Часть первая. Исход 7 страница

Итак, они не встретились. К тому же, Валеран спешил и сам: он получил срочный вызов в Главный Парапсихический колледж, который называли также Центром Мутаций.

Было утро, и Валеран был не прочь снова повидаться с Сигмой, облетев ее на гелико. В этот час она походила на один из тех стилизованных пейзажей, которыми он любовался когда-то из голубой планете. Сигма была шаром, немногим более крупным, чем Венера. Получив разрешение на жительство, земляне основали там самую могущественную из своих колоний.

Обладая прекрасным климатом, этот мир состоял в основном из аметистовых океанов, заросших пурпурными водорослями. Несколько мастерски надстроенных небольших континентов служили местонахождением городам сказочной роскоши. Преимущества приморских, городов были признаны повсюду, а Сигма возвысилась над всеми своими соперниками. Она обладала современным космодромом для своих эскадр и Центром астронавигации с гигантскими ангарами, она гордилась своим Астронавигационным колледжем, единственным в космосе, своими ракетными заводами, запускающими в космос тысячи летающих крепостей, своими летающими доками, в которых можно было устранить последствия самых серьезных аварий. Вторая гуманоидная планета жила, полностью сконцентрировавшись вокруг своих космодромов, и лишь иногда отражалась в очень похожем земном прошлом, как в объемном зеркале.

Самарра, ее столица, благоухала, как древний Карфаген, экзотическими цветами своих садов, среди которых были диксвонии с Венеры, и земные орхидеи, и солнечные розы с Андромеды. Она отражала в своих каналах, похожих на венецианские, храмы и дворцы, украшенные драгоценными камнями и искусственными минералами, которые затмевали аквамарин и хризопраз, а в ее амфитеатрах из нефрита и желтого мрамора с зелеными прожилками, вывезенного с Денеба, проходили такие великолепные игры, которые заставили бы покраснеть от стыда цезарей древнего Рима.

«О прекрасная Самарра, — подумал Валеран словами национального гимна, — богатейшая и могущественная Самарра! Ты так похожа на Землю, ты настоящая новая Земля! У тебя есть космодромы и верфи, сады и мудрые правители… — Его левая бровь слегка приподнялась, выдавая некоторое раздражение и усталость. — У тебя есть мудрый Сенат, в нем заседают принцы-торговцы, для которых „кредор — всегда кредор“, и еще Совет Пяти, высший правящий орган, занятый политикой и финансами, такой грозный, что простые космонавты, как я, например, не должны даже упоминать его вслух… Он анонимно финансирует три четверти арктурианских экспедиций. Трое из его членов — земляне, а его президент Ингмар Кэррол обладает двумя голосами. Итак, получается четыре голоса против двух и, в случае чего… Вот это власть — о таком даже мой бедный дядя Христиан VII не мог бы и мечтать. И его всемогущество адмирал вызывает меня сегодня в Центр Мутаций. Для чего бы это?..»

Его аппарат точно опустился на террасу белого здания, стоявшего среди белых пальм и пурпурных сигмианских сосен. Парапсихический колледж представлял собой цепь дворцов из мрамора, яшмы и малахита, похожих на старинные азиатские шатры и утопающих в буйной зелени странного вида. В аллеях стояли статуи великих космонавтов, в звездчатых водоемах журчала вода.

Движущийся тротуар доставил Валерана в зал аудиенций. Космонавт, впервые оказавшийся в Центре, рассеянно отметил резкий контраст между звездным величием здания и внутренним его убранством, которое старалось передать исчезнувший навсегда облик старой Земли: золотые гирлянды, цветы и фрукты, барельефы какого-то Людовика, тяжелые пурпурные драпировки…

«Как это все фальшиво! Но как приятно! И как мало похоже на современную Землю…» Она оставила у него на губах вкус крови, ощущение тяжести атомного дезинтегратора на плече и воспоминания о беснующихся толпах на космодромах… Когда он выходил в просторный амфитеатр из голубоватого мрамора, до него вдруг дошло это чувство потрясающего совпадения между состоянием его души и давящей гармонией окружающей обстановки. «О, великий Космос… эта беспощадная музыка… этот дворец, где для его удовольствия играется Бетховен… ну конечно, IX симфония…» Неожиданно золотые гирлянды и обстановка XVIII века исчезли с последней, затихающей нотой, и Дворец Мутаций принял свое обычное строгое обличье. Валеран понял, что дворец воссоздал перед ним в слуховых и зрительных миражах то, что он любил больше всего, и эта подделка ужаснула его. Если арктурианцы будут использовать, несмотря на все свои добродетели и высокую культуру, такое совершенное «приворотное зелье», что же будет с землянами? Он тотчас вспомнил, что его собственный дворец в Самарре должен быть оборудован такими же гипноустройствами и дал себе слово однажды опробовать их.

