Я не сразу побежал домой, а побродил еще около бара, наблюдая за тем, как ночь распространяет свою власть над небом. Какое-то время я постоял снаружи, храня свои тайны в тишине их начал. Ночь опускалась на землю, и тени повсюду были короткие и расплывчатые. В домах зажигались лампы. Я заметил их сквозь листву и заросли буша. Порыв ветра, словно вздох крупного зверя, донесся из леса. Ветер еще ближе придвинул ночь. Он, казалось, сдул последние дневные отблески в самые отдаленные уголки земли. Одна половина неба была серой, с глубокой синевой, а другая красная и печальная. Боль вернулась в лодыжку. Я долго сидел в ожидании того, когда вокруг меня мир затихнет. Моему духу понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Я дышал ветром с луны.
В баре было тихо. Потом я услышал, как кто-то хихикает. Затем этот человек заговорил. Я прислушался. Вскоре стало ясно, что этот человек один и разговаривает сам с собой. Боль на мгновение оставила меня, и я, прихрамывая, вошел в бар. Прикрытый занавеской, я стоял в темноте. Бар был пуст. Одинокая лампа горела за стойкой. Я увидел в полумгле силуэт склоненной головы, и понял, что этот человек погружен в какой-то тайный ритуал. Я бесшумно прокрался ближе, хромая, и боль снова волной накатила на меня. Все клиенты ушли, и тишина была неестественной для бара в этот час. Я на цыпочках подошел к стойке и увидел Мадам Кото, которая пересчитывала деньги. Она была так поглощена этим занятием, что даже не заметила, как я вошел. Лицо ее сияло, и пот стекал по прядям волос, щекам и ушам, тек по шее и затекал под желтую блузку. Временами она смеялась, пересчитав часть банкнот. Это был очень странный смех. Он звучал мстительно. Я не стал внезапно заговаривать с ней, чтобы не испугать ее, но, между тем, меня тоже поглотила ее сосредоточенность, и я не мог оторвать глаз от Мадам Кото. Она вновь и вновь пересчитывала те же самые деньги, как будто только что оправилась от кошмара бедности. Она загибала пальцы, поскольку такие суммы ей было сложно пересчитывать. Ветер подул сильнее, зашевелив занавески и разбросав по сторонам блики от света лампы. Мадам Кото подняла взгляд, увидела меня, и ее глаза расширились. Вдруг она вскрикнула. Она подпрыгнула, подняла руки вверх, и ее деньги разлетелись по сторонам, а монеты покатились по полу, позвякивая. Я сказал:
– Это я, Азаро.
Она остановилась и пронзила меня долгим взглядом. Затем ее лицо потемнело, она перегнулась через стойку, схватила меня за шею и прижала мне голову.
– Чего ты тут стоишь, как вор?
– Я не вор.
– Тогда чего ты здесь стоишь?
– Ничего.
– Зачем ты здесь стоишь и смотришь на мои деньги?
– Я не смотрю на ваши деньги.
– Где ты был?
– В буше.
– И что делал?
– Играл.
– С кем?
– С собой.
– С ворами?
– Я не знаю никаких воров.
Она отпустила меня. Выйдя из-за стойки, она подобрала все деньги и завязала их в край набедренной повязки.
– Еще хоть раз ты так сделаешь, и я возьмусь за плетку.
Я ничего не ответил. Но она вдруг стала говорить.
– Все начинает изменяться, слышишь меня? Ты думаешь, этот бар всегда будет таким? Ты думаешь, я одна собираюсь всем этим заниматься? Как бы не так! Скоро я найму молодых девушек помогать мне обслуживать клиентов. И возьму еще одного или двух мужчин таскать тяжести и передавать послания. От тебя только одни неприятности. Ты не уважаешь клиентов. Ты создаешь мне много проблем. А что ты вообще здесь делаешь, а? Приходишь сюда, спишь, выпиваешь весь мой перечный суп – и все за красивые глазки? От тебя никакой пользы, понятно тебе?
