Полоса 29

Оригинал файла в PDF (487Kb)

Предыдущий документ

Следующий документ

Афиша Выставки коммерсантъ

weekend «

Зебра

», 1964

год «Опыт с прогрессией (5)

», 1968–1970

годы «Комета

», 1971

год эмигрант по месту жительства, был идеальный культурный герой для советской оттепели. Недоучившийся врач, почувствовавший неодолимую тягу к искусству и в итоге очутившийся в школе «Мюхей», прозванной «будапештским Баухаузом» (отчего даже сложилась легенда, будто бы там преподавал непосредственно Ласло МохойНадь, транслируя новое художественное мышление, так сказать, на венгерской частоте, хотя Вазарели, конечно, куда больше обязан другому баухаузовцу, Йозефу Альберсу), он по методу, в сущности, так и остался окулистом. И научный, гештальтпсихологический подход к изображению, к

trompеl’oeil,

к суггестивности иллюзии очень пригодился ему после переезда в Париж, где зарабатывать пришлось в рекламной графике. Из этой рекламной продукции, сохранявшей память о Баухаузе, родились его первые обманки с зебрами (напоминающие также и о Маурице Эшере) и послевоенные абстрактные опыты, а из них — опарт и кинетизм. Программу кинетического искусства Вазарели сформулировал в «Желтом манифесте», опубликованном по случаю групповой выставки «Движение», что была сделана при участии начинающего куратора Понтюса Хюльтена в авангардной парижской галерее Дениз Рене в 1955м. На выставку собрали всех, и предшественников вроде Марселя Дюшана с Александром Калдером, и малоизвестную молодежь вроде Жана Тенгели. Успех выставки и пятидесятилетнего «начинающего» художника Вазарели как теоретика движения «Движения» был колоссальным — Вазарели тут же нахватал всяческих призов и стал участником первых четырех, самых героических «документ». Его идеи были смесь баухаузного левацкого мессианства и баухаузной офтальмологии, но тоталитарный опыт середины века привел его к мысли, что художник если и может чтото пропагандировать, так только объективнопрекрасное: геометрическирешетчатое, машинное, лишенное всего «слишком человеческого». Лишенное якобы и самой материальности: калейдоскопические картинки, выстроенные на бинарных оппозициях формальных элементов, складываются не на холсте или стене, а в глазу и мозгу зрителя — чистый сигнал, несущий информацию. Демократ, он отстаивал народность своего вооруженного новейшей научнотехнической эстетикой искусства, думая внедрять его образцы — принципиально однообразные, коль скоро истина одна,— во все возможные сферы дизайна, от недорогих шелкографий, ковров и ваз до росписей и мозаик на стенах общественных зданий. Одна из них — в университетском городке Каракаса — называлась «Дань почтения Малевичу». И в этом Вазарели, разумеется, смыкался с советскими кинетистами, возводившими свою генеалогию к русскому авангарду, конструктивизму, экспериментам Александра Родченко, Наума Габо и Антона Певзнера. Как и в другом — в предчувствии космической эры: над «планетарным фольклором», языком форм эпохи спутников и ракет, Вазарели работал с середины 1950х. И не зря: в 1982м Герой Советского Союза французский космонавт ЖанЛу Кретьен доставил партию его шелкографий на орбитальную станцию «Салют 7». Одна из них будет на московской выставке — наряду с другими принтами, картинами, объектами и кинетическими фильмами. Возможно, Дюшан, предрекавший скорое забвение опарту, простонапросто приревновал, увидев, как из его собственных оптических забав и «анемичного кино» начала и середины 1920х рождается такое модное и, как поначалу казалось, влиятельное направление. Опарт, действительно, быстро сошел на нет, чтобы возродиться вновь во времена тотальной компьютеризации, когда стало казаться, что буквально все, что есть визуального в компьютере, от простейшей, распадающейся на несколько дюжин пикселей картинки до сложного 3Dмоделирования, было давно нарисовано Виктором Вазарели. Выставка Вазарели, которую покажут в Москве, ездит по миру уже четверть века: это вещи из коллекции венгерских музыкантов Тибора и Кати Чепеи — они дружили с художником и демонстрировали его работы во время концертов, уверовав в точное соответствие каждой краски его палитры ступеням хроматической гаммы. Выставка проходит на высшем дипломатическом уровне — в организации участвует посольство Венгрии и Венгерский культурный центр, и это вполне в русле культурной политики страны, многие годы занятой собиранием громких имен. Скажем, фотографовэмигрантов, сделавшихся немцами, французами и американцами, конструктивистов, растворившихся в европейском интернационале, или вот Вазарели, ставшего частью Парижской школы. Впрочем, он начал возвращаться на родину задолго до падения советского режима: в 1976м открылся первый венгерский музей Вазарели в его родном Пече, в 1987 м — второй, во дворце Зичи в Будапеште. В продвижении искусства Вазарели сталкиваются две противоположных идеи. С одной стороны, он подается как фигура мирового масштаба, оказавшая огромное влияние на промышленный дизайн, цифровое искусство, эстетику городской среды и даже высокую моду. С другой стороны, необходимо подчеркивать его истинную, глубинную «венгерскость». В каковую охотно веришь, как только вспоминаешь, что и кубик Рубика — венгерское изобретение. Центр современного искусства «Винзавод», Цех Красного, с 4 по 25 октября

Полоса 17

Дата добавления: 2015-08-17