать своим телом по своему усмотрению: оно принадлежит ее мужу. Все в доме наблюдают за ней, и если она будет замечена в нарушении правил поведения, ее объявят виновной и могут подвергнуть вместе с сообщником самому суровому наказанию.

Опасность игры придавала ей особую пикантность. Рыцарю, пускавшемуся в любовное приключение, надлежало быть осторожным и строго соблюдать тайну. Под покровом этой тайны, скрывая ее от посторонних глаз, влюбленный ожидал вознаграждения. Ритуал предписывал женщине уступить, но не сразу, а шаг за шагом умножая дозволенные ласки, с тем чтобы еще больше разжечь желание почитателя. Одна из тем куртуазной лирики — описание мечты влюбленного о наивысшем блаженстве. Он видит себя и свою даму обнаженными: вот наконец возможность осуществить свои желания. Однако по правилам игры он должен контролировать себя, бесконечно оттягивая момент обладания возлюбленной. Удовольствие, таким образом, заключалось не столько в удовлетворении желания, сколько в ожидании. Само желание становилось высшим удовольствием. В этом — истинная природа куртуазной любви, которая реализуется в сфере воображаемого и в области игры.

Модель поведения, представленная здесь, воссоздана по стихам, сочинявшимся для развлечения придворных.

Мы имеем дело с источником, требующим весьма осторожного подхода. Не следует думать, что он прямо воспроизводит жизненную реальность, т. е. нельзя принимать мысли и действия трубадуров и героев романов за прямое отражение мыслей и поступков тех, кто с удовольствием их слушал. Историку, изучающему истинное положение дел в ту эпоху, не следует забывать, что fine amour — это литературный образ. Особенно сильно можно ошибаться, определяя именно положение женщины, так как во всех текстах такого рода на первом плане находится мужчина. В огромном большинстве они были созданы мужчинами для развлечения мужчин. Эти произведения показывают нам не женщину, а ее образ в глазах мужчин той эпохи.

Французское общество XII в. разделялось на два класса: трудящиеся, в основном крестьяне, называвшиеся «вилланами», и «господа», группировавшиеся при том или ином дворе. Гастон Парис в высшей степени удачно употребил слово «куртуазный» для обозначения того типа любовных отношений, который мы здесь рассматриваем. Действительно, игра в куртуазную любовь возникла при княжеских дворах феодальной Франции. Играя в эту игру, демонстрируя умение изысканно завлекать женщин, придворный подчеркивал свою принадлежность к миру избранных, свое отличие от «деревенщины». Куртуазная любовь была прежде всего знаком престижа в мужском обществе, благодаря чему влияние созданной поэтами модели оказалось столь сильным, что смогло со временем изменить отношение к женщинам в обществе в целом. Первоначально хотя бы к определенной категории женщин, поскольку деление общества на классы распространялось и на женщин. Водораздел, отделявший «вилланок», с которыми самый утонченный рыцарь мог обращаться, как ему вздумается, от «дам», был незыблемым.

Придворные обычаи воздвигали барьер между мужским и женским миром, порождавший непонимание и недоверие с обеих сторон. Почему все же феодальная аристократия приняла правила игры в куртуазную любовь? Чтобы ответить на этот вопрос, нам следует рассмотреть матримониальные обычаи того времени. Для ограничения наследственных разделов требовалось сократить количество браков, в которые вступали сыновья благородных родов. Обычно семья стремилась женить одного, по преимуществу старшего, сына. Остальные, предоставленные самим себе, оставались в своем большинстве холостыми. В XII в. благородное рыцарство состояло главным образом из «юношей», взрослых неженатых мужчин, чувствовавших себя обездоленными и завидовавших мужьям. Достоин восхищения был тот, кто овладевал женщиной своего круга. Символический подвиг, предел юношеских мечтаний, заключался в том, чтобы дерзко соблазнить жену брата, дядюшки или сеньора, нарушив самые строгие запреты и презрев величайшую опасность, так как к верности жен (наряду со способностью их к деторождению) предъявлялись жесткие требования: от этого зависела правильность наследования. Двор был тем местом, где особенно процветала охота за благородными женщинами. Следовало ввести эту охоту в рамки определенных правил. Отношения между мужским и женским миром, которые сложились в результате аристократической матримониальной политики, таили в себе опасность. Куртуазная литература разработала своеобразный кодекс, положения которого имели целью ограничить ущерб, наносимый распущенностью.

Кроме того, куртуазная любовь имела воспитательное значение. Двор был школой, в которой мальчики проходили обучение при сеньоре их отца или дяди по материнской линии. Естественно, что женщина, жена патрона, дама, принимала участие в воспитании будущих рыцарей. Признанная покровительница живущих при дворе юнцов, она в их глазах заменяла им мать, от которой они были оторваны почти детьми. Она была их доверенным лицом, наставляла и имела на них неоспоримое влияние. Это влияние подкреплялось тем, что дама делила с их господином не только ложе, но и его помыслы. Не говоря уже о ее прелестях, для преодоления соблазна которых приходилось иногда окунаться по ночам в бочки с ледяной водой. Вместе с супругом дама присутствовала на бесконечных турнирах, на которых мальчики стремились отличиться и завоевать внимание господина. Любовь юношей устремлялась сначала к женщине, которая становилась тем самым посредницей между ними и сеньором. Любовь к даме, таким образом, включалась в механизм функционирования феодального общества.