Но ему сразу же стало стыдно за эту слабость и страстно захотелось снова очутиться в космосе с его привычными опасностями, с его пустотой, его обнаженными звездами, которые он облетает на послушном звездолете, который дрожит и артачится, как норовистый скакун, но потом спокойно принимает любые ускорения. На том самом звездолете, на котором он был, как указывала старинная формула «первым после бога в космосе».

Да, не следовало возвращаться на Сигму: он ведь уже забыл ее экзотические соблазны.

Теперь было слишком поздно бежать. Певучий голос андроида произносил его имя, и двери открывались. В какой-то момент ему показалось, что его ведут в зал Справедливости, где заседал Главный Трибунал — но нет, он ведь только что прибыл, никто не мог знать… В полном, недоумении он прошел по длинному, ярко освещенному коридору, поднялся на головокружительно крутом эскалаторе и попал в вестибюль, где андроиды надели на него белую маску и белую накидку. Итак, ему придется присутствовать при операции… Высокий, худощавый и гибкий арктурианец с благородным лицом, с прекрасными руками великолепного хирурга вышел ему навстречу и слегка поклонился (медицина и особенно хирургия до сих пор принадлежала к тем редким специальностям, которыми занимались настоящие арктурианцы — тут они были неподражаемы).

— Она в коматозном состоянии, — сказал главный хирург. — Она не узнает вас. Но ваше присутствие необходимо: вы единственный ее родственник на этой планете.

— Но… о ком идет речь? — спросил Валеран.

Врач, казалось, не слышал его. Он увлек Валерана за собой в залитый ярким светом зал, к операционному столу, накрытому чем-то вроде савана. Слепящие лучи огромного светильника дробились в металле. Это было похоже на пульт звездолета, каким обычно пользовались гуманоиды… Медсестра, схожая с белым призраком, отдернула покрывало.

…Лицом к лицу с кровавой плотью, которая еще сохраняла подобие человеческого тела, которая еще дышала, страдала, может быть, Валеран был готов от всего отречься, все опрокинуть, и за какую-то ничтожную долю секунды его судьба могла стать совсем другой…

— Кто же это? — спросил он с трудом.

— Астрид Еврафриканская. Пятая дочь вашего императора.

Так это была Астрид! В голове Валерана вспышками промелькнули образы — фальшивые, вызывающие раздражение, но в то же время привлекательные — все, что родная планета хранила для своих последних принцев… Он увидел голубой шифер на крышах крепостных башен, благородный ордер фасада замка, который сохранился в первозданном виде благодаря консервантам, зеленые парки, по которым в колясках с разукрашенными по старинной моде, пританцовывающими лошадями проезжали призраки, озера, где плавали голографические лебеди. Он вспомнил и наивного веселого ребенка, девочку с длинными локонами и острыми коленками, которая бегала вместе с ним среди этих призраков. Да, прошлое возвращалось. Первые балы, первые волнения, милые и глуповатые «стандартные ситуации» детства: «Кузен и кузина — опасная картина… Уроки любви в глухом уголке парка», и шепот усыпанных бриллиантами старых фрейлин, сбившихся в кружок.

— Конечно, Астрид только шестая на ступеньках трона. Боже храни императора!

— Но ведь Аэрс такой хрупкий, бедняжка…

— А Анна так набожна!

— Вы говорите «набожна» с таким выражением, словно хотите сказать, что она безобразна или что у нее сенная лихорадка…

— Нет, нет! А вот Астрид будет очень хорошенькая!

Места по рангу, разговоры о наследстве, этикет, чем-то похожий на этикет Кастильского двора в 1500 году. И все это бессмысленно, привлекательно и безнадежно архаично… И все это покатилось в бездонную шахту, которая выплюнула сегодня эту кровавую плоть…

— Астрид… — повторил Валеран. — Она умирает, да?

