Глава пятая

Психиатрическая клиника имени Вениамина Седова была построена в первые годы Перелома. Тогда Форсиз не был еще в должной мере укреплен, и случалось, в дни Прорыва звериные стаи свободно рыскали по улицам. Немудрено, что здание клиники было похоже на средневековую крепость из стали, бронестекла и бетона.

Оно и являлось крепостью, охраняемой интересами влиятельного цеха медиков и мегаконцерна «Глобальные Коммуникации», спонсирующего исследования в области современных патологий мозга. Особенно вызываемых продолжительными контактами с Виртуальной Реальностью.

Кроме того, клиника располагала уникальным и чрезвычайно дорогостоящим оборудованием сканирования памяти, представляющим особый интерес для службы внутренней безопасности «Глобалкома».

Майор Климентов постучал костяшками пальцев по толстому пластику окна, звук получился глухой.

– Что вы собираетесь с ним делать, доктор? – спросил он. Доктор Лазарев пожал плечами, Складки ослепительно белого халата колыхнулись.

– Это ваш человек, майор. У нас существуют общие правила. Если в течение следующих сорока восьми часов его состояние не изменится, мы сдадим его вам на руки. Содержание в отдельной палате – слишком большая роскошь, а совместные забиты доверху. Есть, правда, еще одна альтернатива.,.

Взгляд майора рассеянно блуждал по крошечной каморке за широким пластиковым окном. Столик, кровать и стационарный комплекс жизнеобеспечения. Зеленый огонек успокаивающе подмигивает Климентову, заверяя, что с пациентом, лежащим на кровати, все в порядке. Сердцебиение, легочная функция, уровень антител в крови – все в пределах допустимого.

Допустимого в состоянии, именуемом «кома», разумеется.

– Как же так получилось? – сказал майор себе под нос. Лазарев услышал.

– Разновидность шока, – беззаботно пояснил он. – До момента коллапса не наблюдалось никаких отрицательных симптомов, отторжение нейрозонда произошло под самый конец. Иногда подобное случается во время полного сканирования, мы ничего не можем гарантировать.

– Я понимаю. – Климентов отвернулся от окна. – Вы говорили об альтернативе.

– Я? Ах да… наши госпитали испытывают постоянный дефицит донорских органов, майор. Возможно, вы могли бы согласовать с вашим руководством…

– Мог бы. – Офицер безопасности «Глобалкома» с понимающей усмешкой взглянул на Лазарева. – Никакого согласования не нужно, достаточно моей подписи под актом. Но какая мне с этого выгода, доктор?

Лазарев натянуто улыбнулся в ответ:

– О, это мы можем с вами обсудить. Не откажетесь пройти в мой кабинет?

За их удаляющимися спинами веки лежащего на кровати пациента шевельнулись. Так бывает, когда человеку снится кошмар и он хочет проснуться, убежать от него в реальность,

Удалось, и он, подскочив, с облегченной улыбкой откинется на мокрую от пота подушку. И будет долго смотреть в потолок. Спасен.

А что делать тем, к кому кошмар является наяву?

Неожиданным визитом уличных проповедников в больницах Ядра никого не удивишь. Особенно в таких, как клиника Седова. Где еще зарабатывать очки ловцам заблудших душ всех вер и мастей, если не там, где эти души ложатся под скальпель? Как говорится, скорбные умом ближе к небу. Хотя здесь до Небес одинаково далеко всем.

Груженая цепь вагонеток грохочет по мосту. Он, сидя внизу, возле зажженной металлической бочки, не поднимает головы. Ему давно стал привычен этот звук. Между бетонными сваями холодно и сыро, и он вытягивает руки над огнем, рвущимся из ржавого узилища. Не морщась, когда оранжевые языки пламени облизывают его пальцы.

Проповедников было семеро. Хорошее число. Но, пожалуй, многовато, чтобы пустить вот так, запросто, этих здоровенных парней в просторных черных накидках с капюшонами. Двое охранников с шевронами «Глобалкома» на рукавах переглянулись и решили в точности следовать своим инструкциям.