Куртуазная любовь способствовала утверждению существующего порядка, проповедуя мораль, основанную на двух добродетелях: выдержке и дружбе. Рыцарь должен был уметь владеть собой, укрощать свои порывы. Правила игры, запрещающие грубо овладевать женщинами из хорошего общества, предполагали благородные пути для их завоевания. В то же время в языке трубадуров слову «любовь» постоянно сопутствует слово «дружба». Чтобы завоевать благосклонность той, кого рыцарь называл своим «другом», он демонстрировал самоотречение, преданность, самоотверженность в служении.

А это как раз те качества, которых сеньор требовал от вассала. Так стихи, воспевавшие куртуазную любовь, способствовали укреплению вассальной этики, на которой покоились политические устои феодального государства. Иногда кажется, что эти произведения были сознательно введены в систему рыцарского воспитания стараниями князей-меценатов, законодателей мод, которые стремились укрепить то, что мы назвали бы гражданским чувством.

Практика fine amour прежде всего повышала престиж «мужских» качеств: мужчине надлежало быть смелым и развивать присущие ему добродетели. От женщин тоже требовались смелость и осмотрительность. По правилам игры, падение женщин должно было происходить «благородным образом»: им следовало учиться держать себя в руках, владеть свои­

ми чувствами, бороться со своими недостатками — легкомыслием, лицемерием, чрезмерным вожделением. Так в высших слоях общества любовная игра служила воспитанию женщин. Она, по всей видимости, ни в малейшей степени не имела целью изменить существующий порядок подчинения женщины мужчине: как только игра кончалась, женщина возвращалась на отведенное ей Богом место, в непосредственную зависимость от мужчины. Однако способствуя душевному совершенствованию женщины, куртуазная любовь подготавливала тем самым условие для ее возвышения хотя бы в этом смысле.

Влияние куртуазной любви на общество оказалось весьма плодотворным, что повлекло за собой быстрое распространение ее традиций. Чтение куртуазной литературы и проецирование ее сюжетов на обыденное поведение людей постепенно вовлекли в сферу игры незамужних девиц — с конца XII в. во Франции куртуазные обычаи становятся частью ритуала, предшествовавшего вступлению в брак. В игру включались и женатые мужчины. Они теперь также могли выбирать себе среди женщин «друга», которому служили, как молодые рыцари. Все рыцарское общество целиком стало куртуазным. Куртуазные обычаи превратились в норму, и то, что поэты некогда воспевали как опасный и почти недостижимый подвиг, стало теперь обычным требованием хорошего тона.

Здесь уместно обратиться к литературному произведению, носящему нормативный характер. Я имею в виду «Трактат о любви», написанный Андре Капелланом в Париже около 1200 г. на латинском языке. Толкование этого произведения представляет большую трудность, что породило многочисленные и противоречивые его комментарии. Однако сегодня мы можем с уверенностью сказать, что «Трактат о любви» посвящен не только изложению правил куртуазной любви, но и ее критике. Автор, весьма просвещенный клирик, подробно объясняет благовоспитанным молодым людям, обучающимся при дворе Филиппа-Августа, что такое куртуазная любовь и каковы правила игры. Одновременно он указывает на то, что разгоревшуюся страсть нужно уметь вовремя укротить, так как она ведет к греху. Любовь, по его мнению, есть болезнь, испытание, которое нужно пройти, чтобы закалить себя. Но мужчина должен уметь победить в себе любовь, иначе он рискует попасть под власть женщины. Произведение не предназначалось для женщин, так как в последней части книги Андре Капеллан поносит их с очевидным удовольствием. Его сарказмы — лекарство для восстановления чувства мужского достоинства в соответствии с «правильным устройством мира».

Андре Капеллан стремился дать ответ на многочисленные и непростые вопросы, возникавшие в результате заимствования королевским двором галантных обычаев, укоренившихся при соперничающих дворах феодальных князей. Распространение обычая требовало поставить его в определенные рамки, воспрепятствовать его «чрезмерности». Трактат Капеллана был единственным произведением такого рода, внесенным в списки королевской канцелярии, что, по всей видимости, является признанием полезности. Он и был полезен в трех отношениях: призывом уважать иерархические различия; стремлением уменьшить издержки сексуальной активности вне брака путем внедрения в эту сферу норм, соответствующих матримониальным установлениям; проповедью плотских ограничений, благодаря которым телесная сторона любви, не теряя привлекательности, была менее чревата опасностью появления на свет незаконных наследников.

При чтении этого замечательного произведения следует отметить большое влияние куртуазной любви на изменение положения женщин. Андре Капеллан

— один из первых авторов, приводящих высказывания женщин, которые звучат порой более значительно, чем речи мужчин. Кроме того, автор указывает на ту пользу, которую женщины могли извлечь из куртуазных обычаев: выражение сексуальных устремлений мужчин становилось менее агрессивным и опасным и, как следствие, опека со стороны мужей и отцов — менее строгой. Может быть, именно благодаря этой свободе влияние женщин стало проникать за рамки женской половины дома.

Общий прогресс, особенно интенсивный во Франции на рубеже XII — XIII вв., освобождал личность от уз коллективных форм жизни. Мужчины начали понимать, что женщина — это не только тело, что нужно сперва завоевать ее сердце, заручиться ее согласием, что следует признать за женщиной наличие особых достоинств. Заповеди любовного кодекса соответствовали тому, что проповедовала церковь, стремясь доказать, что женщины должны иметь равные права с мужчинами не только на супружеском ложе, но и в вопросе согласия на вступление в брак. Случайно ли, что куртуазные обычаи вошли в моду как раз в то время (около 1200 г.), когда проповедники, почувствовав настроения женщин, стали прилагать усилия для развития форм чисто женской духовности?