Я молча стоял и слушал, но потом взял себя в руки, пошел и сел на скамейку рядом с входной дверью. Это было самое далекое место в баре, на какое я мог отойти от нее. Я сидел в темноте, а она стояла в свете лампы. И поскольку лампа была на столике под стойкой, на ее лице, освещенном снизу, проступили пятна, и оно казалось большим и уродливым. Впервые в жизни она мне не понравилась. С того места, где сидел я, глаза Мадам Кото казались почти косыми. Это была всего лишь игра света, но и она питала мою растущую неприязнь к ней. Мадам Кото полностью изменилась и перестала быть тем человеком, которого я знал. Ее массивное тело, казавшееся мне средоточием тепла, теперь показалось мне наполненным злобой. Я не понимал, почему она изменилась.
Она села. Ее глаза были яркими от появившейся в них новой алчности. Она уставилась на меня в темноте, и я знал, что она не видит меня отчетливо.
– Ты думаешь, что из-за того, что я сижу здесь круглые сутки, готовлю этот суп, мою тарелки, вытираю столы, улыбаюсь клиентам, у меня нет своих планов на жизнь? Ты думаешь, я не хочу построить себе дом, водить машину, ты думаешь, я не хочу завести себе слуг, ты думаешь, я не хочу денег и власти, а? Мне нужно уважение. Я не хочу всю жизнь работать в этом баре. Увидишь: сегодня я здесь – а завтра меня уже не будет. Ты думаешь, мне нравится жить в этом грязном районе, где нет ни электричества, ни туалетов, ни питьевой воды? Если ты так думаешь, то ты сумасшедший! Ты маленький мальчик и еще ничего не понимаешь в жизни. Люди, которые тебя окружают, это все несерьезно. Ты можешь сидеть в углу, как курица, и смотреть на меня, но когда придет время, ты вспомнишь, о чем я сейчас говорю.
Я ни слова не понимал из ее речи. Я понимал только выражение ее лица. Когда она закончила говорить, ее лицо брезгливо скривилось, как будто разговор со мной был для нее великим снисхождением. Она усмехнулась. Потом встала, взяла с собой лампу и вышла на задний двор. Темнота в баре стала кромешной. Я слышал, как что-то движется рядом с глиняным горшком, и еще что-то скребется по стене. Ветер всколыхнул занавеску, ворвался в бар и перелистнул страницы партийного альманаха. Ночь, мешаясь с ветром, принесла с собой запахи прокисшего пальмового вина, засохших мух, паутины, дерева, керосина и старой еды. И надо всем этим парил сам аромат этой ночи, похожий на благоухание земли перед грозой.
В темноте вещи наползали одна на другую. Столы напоминали припавших к земле животных. Скамейки были похожи на людей, спящих в воздухе. Могучий ветер развевал занавески. В бар вошла еще одна темнота, более густая. Это был человек. У него была сигарета. Прежде чем уловить запах дыма, я почувствовал запах сухой грязи, запах нервного пота изнеможения и услышал, как похрустывают суставы этого человека, когда он двигается.
– Папа! – сказал я.
Он зажег спичку. В его тусклых глазах и на лице была только усталость.
– Что ты тут делаешь, сидя в темноте?
– Ничего.
Спичка догорела, он нащупал скамейку и сел рядом со мной. От него пахло тяжелой работой, печалью и пеплом. Он положил мне руку на плечо, и запах его руки переполнил меня.
– Что ты тут делаешь? – прошептал он.
– Ничего, – ответил я тем же шепотом.
Мы продолжали говорить вполголоса.
– Где Мадам Кото?
– На заднем дворе.
– Что она делает?
– Я не знаю. Кажется, считает сбои деньги.
– Считает деньги?
– Да.
– Сколько денег?
– Я не знаю. Много. Пачки денег.
– Пачки денег?
– Да.
– Она дала тебе сколько-нибудь?
– Нет.
– Как ты думаешь, если я попрошу у нее взаймы, она даст мне?
– Нет.
– Почему нет?
– Она стала гнусной.
– Как это так?
– Я не знаю.
– Тогда чего ты здесь сидишь?
– Она хочет нанять девушек и мужчин быть ее слугами.
– Это правда?
– Да.
Снаружи зашумел ветер. Папа поскреб свою щетину. Мадам Кото вошла с заднего двора.
– Кто здесь? – спросила она грубо.
– Я, – ответил я.
– Я знаю. Кто еще?