Они уже обсудили все последние футбольные матчи, задницы всех проходивших медсестер и, с особым тщанием, говнюка, доставшегося им в начальники. Говорить им было больше не о чем. Заниматься, кроме как глазеть в экраны наружного обзора, тоже нечем. Атут какое-никакое развлечение.

Первый охранник наклонился к микрофону.

– До конца проверки оставайтесь в пределах желтой зоны. Световое табло над проходом сигнализирует о начале и конце работы сканера. Спасибо за оказанное содействие.

Он подмигнул напарнику, и тот щелкнул включателем.

В руках у монахов металлические предметы, дающие непрозрачные пятна на мониторах. Приблизив изображение на обзорном экране, охранники видят молитвенники в стальных окладах. Такие печатали на несгораемом пластике в начале века, для

штурмовых армейских подразделений, проходивших, в том числе, и сквозь атомный огонь. День Гнева тогда был ужасающе близок, и эти почерневшие, излучающие остаточную радиоактивность святые книги призваны теперь напоминать об этом.

Однако есть еще одна небольшая неясность. Одежды проповедников так искажают сигнал, что впору заподозрить у них экранирующую подкладку. Охранник через громкую связь просит монахов распахнуть накидки.

– Ого! – говорит он.

Все семеро одеты в многослойную дисковую броню, известную под названием «чешуя». Ее подвижные, обладающие молекулярной памятью элементы особенно хорошо держат заряды игольного типа и всякие гадкие штуки вроде молекулярных стилетов, Надежное, испытанное средство для серьезной драки.

– Что это вы вырядились, святые отцы? – В голосе охранника, кроме усмешки, можно расслышать удивление.

Самый широкоплечий из монахов разводит ладонями размером с лопату. Мощный парень, сразу видно устоявшийся генотип глубокой промзоны.

– Тяжело нести веру в наши дни, – говорит он негромким, но сильным голосом. – Тяжело и опасно.

– Воистину, – соглашается с ним веселый голос из динамика. – Ну, проходите, раз так. Правила знаете? Заходить только в двери, отмеченные зеленым.

– Знаем, – машет рукой здоровяк. – Не в первый раз.

Он, задрав голову, смотрит вверх, хотя все тихо и полные мусора поезда не идут по старому мосту. Удивительные его глаза щурятся, и губы тихо произносят:

– Пора.

Огонь перед ним вспыхивает ярче, и тени водят хоровод на потрескавшихся сваях,

– Просыпайся. Они идут к тебе.

Майор прервал сеанс связи.

– Компания претендует на внутренности его черепной коробки, точнее, на персональный базис. Вместе с записанной на него информацией он является собственностью «Глобалкома». В остальном наш вопрос считается решенным.

– Вот и славно, – потер руки доктор Лазарев. – Осталось уладить бюрократические формальности, Я вызову оценщика из «Орган-банка»…

Оглушительно и до нытья в зубах противно заверещал сигнал вызова.

– Я же просил не беспокоить! – рявкнул Лазарев. – В чем дело?!

Раздавшийся тоненький голосок вызывает перед глазами Климентова кукольную мордочку медсестры с игриво выпущенными из-под шапочки белокурыми локонами. Пухлые, ярко накрашенные губки поджаты от удивления.

– Доктор, – запыхавшись, говорит она, – больной Тиссен пришел в себя!

Доктор Лазарев и майор, разом ставшие беднее на несколько тысяч К-кредитов, вновь стоят перед окном палаты. Толстый пластик звуконепроницаем, и им не слышно, что кричит потрясающий кулаками Юрген. Взбесившийся комплекс жизнеобеспечения, чьи датчики и трубки он оторвал от себя, мигает огнями тревоги.

– Он же был пристегнут к койке, – замечает Климентов.

– Да, – кивает доктор. – Такие пластиковые ремешки. Очень прочные. Самозатягивающиеся.