То, что вначале было только игрой, предназначенной для мужчин, помогло женщинам феодальной Европы выйти из своего приниженного состояния. В течение веков, последовавших за утверждением новой модели отношений, вошедшие в ритуал слова и поступки, а через них соответствующие взгляды распространялись на все более широкие круги общества, как всегда бывает с культурными моделями, которые складываются в аристократических кругах, а затем постепенно проникают до самых нижних слоев социальной структуры. Так сформировался тип отношений между полами, характерный для западного общества. Еще и сегодня, несмотря на огромные перемены в этой области, яркой отличительной чертой европейской цивилизации являются традиции, унаследованные от куртуазной любви.

Детство и воспитание

(СЛАЙД) У семьи зачастую не было эмоциональной функции. Это не означает, что в ней не было любви. Но все же чувства между супругами, между родителями и детьми не были необходимыми ни для существования семьи, ни для гармонии в ней; если чувство все-таки появлялось, это был лишь дополнительный плюс.

Эмоциональные контакты и социальные связи осуществлялись вне семьи, благодаря очень плотной и активной среде, состоявшей из соседей, друзей, господ и слуг, детей и стариков, где привязанности складывались вне строгих рамок. Супружеская семья растворялась в этой среде.

(СЛАЙД)

Многодетная семья считалась нормальным явлением для всех слоев общества. Ежегодная норма рождаемости составляла около 35 человек на тысячу. Впрочем, королевские пары подавали здесь пример: Людовик VI и Алике Савойская, Генрих II и Алиенора Аквитанская, Людовик VII и Бланка Кастильская, произвели на свет по восемь детей каждая.

Вопреки многолетним утверждениям историков, детородный период у женщин в XII и XIII веках был практически таким же, как у современных матерей. Если его считали коротким, то лишь потому, что зачастую его прерывала смерть во время родов или кончина супруга, который мог быть намного старше жены. А молодые вдовы, за исключением женщин аристократического происхождения, редко выходили замуж во второй раз. Первый ребенок нередко рождался относительно поздно, из-за чего довольно велик разрыв между поколениями. Но он не чувствовался так заметно, как сейчас, из-за распространенной возрастной разницы между супругами или между первым и последним ребенком.

(СЛАЙД) В этом отношении показателен пример Алиеноры Аквитанской. Она родилась в 1122 году и в 15 лет (1137) вышла замуж за наследника французского трона, будущего Людовика VII, которому родила двух дочерей: Марию (1145) и Алике (1150). В 1152 году, после пятнадцати лет замужества, она развелась и вскоре вышла замуж за Генриха Плантагенета, моложе ее на десять лет. От этого нового союза родилось восемь детей: Гийом (1153), Генрих (1155), Матильда (1156), Ричард (1157), Жоффруа (1158), Элеонора (1161), Джоанна (1165) и Джон (1167). Таким образом, рождение ее детей относится, с одной стороны, к периоду между 23 и 28 годами, а с другой — оно происходило в возрасте 31, 33, 34, 35, 36, 39, 43 и 45 лет. Между рождением первого и последнего ребенка прошло 22 года.

(СЛАЙД) Еще один характерный случай: Уильям Маршал (Гийом ле Марешаль) граф Пемброк, регент Англии с 1216 по 1219 год, женился лишь в возрасте 45 лет, выбрав в жены Изабеллу де Клер, богатую наследницу, причем моложе его на 30 лет. Несмотря на разницу в возрасте супруги успели произвести на свет девять детей. Нужно добавить, что в приведенных примерах речь идет лишь о тех детях, о которых что-либо известно. Те же, кто умер в раннем возрасте, практически не упоминаются в документах и хрониках.

(СЛАЙД) Действительно, детская смертность была весьма высока. Около трети детей не доживало до пятилетнего возраста и по меньшей мере 10% умирали в течение месяца после рождения. Можно утверждать, что в Англии в XIII веке из 1000 детей,

рожденных в один год, 650 доживали до 10 лет.

(СЛАЙД) В связи с этим детей крестили очень рано, чаще всего на следующий день после рождения.

По этому случаю в церкви совершалась церемония. Обычай окунать обнаженного новорожденного в крестильную купель практически исчез в XII веке. Крещение производилось путем «обливания»: священник троекратно поливал головку новорожденного святой водой, осеняя его крестом и произнося: «Ego te baptize in nomina Patris et Filii et Spiritus sancti»(«Крещаю тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа» (лат.). (Примеч. пер.)

Обыкновенно у новорожденного имелось несколько крестных отцов и матерей. Гражданской церемонии не существовало, а потому многочисленность восприемников считалась необходимой, чтобы лучше сохранить воспоминание о событии.((СЛАЙД) Известно, что Филипп Август был крещен на следующий день после своего рождения, 22 августа 1165 года, парижским епископом Морисом де Сюлли (тем самым, кто в 1163 году решил реконструировать собор Парижской Богоматери), и что присутствовали три крестных отца и три крестные матери: Гуго, аббат Сен-Жермен-де-Пре, аббат Сен-Виктора, Эд, бывший настоятель Сен-Женевьев; его тетя Констанция, жена графа Тулузского, и две женщины-вдовы, жившие в Париже.)

