Головняк

Марджи обычно принималась играть Шопена, когда садилось солнце. Она жила в большом доме, в стороне от дороги, и к закату бренди или скотч уже ударял ей в голову. В 43 фигура у нее была стройной, лицо – нежным. Муж умер молодым, пятью годами раньше, и жила она теперь вроде бы в одиночестве. Муж был врачом, ему везло на бирже, а деньги вкладывались так, что ее стабильный доход теперь составлял 2000 долларов в месяц. Добрая часть этих 2000 долларов шла на бренди или скотч.

После смерти мужа у нее было два любовника, но ни один роман ни к чему не привел, и оба оказались недолгими. Казалось, мужчинам недостает волшебства, они по большей части никуда не годились – ни в постели, ни духовно. Интересовались по преимуществу новыми автомобилями, спортом и телевидением. По крайней мере, Гарри – ее покойный муж – время от времени брал ее послушать какую-нибудь симфонию. Ей-богу, Мета* – очень скверный дирижер, но лучше, чем смотреть «Лаверн и Ширли»**. Марджи смирилась с тем, что ей придется существовать без зверя-самца. Жила себе спокойно – с пианино, бренди и скотчем. А когда садилось солнце, пианино ей требовалось позарез – и Шопен тоже требовался, и скотч и/или бренди. Наставал вечер, и она прикуривала одну сигарету от другой.

* Зубин Мета (р. 1936) – индийский дирижер, отличается динамичным и экстравагантным стилем дирижирования симфоническими произведениями западной классической музыки.

** «Лаверн и Ширли» (Laverne Shirley, 1976-1983) – американский комедийный сериал о двух подругах, работающих на пивоварне.

У Марджи было одно развлечение. В соседний дом въехала новая пара. Только едва ли они были парой. Он на 20 лет старше женщины, бородатый, могучий, свирепый и, судя по всему, полубезумный. Урод, а не мужчина, всегда либо навеселе, либо с похмелья. Женщина, с которой он жил, тоже была не подарок – хмурая, равнодушная. Спит на ходу. Оба как-то друг к другу привязаны, однако такое ощущение, будто они смертельные враги. Постоянно ссорятся. Первым Марджи обычно слышала женский голос, затем – вдруг и громко мужской, и мужчина при этом всегда орал непристойные гнусности. Иногда следом билось стекло. Хотя чаще было видно, как мужчина уезжает на своей древней колымаге, и в округе наступала тишина – дня на два, на три, до его возвращения. Дважды его забирала полиция, но он неизбежно возвращался.

Однажды Марджи увидела его снимок в газете – мужчина оказался поэтом Марксом Реноффски. О его творчестве она слыхала. На следующий день Марджи отправилась в книжный магазин и скупила все его книжки, какие были. После обеда она мешала его поэзию со своим бренди, а вечером, когда стемнело, забыла поиграть ноктюрны Шопена. По некоторым стихам о любви она поняла, что он живет со скульпторшей Карен Ривз. Марджи почему-то стало не так одиноко, как раньше.

Дом принадлежал Карен, вечеринки там шли одна за другой. Когда музыка и хохот звучали громче всего, Марджи неизменно наблюдала, как этот огромный бородатый Маркс Реноффски выходит из дому на задний двор. Он садился один с бутылкой пива в лунном свете. Тогда Марджи вспоминала его стихи о любви и жалела, что не знакома с ним.

В пятницу вечером, через пару недель после того, как Марджи купила его книги, до нее донеслась их громкая ссора. Маркс пил, и голос Карен звучал все пронзительней.

– Слушай.- Это был голос Маркса.- Когда я, блядь, захочу выпить, я, блядь, возьму и выпью!

– Большего урода я в жизни своей не знала! – Голос Карен.

Потом какая-то возня. Марджи выключила свет и прижала нос к оконному стеклу.

– Черт бы тебя побрал,- услышала она Маркса.- Ты на меня кидаешься, так сейчас получишь!

Маркс выскочил на крыльцо с пишущей машинкой. Не портативной – обычная модель, и Маркс тащил ее, ковыляя по ступенькам, несколько раз чуть не упал.

– Я выкину твою голову,- орала Карен.- Я выбрасываю твою голову!