Ремешки, точнее, их размочаленные обрывки майор видит и сам. Они свисают с запястий Юргена Тиссена, бывшего сотрудника отдела информационного обеспечения компании «Глобальные Коммуникации». Уволен десять минут назад по подозрению в неблагонадежности ходатайством майора Евгения Климентова. Страховка и все виды посмертных и пенсионных выплат аннулированы.

– Прочные, говорите, – усмехается майор. – А ведь на здоровяка наш больной не похож. И, насколько я помню, обычный натурал, никаких модификаций.

– Это бывает. – Лазарев справляется с замешательством и снова натягивает маску ученого доктора. – При выходе из комы наблюдаются различные феномены, в том числе мгновенная аккумуляция всех ресурсов организма. Очень кратковременная и ведущая впоследствии к сильному истощению.

– Истощением пока не пахнет, – говорит Климентов, наблюдая, как бывший коматозник с легкостью отрывает ножные ремешки, все еще удерживавшие его на кровати. – Пустите ему газ в палату, что ли.

– Это не палата для буйных, – раздраженно отвечает Лазарев. – Газ мы туда пустить не можем. Сейчас придет дежурный медбрат и вколет ему успокоительное. А вот, кстати, и он,

– Тиссен Юрген? – Пальцы медсестры пробежали по клавиатуре. –А личный код вы не знаете, хотя бы первые шесть знаков?

– Увы, – покачал головой проповедник, – ничего, кроме имени. Очень спешили к вам, не успели узнать.

– А вот он, все в порядке, нашелся. – Медсестра улыбнулась, внимательное лицо монаха под надвинутым капюшоном выглядело на редкость располагающим, – Пятый этаж, палата 540-В. А вы по какому, если не секрет, поводу?

– Этот человек должен очень скоро умереть, – ответил монах. – Мы проводим его в последний пусть. Пятый этаж, вы сказали?

Семь фигур в черном двинулись дальше по коридору. Они спешили.

Побледневшая медсестра крикнула им вслед:

– Эта палата в закрытом отделении! Вас туда не пустят! Никто не обернулся.

Медбрат – высоченный, под два метра, с необъятными плечами и грудью не меньше чем шестого размера. Трансвестит. Говорит он тем самым голоском, который в кабинете Лазарева вызвал у майора приятные ассоциации. Ничему нельзя доверять в наши дни. Правда, локоны у него (у нее?) действительно белокурые. И кулаки, размером и формой напоминающие кувалды.

– Я уже вызвала коляску, – говорит он-она. – Три кубика барбитурата, как обычно, доктор?

– Шесть, – говорит Лазарев. – Под мою ответственность. Посмотри, что он сделал с ремнями!

Медбрат устанавливает дозу на пневматическом инъекторе.

Еще у него есть висящий на поясе электрошокер – толстая дубинка с парой штырьков на конце. Это на крайний случай.

– Я пойду, – говорит он-она.

– Может быть, дождаться подмоги? – с сомнением говорит Климентов. Тиссен, стоящий по другую сторону односторонне прозрачного окна, наклоняет голову, прислушиваясь. И с размаху ударяет по окну кулаком. Все трое отшатываются. По бронепластику разбегаются тонкие волоски трещин. Еще один беззвучный удар, и треснувшая поверхность мутнеет, угрожая в скором будущем лопнуть.

– Быстрее, – командует доктор. Медбрат возится с дактилоскопическим замком. Заходит внутрь, и дверь захлопывается на пружине. Поднятый инъектор смотрит на Юргена.

– Вы слышали слова, которые он выкрикивал? – спрашивает Лазарев. – Что бы это значило?

– «Они идут»? – задумчиво повторяет майор. – Не знаю. Кто это «они»? И куда они идут?

– Сюда, надо полагать, – говорит доктор. – Бред. Параноидальный бред, Неужели у парня началось помешательство?