Смерть обрывала много жизней преждевременно, и эта демографическая обстановка порождала безразличие к детской смерти. «У меня все умирали во младенчестве» - заявлял Мишель Монтень. Поэтому и никто не думал, что ребенок уже заключал в себе человеческую личность.

Девочек, вероятно, не так ждали, как мальчиков, но доказательства для такого утверждения косвенные. Принцип мужественности преобладал у знати того времени, поэтому родители, что очень вероятно, надеялись на рождение наследника мужского пола, которому можно передать земли или титул. Неравенство полов, как кажется, было менее явным среди простолюдинов. Женщины были отстранены от бывшего призванием знати военного дела, но вовсе необязательно от других форм жизненной активности.

Продолжительность детства была сведена к его самому хрупкому периоду, когда человек не может обходиться без посторонней помощи. До 6—7 лет ребенок воспитывался няньками. (СЛАЙД) Его занятия состояли из различных игр, таких, как прятки, жмурки, чехарда и т. п., и игрушек: шарики, кости, бабки, волчки, деревянные лошадки, тряпичные и кожаные мячи, куклы с двигающимися ручками и ножками, выструганные из дерева, миниатюрная посуда. Очень рано, едва окрепнув физически, выйдя из-под постоянной опеки няни, кормилицы, ребенок смешивался с взрослыми, оказывался в обществе взрослых людей и воспринимался как взрослый. (СЛАЙД) Пребывание в семье и в обществе в качестве ребенка было слишком кратким и слишком незначительным, чтобы нашлось время или причина для его запоминания или пробуждения чувств по отношению к этому периоду.

Обстоятельства жизни заставляли детей рано взрослеть. В том мире молодость означала зрелые годы, и таким образом для юности не оставалось места. Подростковый период и юность попадали под понятие «детство» до XVII века.

(СЛАЙД) Средневековое искусство до XII – XIII веков не касалось темы детства и не пыталось его отобразить. Трудно представить, что пробел этот существует по причине отсутствия опыта и художественного мастерства. Скорее, в этом мире не было места для детства. В мире романских художественных форм до конца XIII века просто нет детей со свойственными им морфологическими чертами – изображены просто люди меньшего роста.

Полное безразличие вплоть до XIII века к чертам, свойственным детству, проявляется не только в изобразительном искусстве: костюм тех времен в полной мере показывает, насколько в реальной жизни не предавалось отличиям детства от взрослого состояния. Как только ребенок вырастал из пеленок (то есть его переставали заворачивать в кусок ткани), его одевали как женщину или мужчину его сословия.

(СЛАЙД) Об образовании же и воспитании благородных девиц известно немного. Сумма знаний того времени, какова бы она не была, учила сначала думать, а потом действовать. Цель воспитания – не столько смягчать души, сколько закалять их. В высших слоях общества девочки и мальчики по большей части воспитывались отдельно, особенно. С очень раннего возраста родители объясняли девочкам, что они отличны от мальчиков по способностям и даже по природе.

Девочек могли воспитывать дома; также со временем распространился обычай отдавать своих дочерей в монастыри на воспитание. В известной мере это объясняется тем, что духовенство стремилось оказать влияние на знатных людей через их жен, которые получали воспитание в монастырях. Не случайно в числе приданого знатной невесты были книги религиозного содержания.

(СЛАЙД) Женских монастырей было меньше и они хуже обеспечивались, чем мужские. Монастыри не только сохраняли религиозное призвание насельников, но были и важными социальными учреждениями. Они принимали девочек из семей, где было так много сестер, что просто недоставало средств для приданого для каждой. Давали приют девушкам, которые в силу некоторых увечий не могли выйти замуж. Они исполняли и роль образовательных учреждений.

(СЛАЙД) Объектом действия зачастую выступал отец. Он и принимал решение об отдаче девочки в монастырь – на время или насовсем. Монастырь обеспечивал атмосферу для мирного существования, в которой женщины могли жить, молиться, работать. Смиренно служа Богу, они могли участвовать в литургии, найти применение своим административным и интеллектуальным талантам. Помимо элементарных навыков чтения и письма, зачастую образование полов сводилось к основательному знанию Библии, творений отцов церкви, начал гражданского и канонического права. Богаты были библиотеки женских монастырей (Италия).

(СЛАЙД) Но все-таки по большей части девушки воспитывались дома. Дочери знати росли на женской половине, в геникее. Девушки проводили время, готовясь к замужеству и роли хозяйки замка, обучаясь рукоделию, основам врачевания, попутно изучая светскую манеру обхождения, танцы, игру на лютне. Дома дочерей наставляли в надлежащем поведении, но мы понятия не имеем, как это происходило. Прежде всего девочку, вероятно, учили, что делать со своими глазами: мальчики мужественно смотрели вперед, девочки или опускали глаза, или поднимали их к небесам. Прежде всего, каждой благородной женщине Средних веков следовало помнить правило: «Ничего не следует делать чрезмерно, ни слишком много, ни слишком мало». В поведении всегда необходимо соблюдать меру, особенно на людях. Например, в беседе: если женщина говорит слишком много, ее назовут болтливой и глупой; если она излишне молчалива, ее, пожалуй, сочтут неприветливой.

Немалое внимание в воспитании женщины уделялось моде. Не следовало слепо подчиняться ее требованиям, так же как было бы нелепо заставлять девицу или молодую женщину хранить верность отжившим модам. Главным правилом здесь было «придерживаться золотой середины и следовать большей части населения королевства, в котором вы пребываете, ибо, вырядившись в новые наряды, пришедшие от иностранных женщин и из других краев, вы скорее навлечете на себя насмешки и издевательства, чем украсите себя и собственную страну».