Папа молчал.
– У вас что, нет голоса?
– Это я, – ответил Папа.
– Кто «я»? – повысила голос Мадам Кото.
– Отец Азаро.
Снова наступила тишина.
– А, отец Азаро, – в конце концов сказала Мадам Кото голосом, полным одушевления. – Как вы поживаете? Сейчас я принесу вам лампу. Вы хотите пальмового вина? Я принесу вам.
Она не двигалась. Мы молчали. И затем я вдруг увидел ее. Я отчетливо увидел ее в обрамлении тусклого желтоватого света. Свет мягко сиял вокруг нее, как будто ее кожа горела. Затем я увидел, как Мадам Кото раздвоилась. Желтый свет остался. А она сама вышла из бара. Я слышал шаги Мадам Кото, но свет, колыхаясь, меняя цвет порой слабо, а порой резко, оставался там, откуда она только что ушла.
– Ты видишь его, Папа?
– Что вижу?
– Этот свет.
– Какой свет?
– Желтый свет.
– Где?
Мадам Кото вошла в бар, неся перед собой лампу. Свет лампы растворил колышущийся желтый свет. Мадам Кото подошла к нам. Она поставила лампу на стол и уставилась на нас так, словно мы были для нее незнакомцами.
– Как идет ваш бизнес? – вежливо спросил Папа.
– Потихоньку справляемся, – ответила она. – Ваш сын вам расскажет.
Она подозрительно посмотрела на меня. Затем поставила на стол тыквину вина. Было видно, что в ее набедренной повязке больше не было спрятано денег. Она снова вышла и вернулась с двумя желтыми пластиковыми стаканами. Эти стаканчики были для меня в новинку.
– Спасибо, Мадам, – сказал Папа с удвоенным воодушевлением. – Да поможет вам Бог преуспеть и да ниспошлет он вам здоровье и счастье.
Театральность прозвучавшей молитвы была явно некстати.
– Аминь, – пропела Мадам Кото, оглядывая нас с подозрением.
Она пошла и уселась за стойку – внушительная фигура, оплот бдительности.
Папа разлил пальмовое вино для нас обоих. Он закурил сигарету. Я пил вино, а Папа нервничал. Мне стало понятно, что Папа не смог заставить себя попросить денег у Мадам Кото. Он сидел рядом со мной, сокрушенный своей гордостью. На его лице было написано унижение. Он пил свое вино как необходимый яд.
Мы так и сидели, пока с улицы не зазвучали голоса. Шум приближался: мужчины пели, выстукивали ритмы на бутылках, голосили в пьяном весельи. Лицо Мадам Кото просветлело. С глазами, полными огня, она вскочила с места, побежала и расставила лампы на столики. И затем в бар вбежал мужчина с порезом на лбу и, широко раскинув руки, крикнул:
– А вот и мы!
Остальные шумно ввалились, скандируя имя Мадам Кото. У одного из них была трость. Мадам Кото вышла поприветствовать их, показала на скамейки, вытерла главный стол и вообще проявляла много рвения. Они расселись, с песнями и чантами, и вдруг увидели нас в углу. Все затихли.
Мадам Кото, войдя в зал с напитками и чашами с едой, заметила перемену в их настроении. Она пыталась взбодрить их и поглядывала на нас так, словно передавала взглядом желание, чтобы мы поскорей уходили. Мужчины пили в молчании. Затем мужчина со шрамом отозвал ее в сторону, и они долго шептались. В паузах он поглядывал на нас. Стало ясно, что они молчат из-за нашего присутствия. Мадам Кото, закончив шептаться с мужчиной, кивнула, пошла к нам, но потом передумала и встала за стойкой. Я вдруг почувствовал себя в самом центре какого-то тайного общества. Мадам Кото сказала мягким голосом:
– Азаро, тебе пора уже идти спать.
– Да, в самом деле, что здесь делает маленький мальчик? – спросил один из мужчин.
– Так вот и портятся дети, – сказал другой.
– А потом они становятся ворами и крадут у своих отцов.
Папа постепенно доходил до кондиции. Я чувствовал, как он сжимает и разжимает кулаки под столом. Он подвигал челюстями, хрустнул суставами, поерзал, и после того как последний мужчина закончил говорить, бросая вызов, сказал:
– Это мой сын! И он не вор!