«И не у него одного», – добавляет он про себя, Отошедший в сторону Климентов включает персональный коммуникатор. И, вызвав начальника охраны, требует повышенного внимания на всех постах.

– Повторяю, – говорит он, – немедленно докладывать обо всех необычных происшествиях. Нет, никакой тревоги. Просто держите меня в курсе.

Охранник терпелив. По уставу ему уже полагается вынуть из кобуры табельную «ехидну» и предложить святым отцам убираться к такой-то матери. Но, возможно, от той же скуки он снисходит до разговора.

– Видите красный квадрат на двери? Это означает, что вход по специальным пропускам. У вас есть пропуск?

– Нам очень нужно туда, – пятый раз за последние две минуты повторяет монах, нависая над охранником всем своим изрядным ростом. – Иначе случится непоправимое.

Охраннику это наконец надоедает. Он кладет ладонь на пояс и выпячивает грудь в кевларовой кирасе.

– Два шага назад, – приказывает он. – За желтую черту. И если у вас нет пропуска, то…

– Мир. – Монах поднимает руку с молитвенником. –Я бы прочитал тебе, сын мой, соответствующую выдержку из жития святых. – Он щелкает магнитными застежками стального оклада, и молитвенник раскрывается.

– Не надо мне… – Охранник изумленно замолкает.

Вместо пластиковых листов внутри пустотелой обложки-коробки он видит «стигмат». Переделанное из строительного гаусс-гвоздомета оружие уличных психов. Его заточенные девятидюймовые гвозди раздирают плоть и пробивают кости вместе с любым среднего класса бронежилетом на дистанции до тридцати метров. При выстреле в упор пронзит кирасу насквозь.

– Но времени на проповеди у меня нет, – заканчивает фразу монах, вынимая пушку из коробки и приставляя ее ко лбу охранника, – Потому, сын мой, если ты еще не торопишься на небеса, как невинный мученик, то открой эту дверь и уступи нам дорогу. Иначе я считаю до трех и вышибаю тебе мозги к божьей матери. Аминь.

Климентов профессионал, а не дешевая штафирка, нацепившая дареные шевроны и не знающая, с какой стороны у «шталь-фауста» ствол. Он побывал в немалом количестве разных по тяжести переплетов, «ловил» пулю и нож. Последний раз пришлось заменить насаженную на шило почку. Руководство ценило его за редкие качества бойцовой ищейки. В их числе не последним стояло проверенное животное чутье.

И в этот раз оно его тоже не подвело. Но все же к тому, что случилось, он не был готов. Да и кто был?

– Черт! –сказал Климентов. – Вот черт! Перемахнувший через кровать Тиссен закрылся от медбрата подушкой. Глупый жест, если забыть про инъектор. Желтые пятна успокоительной сыворотки расплываются по наволочке. Прострелить пенопластовый наполнитель инъектор оказался не в силах.

– Твою мать! – воскликнул майор, пациент ловко выбил шокер из руки медбрата. Мгновение спустя шокер, установленный на максимальное напряжение, прижимается к основанию черепа трансвестита. Мягкий хруст сломавшейся в судорожном пароксизме шеи не слышен, но Климентов его хорошо знает. Так же как и то, что обычный клерк «Глобалкома» не имеет представления, как убить человека больничным шокером. А если и имеет, то откуда такая уверенность в претворении теории, так сказать, в жизнь?

Выводы? Выводы Климентов собирается делать потом. Сейчас у него и у доктора Лазарева нет времени. Подбежав к двери, он раскалывает локтем защитное стекло и бьет по кнопке аварийного запора. Вовремя. Из коробки основного замка поднимается дым. Сообразительный Тиссен вставилв нее с другой стороны активированный шокер. Если бы не майор, он бы уже выбрался из палаты наружу.

Ну а что он собирается делать теперь?

– Доктор, бегом в кабинет! – кричит Климентов. – Вызывайте помощь! Быстрей!