Знатных дам мало занимали заботы о доме, поскольку этим ведали управляющие. Вот, например, что писал испанский рыцарь капитан Педро Нинья, которого кастильский король послал во Францию.

Испанец посетил замок старого французского адмирала Рено де Три в самом начале XV века и прожил в нем несколько месяцев, удерживаемый любезностью хозяев, а более всего чарами хозяйки. Это была, как заверял капитан Педро Нинья, «прекраснейшая из дам, когда-либо живших во Франции. Происходила она из стариннейшего рода Нормандии, была дочерью сеньора де Беланжа. И обладала она всеми достоинствами, надлежащими столь благородной даме: умом великим, и править домом умела лучше любой из дам своей страны, и богата была соответственно...»

Скромность, мягкость и сдержанность определили женский идеал. Женщины сидели с шитьем или пряжей, заботились о доме или детях, молились. Эти вечные образы воплотили сущность женственности.

В воспитании дочери девственность рассматривалась и как социальная, и как религиозная ценность. Не только судьба души ребенка, но и честь семьи зависела от этого. Девочек непрерывно призывали охранять их сокровище, даже ценой жизни. Ввиду широкой распространенности девственного идеала девушкам, должно быть, было очень трудно выходить замуж, вынести то, что духовенство изображало как состояние порока и скверны. Действительно, хорошо засвидетельствовано, что брак был травмирующим фактором для молодых женщин, потому что женский опыт в этом отношении подтверждал церковное учение. Чистота девушки обычно защищалась, только чтобы потом в браке принести ее в жертву.

Приобщаясь к культуре и образованию, женщины утверждали гуманные нормы поведения в обществе, смягчали, даже одним своим присутствием, жесткость мужчин. А платок, брошенный между двумя готовыми к поединку рыцарями, мог предотвратить схватку и примирить их. Новое – куртуазное – отношение к женщине позволяло и даже требовало её присутствия на многих рыцарских забавах: турнирах, охоте (а то и на войне; примером могут послужить второй и третий крестовые походы). Известны случаи, когда дамы, вынужденные наравне с мужчинами подолгу «не сходить» с седла, носили мужское платье (женское седло ещё не было изобретено). Так, «в 1174 году мятежная супруга Генриха II Английского, Алиенор Аквитанская (это был её второй брак), была захвачена в плен сторонниками законного монарха – в тот момент на ней был костюм и полудоспех, как и на рыцарях её свиты». Кроме того, женщины иногда надевали мужской костюм для участия в праздничных церемониях, которыми славилось Средневековье.

Повышение статуса женщин наиболее ярко читается в культе Девы Марии, расцветшем в XII – XIII вв. Параллельно с благоговейным отношением к Богородице развилась и идея превосходства женского начала над мужским. Один средневековый автор весьма недвусмысленно заявляет:

«Женщине следует отдавать предпочтение перед мужчиной во всем, а именно: в материале, потому что Адам был сделан из глины, а Ева – из ребра Адама; по месту, потому что Адам был сотворен вне рая, а Ева – внутри его; в зачатии, потому что женщина родила Бога, а мужчина не мог этого сделать; в явлении, потому что Христос после воскрешения явился именно женщине; в возвышении, потому что женщина, а именно Дева Мария, парит над хором ангелов».

В светской жизни культ Девы Марии уравновешивался культом дамы в том виде, как его исповедовали рыцари Средневековья. Это было совершенно светское изобретение. Эти два культа развивались параллельно, и каждый из них противостоял аскетическому взгляду на женщину, который лишал ее достоинства и стремился очернить ее. Лирическая поэзия трубадуров и менестрелей Франции и Германии, которые превыше всего ставили любовь и поклонение женщине, также стремилась культивировать эти высокие чувства.

С XII в. века женщины, находясь подле мужа, завоевывали все большую свободу. Поначалу лишенные права наследования, теперь они могли признаваться как наследницы. В качестве супруги женщина имела преимущественное право перед родственниками-мужчинами по боковой линии. Феодальный режим признал полностью и окончательно за женщиной право владеть фьефом и сеньориями. Женщина могла наследовать землю и власть. Родство по женской линии считалось наиболее тесным. Сыновья сестер зачастую воспитывались при дворе или в доме брата, и отношение к гам было не хуже, чем к собственным детям. Рыцарь, говоря о своем происхождении, обязательно упоминал родню матери. Женщины являлись членами правящих династий и определяли династические отношения.

Развлечения

Жизнь у людей средневековья была монотонная. Оживление наступало лишь несколько раз в году: между Пасхой и Днем Всех Святых, когда замок действительно выполнял функцию военного, политического и экономического центра; во время ярмарок, праздников, после жатвы или сбора винограда, в дни, когда наступал срок выплаты оброков, созыва войска или суда. Впрочем, подобные случаи происходили не так уж часто, оставалось много времени, не занятого ничем,и в течение многих дней замок казался пустынным и печальным.

Расстояния, непогода или плохие дороги часто вынуждали дворян, особенно зимой, оставаться в замках и усадьбах, в семейном кругу, куда доходили лишь редкие новости. Прибытие трувера, пилигрима, гонца было событием: с такими гостями обходились как нельзя лучше и, если они хоть мало-мальски развлекли или заинтересовали владельца замка, их осыпали подарками, удерживали в замке, предлагали поскорее приезжать вновь.