— Она не так уж далека от смерти, — сурово ответил арктурианец. — Ее сожгли огнеметом, и она выжила только потому, что упала под вагон метро. — Все это казалось Валерану невозможным, абсолютно невероятным… — Что касается других…

Он махнул рукой, что на всех языках означало только одно: конец…

— Один из наших разведывательных кораблей смог собрать то, что вы сейчас видите. С большим трудом ему удалось сесть на Уране, и под предлогом смены двигателя переправить останки принцессы на корабль-госпиталь.

— Она умирает. Уйдите. Оставьте меня с ней.

— Это бесполезно. Она не сможет узнать вас, — сказал чей-то суровый голос с земным акцентом, показавшийся ему странно знакомым. Он был похож на голос Леса Керрола, но в нем слышалась только сталь. — Вы должны принять решение, принц Валеран. Вы ведь были с нею помолвлены?

— Да… то есть, нет… Это была своего рода игра. Она была слишком молода, и мы принадлежали к одной семье.

— Вот именно. Сейчас вы должны решить ее судьбу.

— Что?! Но вы же не можете спасти ее!

— Верно, мы ничем не можем помочь ее телу. Его жизнь поддерживалась до сих пор искусственно, благодаря питательной среде… Объясните ему, Арцес.

— Да, кожа сгорела, — сказал высокий арктурианец с какой-то странной нежностью в голосе. — Сохранилось только несколько жизненно важных органов, и среди них — мозг. А 120-я статья межгалактического кодекса запрещает нам бесконечно хранить «человеческие останки в законсервированном виде». Итак, вы должны решить…

— Это ведь такая драгоценная кровь… — сказал стальной голос. — Не думайте, что мы так наивны: речь идет о символе. Для землян на Арктуре эта девушка — все, что осталось от Земли. От их Земли.

И Валеран тотчас вспомнил Христиана VII, который отвечал своим тусклым и грустным голосом верным придворным, умолявшим его эмигрировать: «Мы не можем оставить Землю. Мы сами и есть Земля…»

— Но вы говорите, — крикнул принц (или ему показалось, что он крикнул?), — что не можете спасти ее тело! Если остается только эта куча законсервированных остатков, то что же вы собираетесь из нее сделать?!

— Биоробота.

Мог ли он — должен ли он был лишить ее этого последнего шанса? В час выбора он снова понял, кем он был на самом деле — земной принц, довольно незамысловатое существо, которое в общем-то, верит в свою исключительность. Предки Валерана поклонялись культу расы. В их экспериментальных лабораториях посредством скрещивания и инъекций создавались гибриды, и в том, что прекрасно сохранившийся и отделенный от несовершенного, безжизненного тела мозг будет помещен в черепную коробку андроида, не было ничего сверхъестественного. Конечно, хирурги и невропатологи Сигмы творили чудеса. Так можно было бы сохранить всех последних землян «старого двора» — древнего маршала, старого камергера, фрейлин — всех, кто знал прежнюю Астрид. А потом терпеливо, мало-помалу, подбирая то аметистовый оттенок радужной оболочки глаза, то магнолиевую бледность лица, можно будет создать настоящий шедевр, живую статую, и она будет еще совершеннее, чем настоящая Астрид… если бы она была жива. К тому же, биологические андроиды всегда получались красивее, чем люди.

Он еще долго думал, но потом дал согласие и поставил подпись.

Выйдя с территории Центра и не встретив, к счастью, никого из знакомых, он зашел в первое подвернувшееся злачное место на космодроме, отказался от опиума и схрауи, а также местных сегхиров, и основательно напился.

На рассвете, вернувшись в адмиральский дворец, он увидел Леса, как всегда аккуратного и бледного, в летной форме. Он пришел попрощаться. Валеран был еще достаточно пьян, чтобы толком передать Лесу все свои мысли. Коротко пересказав ход событий, он процедил сквозь зубы:

— Я же не мог отказать ей в этом, да?

И Лес ответил, как и следовало ожидать:

— Да, не мог.

Позже Валеран вспомнил, что в изголовье Леса, влюбленного в Землю, висел портрет пятой принцессы…

А потом?

Потом прошли месяцы. Годы. Шел курс адаптации, ужасно долгий и трудный. Еще несколько веков назад один ученый писал: «…самым трудным этапом является соединение коллоидального механизма с электрической системой».

