Ночь-карнавал

НОЧЬ-КАРНАВАЛ

НОЧЬ-КАРНАВАЛ

Впервые услышал эту историю ещё в детстве, от младшего сына дипломата в Бразилии. Незадолго до того, как тот бросил всё как есть, купил небольшую яхту и ушёл в море, за несколько дней до большого шторма. Утверждают, будто он погиб, выжить было невозможно. Стихия не знает жалости, обломки многих судов нашли даже в песках, далеко от побережья. Но ходят слухи, что знакомый его знакомого, видел загоревшего парня у Малазийских островов пару лет спустя, в точности похожего на него.

Тогда меня эта история поразила своей несвязанностью и непонятностью. Я был ещё юн, и не мог осознать всей её глубины, но уже тогда понимал - она повлияет на всю мою жизнь. История сильно отличалась от всего услышанного мной на улицах.

Поговаривают, что эта не вымысел, а правда. Прошло немало лет, прежде чем я услышал её вновь, совсем в другом месте, при других обстоятельствах, и, на этот раз, понял её совсем по-другому.

Я шёл плохо знакомыми мне кварталами старого Ресифи, погружённый в свои мысли, кажется, очень торопился. Полуденный зной давно уже спал, но жара ещё стояла неимоверная. Несколькими кварталами восточнее – побережье атлантического океана, такого большого и такого бессильного. Хоть бы чуть ветра! Шелест волн не доносился издалека. Зной. Замощённая камнем улица, перемеживающаяся изредка побелевшей землей, истлевшей от регулярной засухи, источала накопленный жар, заставляя сам воздух трепыхаться в немом бессилии. Белые, жёлтые стены домов отражали свет солнца, ещё и ослепляя, будто и без того мало. Хотелось поскорее уйти с душных улиц, в прохладу зданий с толстыми стенами.

Маяк – вот слово, заставившее меня, замедлив шаг, остановиться. Что-то колыхнулось внутри. Обернувшись, увидел старого человека в тряпье, беседовавшего своим приятелям.

Знаете, есть истории, которые можно узнать лишь по одному слову, выдернутому из контекста. В чём секрет? Наверное, в том, что сказ ведётся особым тоном, передавая какой-то смысл, который хотел донести ещё первый рассказчик. Услышавшие запоминают историю, неосознанно рассказывая её так, как тот, первый, если она впечатлила их.

Нищий, каких немало в наши времена, - а впрочем, их во все времена хватало, - в грязных одеждах, с нечёсаной жидкой бородкой, сидел сгорбившись в тени небольшого здания. Приятели старика оказались просто случайными прохожими - двое расслабленных мужчин неопределённого возраста, тоже не слишком хорошо одетых. Никто из них не пытался вступить в диалог и не думал перебивать. Уставшие от духоты люди не имели никакого желания спорить или задавать вопросы.

Солнце уже начало двигаться вниз, но это не спасало. Никто никуда не торопился. Останавливаться на открытом месте не хотелось, но, подойдя ближе, стало понятно, что место выбрано идеально. Улица широкая и длинная, еле заметный сквозняк обдувал находящихся у стены, теряясь дальше, в бесчисленных подворотнях и закоулках. Скоро сядет солнце, станет легче. А пока, нужно было где-то переждать.

Этот нищий имел интересное прошлое. Он явно понимал, как именно нужно рассказывать. Профессиональный рассказчик? Думал, что их уже не осталось. Хрипловатый голос излучал уверенность, будто как-то причастен к делу, и был разбавлен толикой благоговения, придавая важность словам, чтобы слушатели могли лучше прочувствовать необычность.

Явно только начал. Неслыханное счастье. Я не мог пройти мимо.

Чтобы не сбить рассказчика, тихо расположился чуть сзади в тени и стал слушать. Воспоминания о пережитых в детстве чувствах, возникших после этой истории в первый раз, затопили остатки моих дневных забот.

Ещё его отец сидел в этом маяке. Одни говорят, за долги его подписали. Другие, что слово дал. Добавлю лишь, что когда-то умели играть по-настоящему. Ставки были высоки. Если выигрывали, то всё. А если проигрывали, то с достоинством. Но правду не упомнит никто, потому что было это, когда дома ещё не были такими большими.