Если даже в наши дни в подобных «родовых гнездах» царит унылая скука, несмотря на скорость средств передвижения, прессу, поступающие по почте новости, визиты и все забавы утонченной цивилизации, то можно представить, чем было для средневекового барона, зачастую невежественного, одинокое существование, на которое он был обречен не менее чем на половину каждого года.

Большинство развлечений являлись общими для всех социальных категорий: прогулки и зрелища (театр, жонглеры, животные), музыка и пение, танцы, но, кажется, любимое развлечение средневековых жителей — это азартные и домашние игры. Все они хорошо известны, сегодня я не буду на них останавливаться. Однако существовали развлечения, присущие лишь аристократии и не всегда правильно понимавшиеся историками. О некоторых из них я и хочу рассказать. Это: турнир, охота, игра в шахматы.

Турнир.

В большей степени, чем война — где настоящие сражения были редкостью, — они составляли основу военной жизни и наиболее верный способ приобрести славу и состояние. Происхождение турниров известно довольно плохо. Возможно, они связаны с воинскими обычаями германцев. Их средневековая форма получила распространение на территории

между Луарой и Маасом во второй половине XI века. И с этого времени, несмотря на многочисленные запреты церкви и некоторых суверенов, популярность их неуклонно росла. Там, где из-за введения Божьего мира частые войны прекратились-, турниры предоставляли рыцарям единственную возможность реализовать свою излишнюю агрессивность, а также отличный предлог покинуть замок с его наскучившей монотонностью. В основном молодые, неженатые рыцари, не имевшие феодов, те, кто, объединившись в неугомонные банды, отправлялись на поиски приключений и богатых наследниц, были участниками турниров. Турниры воспринимались как радостное событие. Кроме периода Великого поста, их устраивали с февраля по ноябрь каждые пятнадцать дней на территории своей же провинции, но не в крупных городах, а возле одиноких крепостей, на границе двух княжеств или феодов. Их не проводили ни насельской площади, ни на подступах к замку, а выбирали ровное поле, ланды или луг, где пространство не ограничено. Самому турниру предшествовала серьезная подготовка.

Тому, что турниры стали великолепным торжеством, далеким от первоначального назначения, во многом способствовали женщины. Одну из сторон огороженного турнирного поля занимали трибуны, предназначавшиеся в основном для знатных дам. После боя дамы обычно раздавали награды победителям. Таким образом, состязания часто превращались в источник соперничества и глубокой ненависти.

Турнир продолжался в течение нескольких дней, обычно трех. Во время прохождения турнира рыцарь не мог быть уверенным в своей безопасности. В первый день турнира судьи размещали шлемы на ограде внутреннего дворика (клуатра) в определенном порядке, над каждым из шлемов — знамя (рис. 8). Затем появлялись дамы, девицы и все общество, собравшееся по случаю турнира. Судьи несколько раз проходили по галереям, и один из герольдов выкликал имена участников турнира, которым принадлежали выставленные шлемы. Если дама дотрагивалась гербовой фигуры, то рыцарь, которому принадлежал шлем, мог быть объявлен рекомендованным, что давало право другим участникам турнира его безнаказанно избивать. А Рыцарей, которые якобы покушались на честь дам, злословя о них, полагалось бить до тех пор, пока они громким голосом не запросят у дам пощады и не дадут обещания впредь никогда не отзываться о них дурно.

Сражения начинались на рассвете, сразу после утрени, и заканчивались только вечером, перед церковной службой.

Несколько лагерей — созданных по географическому или феодальному признаку, — сражались друг с другом, сначала по очереди, затем одновременно. На поле царила такая неразбериха, что герольдам, специальным глашатаям, приходилось вести для зрителей своеобразный репортаж: описывать основные воинские подвиги и выкрикивать имена тех, кто их совершил. Вечера посвящались перевязыванию ран, пирам, музыке, танцам, любовным интрижкам. На следующее утро все начиналось заново. Вечером последнего дня, когда наставало время вручения приза, судьи и почетный рыцарь, сопровождаемые гербовым королем, выбирали одну даму и двух девиц и шли с ними при ярком свете факелов в отдельную залу. Через несколько минут все возвращались в следующем порядке: трубачи, трубящие в трубы; герольды и персеванты, выстроенные клином; гербовый король; почетный рыцарь, с обломком копья длиной пять футов. Далее следовали дама, которую справа и слева поддерживают под руки двое судей, в руках у нее — приз, накрытый покрывалом, концы которого держали обе девицы, каждую из них тоже держит под руку один из судей. Процессия останавливалась перед тем, кому должны вручить приз, и гербовый король объявлял: «Воззрите на сию благородную даму, госпожу такую-то, каковую сопровождают почетные рыцарь и сеньоры мои судьи. Дама сия явилась вручить вам турнирный приз, ибо оный заслужен вами как рыцарем, мечом искусно владеющим и наиболее соперников поразившем в турнире сегодняшнем. Моя госпожа просит вас соблаговолить его принять».

Тогда дама снимала покрывало с приза. Обычно это драгоценность. Рыцарь-победитель преклонял колена, затем поднимался, принимал приз, выходил вперед и целовал в щеки сначала даму, потом — девиц. В это время гербовый король выкрикивал боевой клич (девиз) рыцаря. Празднество завершалось танцами.

