Читайте также:
|
Перевод осуществлен по изданию: William Hope Hodgson. The House on the Borderland. Panther Book, London, 1969.
Рукопись, обнаруженная в 1877 году господами Тоннисоном и Беррегногом в развалинах к югу от деревни Крейтен, в западной части Ирландии, с комментариями.
Моему отцу, блуждающему в затерянной вечности
Двери открой
И услышь!
Ветра приглушенный вой
и луна сквозь мерцание слез.
И вот – словно бы среди грез –
отзвук шагов, исчезающий отблеск.
Мертвые в ночи!
Тише! Внемли
печальному плачу
ветра во тьме.
Тише, внемли, не дыша, не шепча,
поступи вечности – звуку,
что и тебя зовет умереть.
Тише, внемли!
Внемли поступи мертвых.[1]
Предисловие
Я долго раздумывал над изложенной ниже историей. Снова и снова я как издатель испытывал искушение ее «олитературить» (если позволить себе воспользоваться таким несуразным словом). В то же время я верил, что интуиция не подвела меня, побуждая оставить это непритязательное сообщение в том виде, в каком его получил.
А сама рукопись – вообразите, с каким любопытством я просматривал ее, листал ее страницы, когда она была оставлена на мое попечение. Это небольшая, но толстая книжечка, вся, за исключением нескольких последних страниц, заполненная затейливым, но вполне читаемым мелким почерком. Сейчас, когда я пишу, мне снова чудится едва уловимый запах плесени, а пальцы вспоминают мягкие на ощупь, словно чуть липкие страницы, долго пробывшие в сырости.
С некоторым усилием я восстанавливаю свое впечатление от содержания книги – впечатление фантастичности, возникшее уже при беглом просмотре.
В тот же вечер, представьте себе, я, удобно устроившись в кресле, провел наедине с маленькой объемистой книжкой несколько часов. Как переменились мои суждения! Я поверил в написанное. Вознаграждая мое беспристрастное внимание, в сочинении, представлявшемся на первый взгляд фантастическим, обнаружилась убедительная, последовательная система идей, заинтересовавших меня гораздо сильнее, чем сюжетная основа сообщения, или истории – впрочем, должен признаться, я, скорее, склонен считать рукопись сообщением. Я открыл большую историю в меньшей – и в этом нет парадокса.
Во время чтения я проникал сквозь завесу невозможного, застилающую разум, и всматривался в неизведанное, безошибочно проникая в смысл корявых коротких предложений. Эта оборванная на полуслове история, которую жаждал рассказать старый отшельник из рухнувшего дома, оказалась доходчивее моих собственных витиеватых оборотов и сложных фраз.
Мало что можно сказать о простом, не очень складном сообщении, в котором излагаются странные таинственные события. Оно перед вами. Но сокровенную историю каждый читатель должен открыть для себя самостоятельно, в соответствии со своими возможностями и желанием. И даже если кто-то не разглядит – как я вижу сейчас – едва намеченных фрагментов того, что принято именовать раем и адом, все равно могу поручиться, что и при простом, буквальном, прочтении этой истории он, бесспорно, испытает захватывающие ощущения.
Напоследок не могу не сказать еще об одном впечатлении. Я вижу в сюжете о небесных телах поразительную иллюстрацию (я едва не написал «доказательство») реальности наших мыслей и эмоций. Не создавая картины полного уничтожения последней сущности материи как основы и структуры механизма вечности, этот непритязательный рассказ проливает свет на идею существования миров мысли и эмоции, взаимодействующих с системой материального мироздания и вполне подвластных ей.
Уильям Хоуп Ходжсон
«Гланейфион»,
Борт, Кардиганшир.
Декабрь 17,1907
Печаль [2]
Я жгучей жаждой истомлен.
Я и не думал, что весь мир…
рукою Божией храним,
вдруг станет горе, горечь, боль.
что мир – действительно юдоль
печали. Сколько скорби в нем!
Мой каждый вздох – то плач, то всхлип,
стук сердца – похоронный звон.
И мысль одна меня томит,
из сердца исторгая стон:
мне не коснуться никогда
твоей руки; тебя уж нет
в безбрежной ночи пустоте
я горько плачу по тебе.
Но нет тебя! Ночной чертог
стал как огромный скорби храм,
звон погребальный слышен там.
И я так жутко одинок!
На берег моря я влекусь
в надежде, что бескрайность вод
мою развеять сможет грусть.
но там, во мрачной глубине,
далекий голос мнится мне:
Зачем же, почему мы врозь?
Везде и всюду я один,
а ведь с тобой весь мир был мой!
Лишь только боль в моей груди,
Ведь все, что было, все ушло:
жизнь обернулась пустотой,
и впредь не будет ничего.[3]
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 57 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Аннотация | | | Обнаружение рукописи |