Глава третья Заклятые друзья 1 страница

(Река Киликия, Сирия, июнь 1190 года)

Сказать, что славный рыцарь и воин Храма^[39] Гуго Сакс ненавидел Фридриха Барбароссу – значит, ничего не сказать. Всё зло мира сконцентрировалось для Гуго в этом рыжебородом самозванце, провозгласившем себя Императором и некогда поставившем на колени самого Папу. Гуго не просто желал Фридриху смерти – он желал ему смерти долгой, мучительной, страшной – такой, чтобы муки ада, куда, без сомнения, попадёт Фридрих после своей кончины, показались тому облегчением.

Самое любопытное, что ненависть эта не имела под собой никакой логической мотивации – в другие времена её назвали бы «животной», – и сам Гуго нередко задумывался, почему же он мечтает о скором наступлении того светлого дня, когда сможет выпустить кишки человеку, которого, по идее, должен оберегать и в случае опасности прикрыть своей грудью. А когда задумывался, то вспоминал свой давний разговор с Папой. Подробности этого разговора были единственной тайной Гуго, которую он не раскрыл бы и на исповеди. Впрочем, нужды исповедоваться у Гуго Сакса теперь не было: Папа предусмотрительно отпустил ему все грехи: и прошлые, и будущие.

Вообще же этот разговор, состоявшийся незадолго до того, как Папа Римский Урбан III обратился к государям христианским, призывая их соединиться в походе против неверных, коварно захвативших Иерусалим и осквернивших Гроб Господень, многое изменил в жизни Гуго. Из нищего безземельного squire,^[40] который не смог бы выплатить заявленный Фридрихом сбор в три марки серебром, необходимый для вступления в армию Крестового похода, Гуго в одночасье превратился в уважаемого лорда со своим banniere,^[41] командора и официального представителя Рима с правом голоса на военном совете германского короля. И, разумеется, выбор в пользу рядового воина Храма Гуго Сакса не был случайным, а являлся следствием Божьего промысла, а значит, всё у Гуго получится, и ненавистный Фридрих вскоре отправится в ад.

А было так. Печальные новости из Палестины застали Гуго в миланском командорстве Ордена. Весть о падении Иерусалима и ужасной смерти Великого магистра Жерара де Ридфора от руки главного врага христиан Салах-ад-Дина в мгновение ока облетела командорство. Храмовники были настроены решительно: следует объявить новый Крестовый поход и освободить Иерусалим, захваченный подлыми язычниками. Они готовы были отправиться хоть сегодня, благо жажда мести за убиенного магистра распаляла их сердца. Один только Гуго, недавно принявший обеты и сделавший это, скорее, от отчаяния, а не по долгому размышлению, относился к готовящемуся Походу с безразличием: вряд ли ему, молодому и новоиспечённому члену Ордена, выпадет удача участия в Походе, который, как известно, кроме воинской славы, приносит крестоносцам чистый доход в виде трофеев. Да и о каком доходе можно мечтать после обязательства жить сообразно канонам святого Августина?

Безразличие Гуго не укрылось от проницательного взгляда командора Бриана де Буагильбера. Однажды под вечер он вызвал Сакса к себе в келью. Гуго ждал скорого строгого допроса и последующего наказания, но вместо этого командор долго расспрашивал его о том, что он думает о предстоящем Походе в Святую Землю, как относится к возможным предводителям этого Похода – к королю Фридриху, королю Ричарду и королю Филиппу Августу. Гуго отвечал, что как истинный католик и тамплиер, поклявшийся до самой смерти служить Святой Церкви, всем сердцем приветствует Поход за освобождение христианских реликвий и желал бы в нём участвовать, если на то будет дозволение командора или нового магистра; что королей Филиппа и Ричарда он чтит, зная об их благородстве, храбрости и набожности – несмотря на то, что сейчас эти два короля ведут войну друг с другом, не приходится сомневаться: когда Папа объявит Поход против язычников, они без колебаний примут крест, забыв о прежних распрях. Если же говорить о короле Фридрихе, то он не кажется столь благочестивым, его притязания на трон владыки Римской империи смешны, а сам он известен непомерной жадностью, вероломством и еретическими высказываниями.

Командор на эти ответы одобрительно кивал и менял тему, спрашивая, например, где Гуго научился так хорошо обращаться со своим мечом, и кто и когда нанёс ему colee.^[42] Беседа между Гуго и его командором закончилась далеко заполночь. И, судя по всему, Бриан де Буагильбер был её итогами полностью удовлетворён.

«Идите, брат мой, – сказал он Саксу, – и хорошенько выспитесь. После утренней мессы я жду вас у конюшни – мы отправляемся в Венецию^[43]».