Между экспедициями Валеран находил время посетить Центр. Он узнавал, что там происходили странные чудеса, что величайшие умы Арктура создавали из живой плоти оружие, предвидя будущие беспощадные битвы с врагом. Но все это мало интересовало его, он спешил к Астрид. Стадия адаптации мозга, искусственно питаемого, помещенного в капсулу, успешно миновала, наступила стадия формирования андроида, движимого электрическими импульсами, с гибкими суставами и крепкими мускулами.

При первом свидании Ральф оказался лицом к лицу с бессмысленным коконом, по которому время от времени пробегали судорожные пульсации. В следующий свой визит Ральф увидел застывшую безликую маску и неподвижное тело…

Лес исчез. Он улетел на встречу с незнакомой, опасной и страстно любимой Землей. Конечно, Валеран должен был предупредить его, что нельзя посетить ее безнаказанно. Но они больше не встречались. Принц Еврафриканский, словно зачарованный, продолжал ходить в Центр Мутаций; после каждого полета — к этому ложу… До него начал доходить смысл старинного земного выражения, несколько сатанинского: нелюбовь. «Я ненавижу тебя и не могу обойтись без свиданий с тобой…» — говорилось в старой песне одного из народов Земли, которому когда-то пришлось много выстрадать.

Наступил день, когда она смогла управлять своими рефлексами.

Однажды она подняла руку. Левую. Правая оставалась неподвижной из-за обрыва цепи.

Однажды красиво очерченные губы разомкнулись, и она произнесла: «Р-р… Ральф…»

Он тотчас вышел. Его вырвало.

Талестра думает:

В то время, как на Сигме происходили все эти события,

когда в созвездии Рака вспыхнула Новая,

когда какая-то комета задела своим хвостом несколько незначительных звездочек в Гиадах,

когда, спрятавшись от подступившего врага в погребе, какая-то женщина-мать на Земле душила своего ребенка, чтобы он не кричал,

когда собака нашла своего убитого хозяина и лизала ему лицо, когда десятки собак — и тысячи собак…

когда потоки и пучки частиц встречались в космосе, когда одни миры рождались, а другие — нет,

(и все это я знала),

когда в одно и то же время на деревьях наливались плоды, а люди умирали с голода,

когда узник выпрыгнул в окно, чтобы избежать пыток,

когда один ученый нашел способ победить рак, а

другой ученый — как опрокинуть вселенную

(оказалось, что оба они ошибались. Я проникала в их мысли. И не могла же я знать…)

В то время, как происходили все эти события, и много других, я, Талестра, кончила тем, что обнаружила две опасности, две угрозы. Да, две. Именно в этом заключалась трудность.

Заряд взрывчатки поместили в систему снабжения горючим, а прибор, создающий помехи, — на пульте управления.

У меня не было времени, чтобы обдумать и определить, кто подложил эти штуки. На первый взгляд, это мог быть электроник. Прибор, создающий помехи, был страшно опасен, но взрывное устройство вызывало большее беспокойство. Тогда я сотворила одну штуку, которая требует определенного умения: я переместилась в пространстве. Казалось бы, это такая безделица, но попытайтесь сами как-нибудь! Я обнаружила заряд в глубине трюма (если можно так выразиться). Люди сбились там, как сельди в бочке. Во всяком случае, мне так показалось. Пожалуй, они одурели, когда я материализовалась.

В центре толпы.

Тут я обнаружила, что дело идет к катастрофе: заряд был в капсуле, прикрепленной к трубе. Циферблат на ней показывал, что через несколько минут он сотрет нас всех в порошок… а дурачье вокруг думало, что это обычный корабельный прибор. Но самым неприятным было то, что я забыла, какой была слабой, с моими тонкими, как спички, ручками. Слабой, когда не надо было изменять облик или переноситься в пространстве. И теперь я держала эту капсулу обеими руками и никак не могла остановить ее адское тик-так! Все, что мне удастся, это взлететь при взрыве на воздух раньше всех… Когда он грянет, естественно.

И я мысленно закричала изо всех сил:

«Лес! Лес Кэррол!»

И откуда-то сверху, оттуда, где должен находиться верх, меня резанул хрустальный голос:

«Ну, что ты от меня хочешь, противная девчонка?!»

Он следовал за мной! Он понял, что полупрозрачная фигура, в углу — это я!

Я так возликовала, что заговорила во весь голос:

— Лес Кэррол, вот она! Я не могу сказать, что это… даже подумать… здесь есть телепаты! Ну, эта штука, вы знаете… она взрывается. Я держу ее в руках.

— А… а… А-а-а-х-х-х…

В одно мгновение меня сплюснули, как ту селедку.