Настали тёмные времена. На город опустилась ночь, и никто не знал, почему она не уходит. Может за грехи была сниспослана? Али просто, астральное явление? Учёные люди говорят, что это было затмение. Но затмения не длятся так долго. Тьма опустилась на весь мир. Не день, не два, а месяцы и может даже годы. Это было, было! Но почему-то никто уже не помнит. Возможно, люди хотели забыть поскорее эти тёмные дни?

И стоял маяк недалеко от этого самого места. Луч его прожектора вспарывал тьму на многие мили, освещая в ночи опасные участки на море. А когда свет маяка упирался в облака или водную гладь, то луч отражался, заставляя светиться небо, удивляя саму природу, искусностью своих создателей. Море не волновало людей, полный штиль. Природа вела себя кротко, словно уснула. Может ей тоже нужно отдыхать? Всё замерло, как будто в ожидании чего-то.

А что делать людям в такую темень? Горевать? Причитать, моля о снисхождении? Народ здесь простой, неприхотливый. Вышли люди на улицы и устроили такой карнавал, какого не было даже в лучшие времена. Все праздновали - и старики, и дети. Красивейшие женщины и мужчины с улыбками на лицах шествовали по украшенным проспектам. Вино, пиво лилось рекой. Даже скряги всё лучшее достали из самых закромов. Фонари освещали каждую улочку. Зажгли столько огней, что солнце уже было не нужно. Дома украсили гирляндами из цветов. Осыпавшимся цветным конфетти были украшены мостовые. Развивающиеся флаги чествовали народ. Веселье и радость кружили над толпами улыбающихся. То тут, то там заливистым смехом раздавался гогот. Пели задушевные песни о любви и счастье. И не было печали, и не о чем было горевать, ведь в город пришёл карнавал. Настало время радости и веселья.

Но все забыли о старом маяке, стоявшем неподалёку от города. Яркая полоса огней, звуки музыки, взрывы хлопушек, с фейерверками. Вот всё, что было видно и слышно из окна одинокого маяка.

Прохладный ветер гулял по деревьям, заставляя колыхаться листья. Шелест деревьев волной разносился вокруг, споря с накатывающимися на берег волнами. Маяк же судьёй стоял меж ними, оценивая извечное соревнование, у кого получается лучше.

В этой небольшой башне имелась довольно просторная неосвещённая комната круглой формы, без углов. Она располагалась на самом верху, выше только ламповый осветитель на крыше, работающий без устали. Комната была скудно заставлена. Мало мебели и вещей, много пыли и мусора, старые журналы с записями и наблюдениями, газеты, старые предметы, предназначение которых уже невозможно понять. Скрипящий под ногами пол, балки над головой из полусгнившего дерева. Стены с осыпавшейся штукатуркой. Надёжной казалась лишь лестница: вверх ведущая к прожектору; вниз – к нижним нежилым этажам, забитым барахлом, не имеющим описи. Возможно, на этой лестнице и держалось всё здание, снизу каменное, сверху деревянное.

К стене приставлено старенькое мягкое кресло, давно продавленное, потертое на подлокотниках, - законное место смотрителя маяка. Отсюда была видна и вся комната, и залив из окна, и даже часть города. В кресле, в кромешной темноте, расположился особо не примечательный мужчина средних лет. В добротной, но видавшей виды одежде. Спокойный, словно колосс. Родригес был не из робких, поэтому не испугался, когда перед ним стал появляться призрак.

Сквозняк немного колыхал очертания видения, но лицо проявлялось всё отчётливее и отчётливее. Губы призрака беззвучно зашевелились, он что-то говорил, но понять было невозможно.

Родригес ошарашенно спросил:

- Что ты хочешь сказать, я не пойму?

Призрак начал жестикулировать полупрозрачными руками, не издавая ни звука.

- Ты сердишься на меня, в чём моя вина? – непонимающе продолжал маячник.

Дух посмотрел не осуждающе и без упрёка, но как бы извиняясь.

- Я что-то сделал не так или вообще не сделал, отец? – уже умоляюще.

Видение дёрнулось под дыханием морского бриза. Еле заметные очертания в темноте становились всё более прозрачными, пока совсем не истаяли, окончательно растворившись в воздухе.

Стерев закатанным рукавом рубашки, выступившие капли пота со лба, Родригес почувствовал, как стало душно. Обойдя вокруг то место, где исчезло видение, подошёл к окну, чтобы открыть его настежь. Вдохнул морской воздух полной грудью. Успокоившись, осмотрел комнату. Ничего. Его не было, бессмысленно взывать, уже не спросишь.

