Записные книжки. Мэтры создали науку — и не заметили этого — и, не заметив того

Мэтры создали науку — и не заметили этого — и, не заметив того, что наука существует, все еще по привычке ждут откровения от людей, которым в худшем случае двадцать пять лет (как мне), а в лучшем двадцать два (как Боре).

Это неприличная торопливость — извращение, которым страдают науки только гуманитарные и только в России.

Гуманитарные науки суть прежде всего науки ненастоящие, ибо сравнительно безвредные. То есть результаты деятельности бездарного и невежественного литературоведа (будь он хоть сам Авербах) не могут идти в сравнение с результатами деятельности невежественного медика или строителя. Ибо вторые убивают тело, а первые убивают душу, которая и без того не существует. (Замечу в скобках, что все это я пишу не только без всяких проблесков иронии, но, напротив того, с самой тупой серьезностью.)

Возвращаюсь к делу: итак, сравнительная безвредность гуманитарных наук является психологическим постулатом того обстоятельства, что в пределах этих наук — молодость и неопытность не служат препятствием для законченной гениальности.

Что касается России, то в России люди быстро изнашиваются. Профессор Кулишер рассказывал как-то, что в Германии о пятидесятилетнем ученом говорят с оттенком неодобрения: aber er ist ja noch ein junger Mann*.

Ни у кого из нас нет уверенности (которая, ну хотя бы в форме допущения, ожидания или надежды, есть у каждого европейца) в том, что мы через десять лет еще не перестанем существовать, или еще не захотим, по выражению Бориса Михайловича, заставить работать другие клеточки нашего мозга, т. е. не начнем писать романы.

За отсутствием этой уверенности мы спешим; если же мы не спешим, нам говорят, что мы стоим на месте, т. е. идем назад.

Б. хорошо говорит о том, что Бор. Мих. больше всего в жизни боится, как бы время не опередило его.

Этот абсурдный страх внушает ему житейские поступки и научные методы.

Сейчас он тешится тем, что ему удалось опередить если не время, то по крайней мере своих учеников.

Я холодею и как-то костенею всякий раз, как мне случается подумать о том, из чего я, собственно, состою.

Система души оказывается совершенно прозрачной — и с страшноватой простотой разлагается на несколько примитивных частей.

В настоящее время я живу умом, притом ограниченным в своих возможностях и использованным по профессиональной линии, тщеславием (которое не честолюбие, потому что для него существенно, чтобы люди говорили, но не существенно, о чем люди говорят,

---------------

* Но он еще совсем молодой человек (нем.).

Дата добавления: 2015-08-17