– Валяй,- ответил Маркс- Прямо на помойку. Марджи увидела, как Маркс загрузил машинку

в свой автомобильчик, а с крыльца вылетел крупный тяжелый предмет – очевидно, голова – и приземлился у Марджи на газоне. Отскочил и упокоился у большого куста роз. Маркс уехал. В доме Карен Ривз погас свет, и наступила тишина.

Когда наутро Марджи проснулась, на часах было 8.45. Она свершила туалет, поставила вариться два яйца и выпила кофе с капелькой бренди. Подошла к переднему окну. Большой глиняный предмет по-прежнему лежал под розовым кустом. Марджи вернулась в кухню, вытащила яйца, остудила их под холодной водой и почистила. Села есть с последней поэтической книжкой Маркса Реноффски – «Опять двадцать пять, я люблю себя». Открыла где-то на середине:

о, у меня эскадроны боли

батальоны и армии боли

континенты боли

ха, ха, ха

и

у меня есть ты

Марджи доела яйца, добавила две капельки бренди во вторую чашку кофе, выпила, надела брюки в зеленую полоску, желтый свитер и – так в 43 выглядела Кэтрин Хепберн – сунула ноги в красные сандалии, после чего вышла во двор. Машины Маркса на улице не было, а в доме Карен стояла тишина. Марджи подошла к розовому кусту. Лепная голова лежала под ним лицом вниз. Сердце Марджи забилось сильнее. Она подняла ногу и перекатила голову – с земли на нее глянуло лицо. Определенно Маркс Реноффски. Марджи подняла Маркса и, бережно прижимая к бледно-желтому свитеру, унесла в дом. Поставила его на пианино, затем смешала себе бренди с водой и, пока пила, сидела и смотрела на голову. Корявый Маркс и уродливый, но очень настоящий. Карен Ривз – хороший скульптор. Марджи была благодарна Карен Ривз. Она еще поразглядывала Маркса – по голове все было видно: доброту, ненависть, страх, безумие, любовь, лукавинку, но главное – любовь и лукавинку. В полдень, когда в эфир вышла станция КСУК с классикой, Марджи сделала погромче и принялась пить с подлинным наслаждением.

Около четырех, по-прежнему под бренди, она с ним начала разговаривать:

– Маркс, я вас понимаю. Я могла бы подарить вам истинное счастье.

Маркс не ответил – он лишь стоял у нее на пианино.

– Маркс, я читала ваши книги. Вы – чувствительный и одаренный человек, Маркс,- и очень забавный. Я вас понимаю, милый. Я не такая… как та, другая женщина.

Маркс продолжал ухмыляться, глядя на нее щелочками глаз.

– Маркс, я могла бы играть вам Шопена… ноктюрны, этюды.

Марджи села за пианино и заиграла. Вот он, Маркс. Ведь ясно же – он никогда не смотрит футбол по телевизору. Вероятно, наслаждается Шекспиром, Ибсеном и Чеховым по Каналу 28. И, как и в своих стихах, он замечательный любовник. Марджи налила себе еще бренди и продолжила играть. Маркс Реноффски слушал.

Когда концерт окончился, она посмотрела на Маркса. Ему понравилось. Марджи точно знала. Она поднялась. Голова Маркса была прямо перед ней. Марджи подалась вперед и легонько его поцеловала. Отстранилась. Он ухмылялся, он восхитительно щерился. Она опять приникла губами к его рту и подарила ему медленный страстный поцелуй.

Наутро Маркс по-прежнему стоял на пианино. Маркс Реноффски, поэт, современный поэт, живой, опасный, милый и чувствительный. Марджи выглянула в окно. Его машины еще нет. Держится подальше. Он держится подальше от этой… стервы.

Марджи повернулась и заговорила с ним:

– Маркс, вам нужна хорошая женщина. Она зашла на кухню, поставила вариться два

яйца, добавила в кофе капельку бренди. Мурлыкала себе под нос. День был похож на вчерашний.

Только лучше. Ей было лучше. Она еще почитала стихов Маркса. И даже сама написала стихотворение:

эта божественнейшая случайность

свела нас

вместе

хотя ты – глина

а я – плоть

мы соприкоснулись

мы как-то соприкоснулись

В четыре позвонили в дверь. Марджи подошла и открыла. Там стоял Маркс Реноффски. Он был навеселе.

– Лапа,- сказал он,- мы знаем, что голова у тебя. Что ты собираешься делать с моей головой?