Пристегнутый к воротнику коммуникатор верещит. Климентов выслушивает сообщение, мрачнея и тиская кобуру,

– Все ясно, – говорит он. – Если нужно мое мнение, то я против перегруппировки сил. Удвойте посты в красных секторах и направьте два подразделения на пятый этаж. Да я знаю, что ты мне не подчиняешься, идиот! – кричит он, срывая коммуникатор и зажимая его в побелевшем кулаке у рта, – Ты подумай башкой…

Оборвав тираду, он смотрит на маленький онемевший шарик. И бросив его на пол, давит каблуком, как орех. Дебил начальник смены отключил его от сети.

– Ладно. – Климентов выдергивает из кобуры портативный разгонник «Отоко». Маленький и смертоносный, как это принято у японцев. – Посмотрим, что там у вас.

Огромное тело медбрата, неведомо как брошенное Юргеном, своими ста сорока килограммами пробивает бронированный пластик окна. И, сбив майора с ног, распластывает по полу. Поэтому, чудом не лишившись сознания, он участвует в дальнейшем, только как зритель,

Это спасает ему жизнь.

Тиссен выскакивает из разбитого окна. Слева от него коридор, справа лифтовая площадка. Перед ним, придавленный тушей медбрата, майор Климентов, тщетно пытающийся высвободить руку с пистолетом.

Встретившись взглядом с пациентом, майор внутренне вздрагивает. В паре жирных от смазки дульных каналов больше выразительности, чем в глазах Юргена. И больше надежды на милосердие. Впервые за восемь лет работы Евгений Климентов отчетливо понимает, что сейчас умрет.

Его несостоявшийся убийца всем телом поворачивается в сторону коридора. Майор видит то же, что и он, – семерых человек в черных плащах ритуального вида. В руках у них совсем не ритуальные гвоздометы. Юрген смотрит на них, как бы сомневаясь…

– Беги!

…и, развернувшись, бежит в сторону лифтов. Наверное, эти семеро – те самые «они», о которых он кричал. Значит, не бред.

Первый из семерых бросает вполголоса «лежи», проходя мимо Климентова. И майор лежит. Если человек со «стигматом» скажет ему «пой», майор запоет. Непослушание перед лицом явно превосходящей силы он считает безрассудством.

Но вокальные данные Климентова интересуют человека в черном гораздо меньше, чем Юрген Тиссен, попавший в ловушку с тремя закрытыми лифтовыми дверьми. Бежать ему дальше некуда. Прятаться негде. И времени ждать лифта у него нет.

Первый из шестигранных стальных гвоздей длиной ровно девять дюймов уже покинул ствол «стигмата».

С расстояния меньше десяти метров очень трудно промахнуться по мишени размером с человека. Особенно если в твоих руках привычное оружие и такая мишень для тебя не в новинку.

Человек в черном промахивается не полностью. Заточенный стальной стержень по касательной задевает плечо Тиссена, унося с собой кусочек голубой больничной рубахи и лохмотья тканей. Это вместо того, чтобы пробить насквозь голову, в которую стрелок целился. Видно, рука дрогнула, бывает, особенно если на ходу и из такой тяжелой и неточной дряни, как «стигмат».

Стреляет его товарищ рядом. На этот раз в «молоко». На сжавшемся в комок Тиссене ни одной новой царапины. Повезло.

Третий выстрел не может не попасть в цель. Направленный в живот гвоздь летит в упор.

И тут становится понятно, что дело не в стрелках. Немыслимо изогнувшись, Юрген увертывается от заряда. Такие фокусы иногда проделывают нашпигованные акселераторами теки. Или «новые люди» с перенастроенной нервной системой. Для обычного натурала они непосильны.

Но даже внезапно приобретенная сверхувертливость Тиссену не поможет. В обойме «стигмата» двенадцать гвоздей. Семь пистолетов. Восемьдесят четыре гвоздя. Слишком много, если стрелять с пяти шагов,

С мелодичным звоном открывается дверь лифта.