Короткая встреча забрала все силы. На дрожащих ногах вернулся к креслу, плавно опустился в него и быстро уснул.

Что ему снилось? Далекие края? Другие берега и маяки? Что-то было. Всем что-то снится, но с годами, просыпаясь, мало кто помнит. Может от того, что снится почти всегда лучшее. Люди наивны, и бегут от хорошего, к лучшему. Так бы и вымерли все от тоски, если б помнили всё, что им снилось. Ведь видеть свои мечты, осознавая, что не сумеешь к ним прикоснуться - невыносимо.

Уснувшему Родригесу почудился протяжный звук трубы вдалеке, но просыпаться он не стал. Лишь легкий трескот услыхав, приоткрыл глаза. Пред ним стоял старик, облачённый в белесые одеяния. Светился как бы изнутри и волосы имел седые, и радужный обод позадь чела.

Сошёл апостол Иаков. Взглянул очами полными надежды и речи с ним завёл:

- От Сына божьего и Девы Марии, да услышь праведник слово моё, яко слово божье.

Замолчал. Чуть обождал, чтоб не сошёл с ума недвижный человече.

- Всё можно! - воздев свой перст, изрёк. Немая пауза, лишь скрип оконных ставень.

- Я не просил соизволенья, - еле слышно.

- Можно всё! - потряс седою головой апостол.

- Но не просил я ничего, – еле слышно.

Святой хотел сказать, но перебит был:

- Я знаю сам всё. Прочь ступай же, - промолвил еле слышно святому человеку и снова веки полузакрытые прикрыл.

Понурил вестник потускневший взгляд. Сказать хотел он что-то, но подобрать слова тому, кто сам себя не слышит, он не смог.

Постоял ещё немного, вдумавшись, прислушиваясь к чему-то.

Озарилась комната чуть-слегка, и шаром ярким ушёл образ светлый сквозь верх.

Опустившиеся веки сделали темноту ещё прочнее. Совсем уснул. Кто знает, что он там видел? Не так уж и важно. Сны редко пересекается с явью.

Всё проходит. И сон проходит. Многажды раз прошёл сон. Уже забывать стал последнюю встречу Родригес, как раздался клекот большой птицы. Свет луны на мгновение померк.

Прилетел орёл, сев на раме открытого окна. Замахал большими крыльями, цепляясь лучше когтями за косяк, оставляя борозды на прогнившем дереве, срывая куски старой засохшей краски. Сложил крылья, усевшись, будто это его законное место. Красивые длинные перья лоснились переливами коричневого и чёрного на лунном свете. Ветер задувал морским бризом. Раздались раскаты грома вдалеке. Тучи бугрились силой стихии, сворачиваясь плотными облаками. Далеко в море начался дождь.

Родригес:

- Ну, натворил делов! Теперь до самого рассвета погода не успокоится.

Голова птицы неестественно отвернулась на пол-оборота, в сторону моря, но ненадолго задержавшись вернулась взглядом в комнату:

- Сейчас угомонится.

Длинная пауза отразила спокойствие обоих. Достаточно длинная, чтобы передать смысл того, что умещается лишь между слов. Глаза птицы окончательно привыкли к полутьме комнаты. Орёл:

- Сидишь?

- Сижу, – сильнее сдавив руками подлокотники кресла.

- Что-то я не видел кораблей, идущих к этим берегам.

- Издалека летел? – переведя тему.

- Из самого, что ни на есть! Из таких далей… Столько городов видал, что все сливаются в один. В таких местах бывал, что сокрыты от глаз людей. Закрывал от солнца света колосящиеся жёлтые поля. Леса просторные видал таких цветов, что не веришь, то ли это дивный сон, то ли рассудок потерял. Налету пил из рек стремительных, спешащих к началу. Озёра, что прозрачнее слезы ребёнка, отражали меня тысячью граней. Крутые скалы, верха теряющие в облаках, приветствовали меня. Смотрел в жерла проснувшихся вулканов, источающих яд. Раскалённые до бела пустыни жгли мне грудь. Полетели со мной! – выпячивая грудь расправил крылья, показывая их во всей длине. Родригес неосознанно расправил плечи, выпрямил спину. Орёл продолжил:

- Будь свободен, как я!

- Я и так свободен. Могу уйти, когда захочу. Меня никто не держит. Да и куда? Что я там не видел? Сам то, что ты взял оттуда? Что смог унести с собой, кроме воспоминаний?