— О… ох… она ее держит!!!

— А дальше что? — спросил невозмутимый голос.

— Я ничего не могу с нею сделать… она запаяна.

— Она запаяна, — подтвердил чей-то низкий, но дрожащий от ужаса голос над моей головой. — Она так говорит.

— А если посмотреть?..

— Подождите, я сейчас вытащу зажигалку…

Только этого не хватало! Я хотела заорать, но кто-то набросил мне на голову толстое покрывало — оно показалось мне тяжелым, как свинец. Зажигалка, которая при максимальном пламени может заменить паяльник! А я даже не знала, из чего состоит заряд мины… Я думаю, что Лес тотчас все понял. Когда сверкнуло пламя, я услышала, как кто-то ворвался в помещение, и услышала удары во что-то мягкое.

Позднее, когда Леса просили рассказать об этом гомерическом бое, он говорил следующее:

— В помещении было полно женщин и отставных военных. Некоторые из них, уроженцы Нептуна, были трех метров в диаметре. Я ткнул головой в живот того, кто игрался с зажигалкой. Потом схватил за лодыжки другого умника и начал молотить им направо и налево. Естественно, Морозов перед этим отключил искусственную гравитацию, и все эти деятели ничего не весили. Я нашел девчушку полузадавленной под кучей спасательных скафандров и надувных матрацев, но она не бросила машинку, она прямо-таки вцепилась в нее… Понадобилось немало усилий, чтобы обезвредить мину.

— А злоумышленник? — спрашивали обычно.

— О!.. Его втянуло в трубу вентилятора, когда отключили искусственную гравитацию, представляете?

— И тогда?

— И тогда, — говорил Морозов с грустной улыбкой, — я воткнул ему в сонную артерию спицу. Видите ли, у меня не было другого оружия…

— Это был электроник?

— Нет, кибернетик.

Между тем, пока мы там, в трюме, входили в межзвездную Историю, ад проник в рубку…

Оказалось, я недооценила прибор, создающий помехи. Когда мы, помятые, усталые и ободранные, пробились через клубки парящих людских тел и показались в рубке, мы были просто счастливы… Временами, как мне казалось, Лес тащил меня за волосы, а я, похоже, случайно куснула Морозова за ногу.

К счастью, электроник (я мысленно извинялась перед ним) в нужный момент открыл входной люк, и мы тотчас рухнули на то, что было в этот момент полом. За секунду до этого Морозов добрался до пульта и включил гравитацию.

— Ну? — спросил он, усевшись среди обломков.

Лес рассматривал экраны.

— Что ж, мы сбились с расчетной траектории и летим сейчас с энной космической скоростью. Я не понимаю…

Я вытерла кровь (пробираясь сюда, я упала лицом в кучу обломков и поранила губу).

— Это все вторая капсула, красная. Но ее больше нет. Вот все, что от нее осталось, — я показала на обломки и оборванные провода.

— Она права! — воскликнул электроник, он глядел на меня с ужасом и уважением. — Тут была красная капсула. Дьявол!

— Не ругайтесь! — Морозов поднялся с пола, облаченный, как всегда, в свое достоинство и набедренную повязку, усеянную осколками. — Здесь ведь девушка!

— Я думаю, — задумчиво сказал Лес, — после того, что она слышала в трюме, ей можно слушать все. Так что вы сделали с этой капсулой, Гейнц?

— Я разбил ее вот этим! — и он поднял окровавленные кулаки. — Когда мы начали беспорядочно смещаться, я решил поискать как следует. Она была встроена вон там, в цепи коррекции, я никогда раньше ее не видел! Я понял, что ее надо тотчас уничтожить, иначе она унесет нас к дьяволу. Я так и сделал, но было поздно.

— Не понимаю, — сказал Морозов. — Что же, она действует до сих пор?

— Мы уже набрали скорость, — ответил Лес. Он казался утомленным. Повернувшись ко мне, он протянул платок:

— Вытри… губу, она у тебя кровоточит. Ты знала, что этот прибор здесь?

— Да, я почувствовала его одновременно с миной.

— Почему же ты ничего не сказала?

— А когда? Тот, кто их установил, был телепатом, а мина должна была вот-вот взорваться, и мне нужно было как можно быстрее предотвратить взрыв. А потом меня погребли под надувными матрасами…

— Ты права. Мы обязаны тебе… обязаны жизнью! Спасибо.