Охота

Охотой, в отличие от войн и турниров, занимались во все времена года. У большинства она превращалась в безграничную страсть, и ради нее многие рыцари решались терпеть любую непогоду и самые ужасные опасности.

В своем сообщении я бы хотел осветить две разновидности охоты – псовую и соколиную.

Особое место следует отвести соколиной охоте, появившейся на Западе в начале XI века и очень быстро ставшей одним из излюбленных развлечений аристократического общества.

Это было Занятие действительно в высшей степени благородное, жестокое и красивое одновременно, коим не пренебрегали даже дамы.

Известна глава из «Книги о короле модусе», которая называлась так: «Ниже указано суждение о собак х и птицах и которые суть прекраснее». Глава построена как спор между двумя дамами, в котором выясняется, какая из двух охот занятней — с собаками или с птицами. Подобная охота представляла весьма сложное искусство, и будущему охотнику приходилось посвящать ему не один час занятий. Он должен был знать, как поймать птицу, как ее кормить и ухаживать за ней, как научить ее слушаться жестов и посвистываний, распознавать жертву и охотиться на нее. Этой тонкой науке, считавшейся самой изысканной в куртуазном воспитании, посвящены многочисленные трактаты, большинство из них составлены на Сицилии, а некоторые сохранились и до наших дней. Они сообщают нам, как именно должна происходить выучка молодого сокола. Его брали из гнезда, желательно сразу после рождения. После первой линьки ему подрезали когти, привязывали к лапке колокольчик (на случай, если он потеряется) и зашивали веки (чтобы хорошо выучить птицу, ее нужно сделать временнослепой). И лишь затем начиналась собственно выучка: сокола приучали сидеть на специальной жердочке и на руке, обучали посвистываниям, которые он должен уметь различать; далее, освободив веки, заново приучали его к свету, дразнили при помощи искусственных жертв. На все это уходил почти целый год. Наконец наступало время первой охоты. Сокол, накрытый капюшоном, сидел на руке хозяина. Когда появлялась дичь, накидку снимали. Птица взмывала в небо, выслеживала жертву, бросалась на нее и терзала до тех пор, пока свист хозяина не приказывал вернуться обратно. В большей степени, нежели собаке и коню, именно соколу выпала честь стать любимым животным знати. Вилланам запрещалось владеть этой исключительно благородной птицей. К тому же на покупку хотя бы одного сокола требовалась значительная сумма, а подарок подобного рода расценивался как поистине княжеский. Смерть сокола становилась для хозяина горестной утратой. Не случайно трактаты, посвященные дрессировке этих птиц, содержали множество советов, как продлить их жизнь, хотя в отличие от описания техники обучения они оказываются недостаточно серьезными и зачастую противоречат друг другу. Вот несколько рецептов по уходу за простудившимся соколом из трех разных трактатов.

Первый скромно рекомендует: «Возьми горячего вина, смешанного с толченым перцем; влей эту смесь в глотку соколу и держи, пока тот ее не проглотит. Тогда он излечится».

Второй отдает предпочтение мясному средству: «Смесь воды с содой для стирки и золы от лозы виноградной сгоревшей влей ему в глотку. Подожди, пусть проглотит, затем ящерицу съесть ему предложи. И излечится он». Третий, наконец, предлагает полный курс лечения: «Возьми четыре куска сала, обмазанного медом и посыпанного металлическими опилками; вложи их ему в глотку. Поступай так в течение трех дней, исключая всякую другую пищу. На четвертый день пусть он проглотит небольшого цыпленка, которого следует предварительно напоить большим количеством вина. После этого перед огнем разотри ему горячим молоком грудь. Остальные дни корми его воробьями и другой мелкой птицей. Он верно излечится»

Отражение участия дам в соколиной охоте в изобразительном искусстве.

Знатные люди были так привязаны к своим птицам, что брали их с собой повсюду. Ковер из Байе (1089-е гг.) представляет нам Гарольда, высаживающегося в устье Соммы, на земле Ги, графа Понтье. Он едет верхом среди своих спутников с птицей в руке. Тут же изображен Вильгельм, герцог Нормандский, появляющийся, чтобы спасти Гарольда из рук графа Понтье, его врага. Вильгельм (рис. 16) одет в норманнские штаны, короткую котту и короткий плащ, скрепленный на правом плече. На ногах — шоссы, перевязанные перекрещивающимися ремнями. Голова его непокрыта, волосы выстрижены на затылке — по норманнской моде 1065 г.

На крышке саркофага середины XII в., хранящегося в музее Ньора, есть очень интересные сцены охоты. В одной из сцен — дама, выпустившая сокола. Она сидит верхом по-дамски, — отведя обе ноги вправо; одета в блио (bliaut), волосы заплетены в длинные косы. Она нахлестывает лошадь, нагоняя сокола, поразившего какую-то дичь (рис. 17). Сзади следует собака. В этом виде охоты использовали собак, выученных приносить дичь, добытую соколом. На другой стороне крышки — дворянин, также верхом, с соколом на руке (рис. 18).

На рис. 23 — дама, с миниатюры из рукописи «Книги о короле Модусе». Она в ярко-синем платье-корсете с розовым шапероном, подбитым белым мехом; седло — красного цвета. Из-под шаперона видна рубашка (chemisette) в мелкую сборку, прикрывающая грудь. Даму сопровождает «птичья» собака, как их называют в трактате Гастона Феба. В этом произведении собака названа «chien d’oysel et espagnol» (птичья собака или спаниель); она приносит куропаток и перепелов, т. е. дичь, убитую ловчей птицей (ястребом).