Орёл моргнул по-птичьему в непонимании. Посчитав, что на эти вопросы ответы не требуются, продолжил:

- Прослышал я из далеких из земель о городе, что празднует, в то время как остальные панихидствуют и замаливают. Говорят, там светло как днём, да так, что солнце не нужно. А веселье не смолкает ни на минуту. Говорят, там женщины неземной красоты: страстные, весёлые, пленительные и все в перьях!

Ухмыльнулся человек:

- Каждому своё.

- Так вот же он, почти долетел! Арх, не могу больше сидеть, бывай!

Лишь кивнуть Родригес успел, как орёл наклонился в сторону от окна, расправил крылья. Взмах, другой, толчок, рывок. Вот, гордая птица снова в полёте, стремглав умчалась, ловя воздушные потоки. Земля не удержит того, кто свободен.

Улетел, оставив после себя тоскливое саудади. Всё могло быть иначе. Но всё так, как оно есть. Поэтому птицы имеют крылья, а люди ноги.

Странно устроен человек: если отказывающегося долго уговаривать, он начинает привыкать и к уговорам, и к собственным отказам. Но лишившись уговоров, испытывает странное чувство, будто его лишили чего-то важного. Возможно, он бы и ответил согласием, но никто уже не предлагает.

Заволновались деревья листвой. Морские волны потеряли ритмичность, то и дело сбиваясь. Встрепенулись тучи, забегали кто куда. Родригес подошёл к окну и закрыл створки поплотнее. Только закрыл, как маяк содрогнулся. Ставни прогнулись, пытаясь сдержать неистовство. Наросшее давление выдавило щеколду. С грохотом раскрыв ставни, снося всё на своём пути, ворвался тёплый пассат. От неожиданности, давно потухшая лампочка, висящая на одной из балок, снова начала работать наперебой. Смотрящий маяка не успел отойти. Его снесло к другой стороне стены словно щепку, ударив головой. В барабанные перепонки загрохотало:

- Он здесь? Он здесь?

Родригес закрыл руками глаза от песка и капель воды, снующих смерчем по комнате. Прохрипев:

- Угомонись.

Лишь усилившись продолжилось безумство:

- А! Я знаю, он был здесь!

От поднятых вверх вещей и пыли стало темно.

Прокричав неведомому гостю:

- Уймись же! Здесь его нет.

Ветер утих до небольшого воя. Попадали вниз вещи, поднятые в воздух.

Старые газеты, журналы, мелкие гвозди, истлевшая одежда с полок – всё, что не было закреплено, закрыто, теперь валялось разбросанным по комнате. Воздух завибрировал словами:

- Я могуч, я быстр! Но он всё время опережает меня.

Человек переводя взглядом, пытался понять, откуда шёл продолжающий голос:

- А ты что здесь сидишь? Этим курсом давно уж не следуют корабли. Они используют подводные течения, которые идут гораздо восточнее берега. Так людям быстрее. Давно нет смысла в том, что ты здесь.

- Я…

- А! Некогда мне с тобой болтать.

Закружило сильнее в комнате. Что одному защита и кров, то другому каменный склеп. Сжался гость тугим смерчем, и ну во все стороны разом, да из всех щелей!

Одну из ставен сорвало с петель. Оставшаяся затрепетала, забившись о стену, как рыба на берегу.

Ветер улетел, оставив после себя из нового: лишь листья да мёртвых жуков.

Родригес не двигаясь прислушался. Никого не было. Глубоко вздохнул, придя в себя. Запустил пальцы в волосы, вытряхивая песок. Оглянулся по сторонам, в поисках того, чем можно было прибраться. Ничего подобного не нашёл. Сгрёб ногами мусор к стене и снова уселся на своё место.

Родригес смотрел в окно. Волны лишь изредка отсвечивали светом от маяка, поэтому тень, медленно заполнившую половину окна, слившуюся с видом вовне, было невозможно отличить от фона. Всё стихло.

Пытаясь всмотреться в темноту, всё больше напрягал зрение. Но как не пытался, ничего не мог увидеть. Вдруг, прямо в окне появился огромный жёлтый глаз, размером с кулак.

Глаз уставился на сидящего Родригеса, как тот только что смотрел в окно. Всматривался, изучая.

Моргнул. В проём окна полезла чешуйчатая морда. Затем появилось туловище рептилии, плавно опускаясь на пол. Хвост вылез будто сам по себе, вдогонку, улёгшись рядом с остальным телом ящера.

- Передохнуть, - опередила тварь вопрос.