Я сразу заважничала и поднялась с пола, который раньше был потолком.

— Так что же, — сказал электроник сурово, — Даджи был чумным?

— По всей видимости.

— И он хотел взорвать нас всех и себя заодно?

Морозов вздохнул:

— Безответственность — один из симптомов…

— Но не совсем ясно вот что: зачем ему нужны были помехи на пульте?

— О!.. — ответил наш интеллектуал, — это было нужно для страховки. Он хотел уничтожить нас наверняка.

— Но для чего это ему, — электроник сформулировал мысль с ослепляющей логикой, — если бы он умер в ту же секунду?

— Психология этих чудовищ, — продолжил свою лекцию Морозов, — почти так же непредсказуема, как психология умалишенных. Это напоминает мне историю одного типа, который, проглотив две склянки снотворного, перерезал себе вены на руках и привязал груз к ногам. Потом он затянул веревку на своем горле и бросился в реку…

— И погиб?

— Конечно, нет.

— Ну, ладно, так мы ни до чего не договоримся, — прервал разговор Лес из-за пульта управления. — Мы летим неведомо куда. Держитесь как следует и пристегните ремни. Я запускаю двигатели обратного хода, хотя, скорее всего, они нам не помогут.

Такие же распоряжения он отдал через интерком пассажирам.

И на «Летающей Игле» снова начался ад. Я не знаю, о чем могли думать эти несчастные люди в нижних помещениях корабля, когда на них навалилась сила двойного торможения. После всех этих ускорений, торможений, вращении все мы, кроме Леса, привязанного к пульту, очнулись среди разбитых приборов и оборудования и услышали голос командира, который невозмутимо сообщил нам:

— Ничего не поделаешь. Я надеялся, что притяжение Нептуна поможет нам затормозить. Ничего не получилось. Эх, Нептун! Мы выскочили из Солнечной системы и продолжаем лететь неизвестно куда…

— О! — протянула я жалобно. — К созвездию Лебедя, несомненно.

Морозов посмотрел на меня с интересом.

— Ты в этом уверена?

— Почти что. Я прочитала это в голове у типа в вентиляционной трубе. Только это название: созвездие Лебедя. Я хотела узнать еще что-нибудь, но вы несколько поторопились с вашей спицей…

Он прямо-таки позеленел:

— Не смей напоминать мне об этой спице!

— Откровенно говоря, — сказала я высокомерно, — у вас не так уж много в головке!

— Дрянная девчонка! Маленькое чудовище! Испражнение муравья!

— Кончайте ругаться, — прервал беседу Лес, он лихорадочно проверял показания приборов. — Что ж, так оно и есть — за точку отсчета я принимал Нептун, а наша траектория упиралась в созвездие Дракона. Учитывая неожиданное отклонение, нас понесло к созвездию Рака. На нашу трассу влияет усиливающееся притяжение гигантского звездного скопления. Короче, мы фатально приближаемся к созвездию Лебедя, а тот, кто скажет мне, что же такое на самом деле этот Лебедь, знает больше, чем Картографическая служба. Она довольствуется тем, что классифицирует его как одну из зон, куда полеты запрещены, располагает его «по соседству с созвездием Лиры» и предполагает там «самую большую плотность звезд в Метагалактике».

— Созвездие Лебедя! — воскликнул Морозов. — О! Дайте мне помечтать! Бездна, заполненная миллиардами астероидов. Вечная мерцающая ночь. Сверхтяготение солнц — представляете? Подумать только, даже время там другое: ускользающее, бесформенное, постоянно меняющееся… Метеориты, блуждающие звезды… дверь, открытая в бесконечность…

— Все это прекрасно, — прервал его Лес, вдруг снова ставший капитаном и «первым после бога на борту». — Будем надеяться, что одно из этих гигантских тел обладает достаточной гравитацией, чтобы погасить нашу скорость, иначе мы рискуем превратиться в «Летучего Голландца» гиперсферы. Нам не повезет, если мы встретим на пути плотную массу тел со слабой гравитацией. Спектроскоп уже показывает плотную газообразную массу…

— Мы превратились в настоящую комету! — возликовал Морозов. — Так оно и есть. Только обычная комета не несет человеческого груза, бешеного от страха, самую малость кислорода и минимум провизии…

— Теперь, — добавил Лес, бросив на нас суровый взгляд, — слушайте меня внимательно: пассажиров будоражить незачем. Мы проникнем в эти звездные заросли. Все, что мы знаем об этих местах, минимальные сведения, которые у нас есть, говорят, что это не курорт. Единственный путь к спасению — посадка на планете, более-менее пригодной для жизни. Определите наши точные координаты, Мор. У нас хватит горючего еще на один-два парсека.