Последовала долгая тишина. Мадам Кото села за стойку и спрятала лицо в тень. Один из мужчин засмеялся. Это был очень странный высокий смех, похожий на ржание лошади. Смех был прерван человеком со шрамом.
– Нам не нужно никаких неприятностей.
– Тогда зачем вы оскорбляете моего сына?
– Все что мы хотим – это провести здесь собрание, и нам не нужен тут этот мальчик.
– Мальчик будет там, где буду я.
Мадам Кото вышла из-за стойки.
– Мне ни к чему скандалы в моем баре, – объявила она.
Она начала ставить скамейки ножками вверх на пустые столы. Закончив, она вышла на улицу.
– Если вам не нужны неприятности, вы оба должны покинуть бар.
– Нет! – крикнул Папа, опорожнив стакан с пальмовым вином и ударив по столу.
Мужчины притихли.
– Какую партию вы поддерживаете? – спросил один из них с угрозой в голосе.
– Это не ваше дело.
– Это наше дело.
– Хорошо, я не поддерживаю вашу партию.
– Почему нет?
– Потому что это партия воров.
Один из мужчин немедленно позвал Мадам Кото. Она вошла, уперев руки в бока.
– Что такое?
– Скажите этому человеку и его сыну, чтобы они убирались.
– Мне не нужны неприятности.
– Хорошо, вы должны выбрать между ними и нами. Если вы не прогоните их, нам придется провести собрание где-нибудь в другом месте.
– Мне не нужно неприятностей. Если вы хотите провести собрание, проводите его. Они уйдут. Все должно происходить мирно.
– Но нам нужно провести собрание прямо сейчас.
Мадам Кото посмотрела на них, а потом на нас.
– Вы думаете, если у вас больше денег, то можете запретить выпивать бедному человеку, а? – сказал, сплевывая, Папа.
– Да, можем.
– Отлично, иди сюда и попробуй. А я на тебя посмотрю.
– Ты нас что, провоцируешь?
– Да.
Трое мужчин встали как один. Это были здоровяки. Каждый из них был великаном. Они стояли вокруг нашего столика, как башни. Я взял Папу за руку.
– Вы хотите драться здесь и все перебить? – холодно спросил Папа.
– Пошли отсюда на улицу, – предложил один из гигантов.
– Сначала я закончу свой стакан с пальмовым вином. Я не дерусь, пока я не пьян.
– Так ты пьяница!
Папа пил намеренно медленно. Его рука дрожала, и я чувствовал, как подо мной вибрирует скамейка. Мужчины склонились над нами, терпеливо выжидая. Мадам Кото ничего не говорила и не двигалась. Другие мужчины продолжали пить за своими столиками. Папа вылил последний глоток вина в желтую пластиковую чашку.
– Подонки! – сказал он. – Вы все подонки! Теперь я готов.
Он встал и хрустнул суставами. Мужчины пошли к выходу.
– Иди домой! – скомандовал мне Папа. – Я сам управлюсь с этими козлами.
В его глазах с кровавыми прожилками горела смелость. Он подошел к двери и встал между полосками занавесок. Он сплюнул.
– Вперед!
Я встал. Папа вышел, не обернувшись. Я последовал за ним. Я не видел тех троих. Как только мы вышли на улицу, дверь за нами быстро захлопнулась и закрылась на защелку. Папа поискал мужчин и не нашел их. Я искал вместе с ним. Кусты буша двигались от ветра. Сова ухала где-то глубоко в лесу. Я пошел на задний двор, но там дверь тоже была закрыта на задвижку.
– Они трусы, – сказал Папа.
Мы слышали, как они кричат и смеются в баре. Их гомон нарастал, и, поскольку они говорили на иностранных языках, я не мог разобрать, о чем они говорят. Папа стоял, не зная, что предпринять. Затем в баре стало тихо. Они перешли на шепот.
– Пошли-ка домой, – сказал Папа, увлекая меня за собой.
Я поплелся за ним, и моя лодыжка снова начала болеть. Папа шел по улице. Я прихрамывал. Он больше не обернулся.
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 10 | | | Глава 12 |