На это Марджи не смогла ему ответить. Маркс протолкнулся мимо нее в дом.

– Ладно, где эта чертова дрянь? Карен хочет ее обратно.

Голова стояла в музыкальной комнате. Маркс походил по дому.

– Ничего у тебя тут. Живешь одна, а?

– Да.

– А че такое, мужиков боишься?

– Нет.

– Слушай, когда Карен меня в следующий раз вытурит, я к тебе завалюсь. Лады?

Марджи не ответила.

– Ты не ответила. Значит, лады. Ну, отлично. Только мне все равно голову надо забрать. Слушай. Я заметил, ты Шопена играешь, когда солнце садится. В тебе виден класс. Мне нравятся классные девки. И бренди наверняка глушишь, а? – Да.

– Начисли-ка и мне. Три пальца на полстакана воды.

Марджи зашла в кухню. А когда вышла со стаканом, Маркс уже был в музыкальной комнате. Он нашел голову. Стоял, опираясь на нее – локтем прямо на макушку. Марджи дала ему стакан.

– Спасибо. Ага, класс – в тебе есть класс. Рисуешь, пишешь, сочиняешь? Чего-нибудь еще делаешь, кроме Шопена?

– Нет.

– А,- сказал он, подняв стакан и одним махом его ополовинив.- Спорим, делаешь.

– Что делаю?

– Ебешься. Спорим, ебаться ты мастерица.

– Не знаю.

– Ну а я знаю. И не стоит транжирить. Не хочу я, чтоб ты это транжирила.

Маркс Реноффски допил и поставил стакан на пианино рядом с головой. Подошел к Марджи, схватил. От него воняло рвотой, дешевым пойлом и беконом. Иголочные острия волос у него в бороде тыкались Марджи в лицо, пока он ее целовал. Потом он отстранил лицо и оглядел ее своими крохотными глазками.

– Ничего не упускай в жизни, лапа! – Она телом почувствовала, как напрягся его пенис- Пизду я тоже ем. А не ел, пока полтинник не стукнуло. Меня Карен научила. Теперь мне равных в мире нет.

– Мне бы не хотелось торопиться,- слабо вымолвила Марджи.

– А, да это же прекрасно! Вот что мне нравится – настрой! Чаплин влюбился в Годдард*, когда увидел, как она кусает яблоко! Спорим, ты яблоки кусаешь только так! Спорим, ты этим своим ртом и другое можешь, да, да!

* Полетт Годдард (Марион Полин Леви, 1910-1990) – американская актриса театра и кино, познакомилась с Чарли Чаплином в 1932 г. и жила с ним в гражданском браке с 1936-го по 1942 г.

И он поцеловал ее опять. А оторвавшись, спросил:

– Спальня где?

– Зачем?

– Зачем? Затем, что там и займемся!

– Чем займемся?

– Да еблей же!

– Вон из моего дома!

– Шутишь?

– Не шучу.

– Правда, что ли, не хочешь ебаться?

– Именно.

– Слушай, десять тысяч баб спят и видят, как со мной в люльку залечь!

– Я к их числу не отношусь.

– Ладно, тогда начисли мне еще, и я пойду.

– Договорились.- Марджи ушла на кухню, залила на три пальца бренди в полстакана воды, вышла и отдала ему.

– Слушай, ты знаешь, кто я?

– Да.

– Я Маркс Реноффски, поэт.

– Я же сказала, я знаю, кто вы такой.

– А,- сказал Маркс, выпив залпом.- Ладно, мне надо идти. Карен, она не доверяет мне.

– Скажите Карен, что, по-моему, она отличный скульптор.

– А, нуда, еще бы…- Маркс взял голову и прошел через всю комнату к двери. Марджи – за ним. На пороге Маркс остановился.

– Слушай, а у тебя в трусиках не чешется?

– Разумеется.

– И что ты делаешь?

– Мастурбирую. Маркс приосанился.

– Мадам, это преступление против природы и, что гораздо важнее, против меня.

Он закрыл за собой дверь. Марджи посмотрела, как бережно он несет голову по дорожке. Затем он свернул к дому Карен Ривз.

Марджи зашла в музыкальную комнату. Села к пианино. Солнце клонилось книзу. У нее все по графику. Заиграла Шопена. Сегодня она играла Шопена как никогда.

Дата добавления: 2015-08-17