Несколько прибоев спустя рептилия снова заговорила, прислушиваясь:

- Не спиш-ш-шь?

Маячник промолчал, лишь выдохнул погромче, чтобы показать, что бодрствует.

Ящер:

- М-м-м, ждёш-ш-шь?

В ответ молчание.

Вкрадчивый голос спокойно продолжал:

- Выжидаеш-ш-шь лучшие времена?

- Нет, - в ответ.

Ящер убаюкивающе:

- Понимаю. Мне тоже многого не надо. Тебе хорошо? – посмотрел, будто ожидает ответа, - и мне хорошо.

Четыре когтистые лапы заёрзали переминаясь, подбоченившись ближе к туловищу. Лёжа на брюхе, задумался о чём-то, с ностальгией добавил:

- А помнишь, как было когда-то? Да. Были времена.

Родригес начал раздражаться:

- А ты куда?

Ящер мотнул головой в сторону окна.

Родригес:

- Но ты же хладнокровный.

Ящер:

- Всем нужно тепло. Погреться в свете огней большого города, - закончилась речь утробным урчанием.

Ящер:

- Ничего удивительного, всё просто и понятно. Мы все вышли из одного места. Мы могли бы быть братьями. Рано или поздно, люди поймут, что ошибались, и снова опустятся на все четыре лапы. Вот увидиш-ш-шь.

Родригес:

- Скажи это орлу, ты рассмешишь его до выпаденья перьев.

Недовольный раздвоенный язык выполз изо рта, ощупывая пространство вокруг. Но не найдя ничего втянулся обратно.

Родригес:

- А ты что, собственно говоря?

Ящер:

- Ты знаешь.

Родригес:

- Нет, не знаю. Ты же ничего не сказал.

Ящер:

- А ты опустись на четвереньки, сам всё поймёшь.

Изменившись в лице, человек медленно поднялся с кресла и отчётливо прошептал:

- Пошёл прочь!

Непонятно, то ли улыбается ящер, то ли так устроена его пасть, - пошире, чтобы легче было заглатывать пищу. По увесистому телу пробежала волна возбуждения, еле заметная мелкая дрожь. Мышцы гада просыпались для рывка. Кадык дёрнулся, сглатывая слюну. Хвост незаметным движением переместился к стене, чтобы упереться. Будто бы равнодушно двинул мордой, уперев взгляд в сторону от добычи. Уставился полузакрытым глазом мимо и начал примериваться.

Человек не глядя выхватил одной рукой из-за кресла старый обрез. Перехватил другой, уверенно направив на голову удивлённой твари.

Темнота дула смотрела в глаз ящеру. Удивлённая морда всмотрелась одним глазом, затем, повернув головой, другим. Полусомкнутые веки сказали - не сегодня. Ленивыми движениями пресмыкающийся отвернулся от человека. Ленно поворачиваясь, зацепился одной лапой за подоконник, подтянул другую. Неестественно изогнувшись, положил жёлтое брюхо на парапет, перевалив часть туши через проём. Одна из задних лап никак не могла зацепиться за деревянный косяк, пришлось опереться хвостом об пол. Ещё недолго, и оставшаяся часть тела перевалилась через край, хищно поведя извивающимся хвостом. Только осыпающаяся крошка свидетельствовала о том, что кто-то сползает по стене маяка.

Смотритель поставил обратно незаряженное ружье, накрыв старой полотняной тканью. Холодные капли пота впитались рубашкой на спине. С трудом дающееся спокойствие на лице сменилось усталостью. Пустующее кресло снова было занято. Ожидание равновесия не принесло должного эффекта. Всё было как прежде, но изменилось навсегда. Попытка объяснить происходящее ни к чему не привела.

Прошло достаточно времени, чтобы стало понятно, следующий гость должен был давно появится. Но никто не появлялся.

Океан с гулом бился о камни морским прибоем. Пришло осознание. Что-то изменилось в шуршании гальки и всплесках воды. Или волны сменили такт, или всегда было так? Часы сжались в минуты. Простейшая закономерность неспешно складывалась в накатывающиеся друга на друга слова. Сам Океан заговорил с ним.

Когда говорит океан, человек может только слушать. Как ребёнок перед бесконечно старшим, объясняющим прописные истины. Он рассказывал о том, как всё закономерно, правильно. Поведал историю мира. Рассказал о том, что человек лишь песчинка в океане жизни. Круг замыкается. Не стоит волноваться попусту. Всё ничтожно, всё проходит. Как ни пытайся, всё возвращается, чтобы начаться вновь. Успокойся. Нет смысла для волнений. Разве не видишь, я волнуюсь за всех. Разве тебе плохо? Всё хорошо.