Рис. 25, изображающий другую сидящую верхом даму, которая держит ястреба без клобучка, готовым к полету, сделан по пластине из коллекции Соважо (Лувр), выполненной резьбой по слоновой кости (около 1360 г.). Она в просторном сюрко, застегнутом, спереди на пуговицы, с боковыми прорезями для рук; на голове — шаперон, отвернутый спереди наверх. Сюрко открыто спереди и сзади, чтобы удобнее было садиться в седло, т. к. видно, что эта дама, как и предыдущая, сидит на лошади по-мужски.

В XI—XVI вв. дворяне часто брали сокола или ястреба с собой на прогулки, ассамблеи и визиты. Подобная сцена представлена на футляре зеркала из Лувра, где изображены, по всей видимости, библейский царь Соломон, сидящий на троне с соколом в руках, и царица Савская (рис. 26). Этот обычай был отличительным признаком знатности.

Рис. 27 — реконструкция, сделанная по изображению с рамы зеркала из коллекции У. Снейда, датируемого началом XIV в. Мы видим молодого человека и даму на конной прогулке. Женщина поглаживает подбородок своего возлюбленного, который держит на руке ястреба. За ними — пеший паж, вооруженный рогатиной. Наездница сидит в седле по-мужски, сильно подогнув ноги. Часто и высокородные дамы появлялись верхом, с ястребом на руке. На рис. 28, скопированном с бронзового барельефа из коллекции графа Ньеверкерке, — молодая женщина в овальной диадеме с вуалью, в облегающем платье-корсете с длинными рукавами из легкой ткани. Она по-дамски сидит верхом на иноходце, на котором — богатая попона и плюмаж между ушами. При лошади — маленький спаниель, необходимый для соколиной охоты. Эта отливка — прекрасное произведение искусства.

Шахматы.

Шахматы были страстью дворянства. Их популярность заставляет несколько изменить сложившееся мнение о знати, т.к. шахматы требуют определенной культуры ума и навыков комбинированного мышления. В шахматы часто играли и дамы, что изображено на многих миниатюрах.

Во Франции они появились в XI веке, а вовсе не во времена Карла Великого,

как это иногда утверждают. Очень скоро они сделались любимым времяпрепровождением аристократического общества. Умение играть в шахматы считалось одной из составных частей воспитания знатного человека. Чтобы достичь в нем совершенства, нужно, как говорится в «Песне о Ли де Нантейле», начать обучение в возрасте шести лет. С XII по XIV вв. не было ни одной дамы, которая не умела бы играть в шахматы; сегодня такого не скажешь. Шахматная доска из дерева или металла считалась предметом роскоши. Владелец демонстрировал ее с неизменной гордостью, даже если сам не умел пользоваться ею. Она делалась больших размеров и часто служила верхней частью богато украшенной шкатулки, внутри которой находилась табль, а на противоположной стороне — марель. До конца XII века шахматная доска была однотонной (обычно белой), и прорезанные (иногда отмеченные красным) линии делили ее на 64 клетки. Современный вид — чередование черных и белых клеток — доска приобрела только в начале правления Филиппа Августа. Это не изменило правил игры — и сегодня можно играть в шахматы на одноцветной доске — однако облегчило видение и проверку ходов. Сами ходы несколько отличались, поскольку фигуры имели несколько иной характер и правила передвижения. Прежде всего «ферзь» (от персидского слова, обозначавшего визиря) двигался не во всех направлениях, а только по диагонали и не больше, чем на одну клетку за ход. Сила этой фигуры на шахматной доске была невелика. Так же и «альфен» (alfln), заменявший современного слона, продвигался по диагонали на две клетки через две (и мог при этом перепрыгивать через другие фигуры). Зато король, ладья, конь (вместе с рыцарем на спине) и пешки ходили точно так же, как и в современной игре, если не считать некоторых незначительных отличий. Цель игры, как и сегодня, — поставить мат королю противника, и так же, как и сегодня, говорили «шах», если ему угрожала непосредственная опасность.

Нередко игроки от размышлений за шахматной доской переходили к драке. В романах и хрониках встречаются упоминания о том, как шахматная партия становилась поводом и для поенных столкновений. В романе об Ожье Арденнском сын Карла Великого играет в шахматы с Балдуином, сыном Ожье:

Сын короля двигает свою первую пешку,
Балдуин отступает своим слоном;
Сын короля преследует его,
Напал сбоим конем на другого слона;
Так, пока первый наступает, а второй отходит,
Болдуин внезапно ставит гному мат...

Увидев это, Шарло выходит из себя и начинает оскорблять Балдуина:

«Бастард, ты весьма заносчив,
Низок и коварен и много мнишь о себе;
Ожье, твой отец, — у моего на службе,
За все золото мири он не сможет отказаться,
Если ему велят отсечь тебе руки и нош,
Сжечь в огне и утопить в болоте».
Схватив обеими руками шахматную доску,
Он ударил Болдуина в лоб;
Голова раскололась, и мозг выпал;
Мертвым тот упал на мрамор от удара.

В другой рукописи XIII в. из Британского музея рассказывается, как Джон, сын короля Генриха Английского и брат Ричарда Львиное Сердце, бросает шахматную доску в Фулька Фиц-Уорена и попадает ему в голову. Фульк же отвечает тем, что ударяет Джона ногой в живот.

Дата добавления: 2015-08-17