Звездолет, уносивший Виллис на край света — а, неважно, куда! — вдруг резко затормозился и лег на эксцентрическую орбиту над какой-то неизвестной планетой. Припав к перископическим экранам, пассажиры любовались видневшимся в почти белой ночи неизвестным миром, испещренным кратерами, похожими на лунные. Поверхность была покрыта многометровым слоем льда. На вершинах пиков (или контрольных башен) мерцали рубиновые огни.

— Я никогда бы не подумала, что Сигма так близко. И что она такая промерзшая! — произнес рядом с Виллис приятный и нежный женский голос.

— Это не Сигма, — ответил мужской голос. — Это невозможно, прекрасная идиотка… даже если бы у вас был лучший в мире двигатель…

И вдруг раздались короткие резкие приказы:

— Всем выйти! Надеть скафандры! Пристегнуть парашюты!

Экипаж, состоящий из нитеобразных гуманоидов с Капеллы, обходил все переходы. Он, несомненно, получил какие-то строгие указания — капеллане из красных стали голубыми. На все вопросы ошарашенных пассажиров они отвечали очень кратко. Все ли должны высадиться? Да. С парашютами? Да. Корабль не может сесть, но не потому, что посадка невозможна…

— Но где же нас высаживают, в конце концов?!

Ответ едва можно было понять (автоматы-переводчики не приспособлены для землян): речь идет о Гефестионе, одной из планет в созвездии Лебедя, очень удаленной от своего солнца, 500-й или, может быть, 700-й — при постоянно меняющейся частоте пульсаций Лебедя ничего нельзя сказать наверняка. Во всяком случае, их занесло куда-то на самую окраину созвездия…

— Но кто же заставляет нас высаживаться здесь? — возмутился один молодой землянин с Арктура, из толпы его выделяло шикарное обмундирование и высокомерная элегантность. Он путешествовал в компании «прекрасной идиотки», розовой креолки с Венеры.

— Мы взяли билеты до Сигмы, — продолжал он настаивать, — и заплатили за них довольно много денег! В конце концов, есть же межпланетные законы…

Капелланец, к которому он обращался, встряхнул своими щупальцами.

— Таков приказ! Мы ничего не можем сделать!

— Тем не менее, — вмешался в разговор величественный купец с Юпитера, одетый в фиолетовую тогу, — можно хотя бы узнать, какой корабль подберет нас? И когда?

— Ничего не известно! Вы высаживаетесь, вот и все!

— Это разбой! Мы будем жаловаться Совету Свободных Звезд!

— Спускайтесь! Спускайтесь все!

Даже не дав пассажирам возможности взять багаж, всех их, угрожая дезинтеграторами, вытолкали в люк, и они полетели к ледяной земле. Просто чудо, что этот спуск не превратился в бойню. Но все парашюты оказались исправными, и атмосфера планеты украсилась огромными белыми цветами, которые медленно опустились на равнину.

Парашютисты были еще на полпути к земле, когда космический корабль, не теряя ни секунды, покинул свою орбиту и на максимальной скорости исчез в ночи…

— Вот и все, — сказал высокий поджарый космонавт с какого-то земного транспорта, опускавшийся рядом с Виллис. — Надо же, а я никогда не хотел верить, что это существует.

— Что именно?

— Великая западня созвездия Лебедя!

Потом, опустившись на снег, он объяснил:

— Эти истории уже давно ходят в пространстве: толпы людей исчезли в этих местах…

Они были неожиданно оторваны от реального мира и погрузились в странную неестественную ночь, озаряемую смутными пульсирующими радужными свечениями, будто их накрыл купол из мириадов светлячков. Но купола не было: это было само небо, сотканное из бледных звезд. Приборы скафандров отметили пригодную для дыхания атмосферу. На равнине дул сухой и холодный ветер. Время от времени падал легкий снег. То, что их окружало, не было на самом деле днем или ночью. Это были какие-то тусклые сумерки; так описывали древние поэты свой Лимб, где бродили души тех, кто не получил прощения, но и не был приговорен к адским мукам…[9]

Дата добавления: 2015-08-20