Надо встать и что-нибудь сделать, только бы не уснуть. Транс становился всё более глубоким. Силы уходили вместе с волей. Воля уходила вместе со временем. Вязкая дремота заволакивала сознание. Может надо просто переждать, и силы вернутся? Нет. Не встать. Всё кончено.

Вдруг, внизу раздался резкий стук в дверь чугунной ручки о металлическую пластинку. Пронзительный звук понёсся вверх по лестнице, разбился о стены на тысячи осколков и растаял. Маяк проснулся глубоким вздохом смотрителя. Оцепенение спало. Опасаясь, что это снова начнётся, Родригес поднялся. Если кто-то стучит, значит нужно открыть. Спустившись вниз в темноте по ступеням, отодвинул щеколду и открыл дверь.

На пороге стоял мальчик. Родригес замер как каменный. Хотел удивиться, но вовремя сделал непроницаемое лицо – лишь слабая улыбка в ответ, снизу вверх.

Замах, недоумение мельком отразилось на лице ребёнка. Удар ладонью по лицу опрокинул мальчика навзничь. Дверь с грохотом захлопнулась изнутри.

Маячник согнулся, затаив дыхание, и поднёс ухо к двери. Послышалось, как ребёнок поднявшись ушёл. Горькие слёзы потекли по щекам Родригеса, поднимающегося обратно наверх. Но не дойдя до половины, передумал. Спустился в подвал. Порылся в покрытой пылью рухляди в поисках канистры. Не нашёл. Зато нашёл большую цветочную лейку. Под тарахтение старого дизель-генератора откупорил крышку бака, наполнив лейку топливом до краёв. Пока поднимался наверх, часть расплескалась, но это было не важно.

Поднявшись наверх, обошёл комнату, пролив содержимое проржавевшего сосуда. Выглянул в окно в последний раз, осмотрев свои владения. Не задержавшись, вышел из маяка, чиркнув огнивом по дороге. Изнутри полыхнуло, быстро распространяясь пламенем по старому зданию.

Языки огня жадно слизывали краску вместе с деревом. Жёлто-оранжевая аура равномерно гудя покрыла здание, объятая вырывающимися сполохами пламени, с треском выплёвывающих искры. Заполыхал, казалось, даже сам камень. То, что не могли сделать другие стихии, поглощал огонь, озаряя всё вокруг ярче прожектора, освещая спину человека, уходящего по камням, пока пальмовые ветви не скрыли его фигуру. Маяк горел ярким факелом, освещая округ. Пусть ненадолго, но даже тьма отступала в попытках справится. Тени рождённые светом и тьмой смешались в диком танце с деревьями.

На горизонте небо сменило цвет. Где-то далеко солнце снова проснулось, посылая своего первого вестника - зарю. Лес сменил шелест на утренний. Одни насекомые, животные и птицы стали засыпать, другие просыпаться. Даже запах изменился с холодного, на новый. Всё течёт, всё меняется. Пусть всему будет своё место и время.

Нищий устало замолчал, история закончилась. С трудом подчинив себе затёкшие мышцы, я кое-как удивлённо обернулся, и понял, что зевак подобных мне набралось ещё с полдюжины. Люди от услышанного стояли замерев, ожидая продолжения. Кто-то уже опомнился, осматриваясь по сторонам, пытаясь вернуться в обычный мир. Толпа начала расходиться, скудно одаривая рассказчика монетами. Сумерки опустились на город. Зажглись ночные фонари, освещая улицы вокруг, привлекая мотыльков.

Странно. Кого ни спрашивал раньше, никто не знал эту историю. О маяке расспрашивал, но никто не знал, где именно он находился. Где тот старый маяк? Был ли он вообще? Здесь ли или южнее по побережью? Раз есть история, значит был. А где его останки, должно же было что-нибудь остаться? Могли просто разобрать до основания.

Почему я услышал эту историю сейчас, когда мне так нужен совет? Странное совпадение. Или мы часто встаём перед выбором, но не имеем возможности услышать нужные слова?

Куда-то я спешил днём, но это было уже не важно. Кажется, теперь я знал, что нужно делать. Кажется, я поджёг свой маяк.

Дата добавления: 2015-08-20