Вызванные доктором Лазаревым санитары так и не успели понять, что же произошло. Раскидав их, как кегли, Юрген прыгнул в спасительную кабину и ударил по кнопке.

Как позже выяснилось, опустившись в подвал, он избрал лучший из возможных путей бегства. Пневматическую трубу мусорного коллектора. Избежав снующих по этажам людей «Глобалкома» и отряда тамплиеров, прибывшего к главному входу клиники.

К тому самому, через который ее покинули семеро «проповедников».

Перед тем как выйти на улицу, они перевели «чешую» в режим полной защиты. Собранные в толстые кольчужные воротники микроскопические диски зашевелились, наползая на головы и лица. Точно так же активная броня сформировала перчатки и штаны.

Автоматы кнехтов обрушили на них свой полипропиленовый ливень. Но парализующие иглы бессильно застревали и ломались между подвижными «чешуйками». Семеро в черном прошли к ближайшему спуску на Дно, не доставая оружия и не обращая внимания на стрельбу.

И исчезли.

– Как вы могли их упустить?! – возмущается Климентов. Это нелегко, учитывая, что его собеседник в своем бронекостюме выше майора на метр с четвертью. – Так у вас, в Ядре, поддерживается порядок?

– Мои бойцы обстреляли их из «ехидн» и акустических станнеров, – невозмутимо прогудел тамплиер. – Но они были к этому готовы, одеты в «чешую» и соответствующим образом экранированы.

Майор внутренней безопасности «Глобалкома» онемел от возмущения. Перед ним стоял живой танк, боевая машина, способная проломить собой бетонную стену и превратить в кучу хлама звено боевых орнитоптеров. Он говорит, что семеро террористов были «соответствующим образом экранированы»! От чего? От противопехотных миниракет «Овод»? Или от их старших сестер класса «Swarm» с разделяющейся головной частью? А может быть, от этого пятиствольного пулемета (наверняка с бронебойными боеприпасами), который рыцарь носит закрепленным на предплечье?

– Я не такой идиот, каким кажусь! – закричал майор, не выдержав. – У каждого из ваших кнехтов есть, как минимум, штурмовая винтовка! Хотите сказать, что она не пробивает «чешую»?

– Пробивает, – согласился тамплиер.

Его лица не было видно за забралом шлема, живописно разрисованным под оскаленную волчью пасть. Климентов был совершенно уверен, что рыцарь усмехается. Скалится не хуже своего зверя.

– Но у моих людей не было приказа вести огонь на поражение.

– А кто должен был отдать такой приказ?

– Я. – Голос рыцаря звучал уже с явной насмешкой. Плюнув, майор побрел прочь,

Перед тем как исчезнуть, предводитель семерых нагнулся над ним. Из рукава его рясы выскочил нож с широким треугольным лезвием. Им он срезал нашивку с именем и званием Климентова.

– Ты мне жизнью обязан, майор, –сказал он. –Понял? Придет время, я долг с тебя спрошу.

– Лучше бы ты сдох, – пробурчал майор себе под нос.

Кто же такие были эти семеро? Почему тамплиер не отдал приказ расстрелять их в решето? И, черт побери, как чудом оживший коматозник Тиссен сумел уйти от этих убийц, устроив такой цирк с акробатическими номерами?!

Майору кристально ясно, что от ответов на эти вопросы зависит его дальнейшая карьера. И, как он догадывается, жизни многих людей.

К бетонной свае лепится старый уличный телефон, архаичное устройство без нейроинтерфейса и даже без вывода изображения. Удивительно, что он вообще подключен к городской сети.

Звонок. Долгий, незатухающий, дребезжащий. Звонит старый автомат.

Рука с обрубком мизинца снимает треснувшую трубку из черного пластика. В микрофоне шорох статических помех. Чужое дыхание.

И голос.

– Для тебя есть работа, – говорит он,

Остальные слова тонут в грохоте надвигающегося поезда.

Дата добавления: 2015-08-20