Душа Гуго затрепетала, он почуял скорые и необратимые изменения в своей неинтересной монотонной жизни. Что ждёт его в будущем: слава, богатство, власть, или, может быть, смерть без креста и покаяния – какая, в сущности, разница? Главное – перед молодым и честолюбивым тамплиером открылись небывалые перспективы, а чем за это придётся расплачиваться, Гуго мало волновало.

Дорога от Милана до Венеции неблизкая – почти три дня пути, но два тамплиера, не обременённые слугами и обозом, на хороших лошадях, избегая городов, добрались за сутки. Бриан де Буагильбер перепоручил Гуго командору венецианских тамплиеров, а сам отправился на аудиенцию к Папе. Гуго накормили сытным обедом и дали выспаться. Де Буагильбер вернулся к вечеру, очень довольный собой и совершенно не выглядящий усталым, словно и не было изнурительной скачки по пыльным ухабистым дорогам Северной Италии и долгого ожидания встречи с главой христианского мира.

«Папа хочет говорить с тобой», – сообщил он оторопевшему Гуго.

Тот о подобной чести не смел и мечтать, а потому несколько растерялся.

«Не смущайтесь, брат мой, – сказал проницательный командор. – Папа – мой близкий друг, а я рассказал о вас только самое хорошее – вам нечего опасаться».

И вот встреча состоялась. Гуго Саксу никогда до того не приходилось бывать в Венеции, но даже если бы и пришлось, он вряд ли сумел бы опознать дом, в который его привезли на гондоле по сложной сети каналов под покровом тёмной безлунной ночи. Потом была слабо освещённая комната, куда высокий и мускулистый мавр в одеянии послушника препроводил де Буагильбера и Гуго. В комнате пахло какими-то незнакомыми Гуго благовониями, причём запах был столь силён, что от него слегка мутился рассудок.

Урбан III сидел на деревянном троне с высокой спинкой и массивными подлокотниками. Оказавшись в комнате, тамплиеры преклонили колени, но Папа велел им встать и подойти ближе. Несмотря на восторг, вызванный значительностью происходящего с ним события, Гуго обратил внимание на то, с каким трудом Папа произносит слова, – они словно застревали у него в горле, фразы получались отрывистыми и каждая из них заканчивалась звуком, напоминающим воронье карканье. Он стар и болен, подумал Гуго о Папе, но это ничего не значит, потому что его устами говорит сам Господь.

«Я рад видеть… – сказал Урбан III, – столь доблестных рыцарей… в моей скромной обители… но я вызвал вас… не только… дабы убедиться в том… что воинство христово… по-прежнему сильно… и готово к великим свершениям во славу Господа… Я вызвал вас… чтобы просить выполнить… одно важное и богоугодное дело…»

Тут Папа остановился, прерывисто дыша, потом вдруг поднял руку и поманил Сакса пальцем:

«Подойди ко мне, Гуго… сын мой…»

Гуго оглянулся на командора, тот едва заметно кивнул, и тогда молодой тамплиер подошёл к самому трону. Папа чуть наклонился вперёд, и в слабом свете стали видны серые пятна, покрывающие его болезненно бледное лицо.

«Скажи мне, Гуго… – обратился Урбан III к тамплиеру, – ты хотел бы стать командором… и участвовать в Крестовом Походе… на правах военного советника короля Фридриха?»

Чувства захлестнули Сакса.

«Что мне нужно сделать?» – спросил тамплиер.

«Я расскажу тебе, сын мой, одну историю… – отвечал Папа. – Когда Господь наш Иисус Христос… умирал на кресте… охранявший его центурион… по имени Гай Кассий… нанёс милосердный удар копьём… прервавший жизнь Спасителя… Это было необычное копьё… Его выковали из небесного железа по приказу самого Финееса… Иисус Навин держал это копьё в руке… когда его войска штурмовали Иерихон… Ирод Великий владел этим копьём… когда отдавал приказ истребить невинных иудейских младенцев… В этом копье заключена великая сила… и все короли земные стремятся завладеть им… Император Константин Великий получил его от итальянских христиан… перед битвой с Максенцием… Король вестготов Теодорих с этим копьём побеждал варваров Атиллы… Используя силу копья, Карл Мартелл остановил нашествие сарацин… в битве при Пуатье… Император Оттон Великий разгромил армию мадьяр под Аугсбургом… и в руке у него снова было это копьё… полученное от отца… германского короля Генриха…»

Слушая историю величайшей реликвии, Гуго не смел и дышать, на непокрытом лбу выступила испарина. Ведь перед ним – рядовым воином Храма – раскрывалась одна из величайших тайн христианского мира.

«Ныне копьём владеет рыжебородый Фридрих… – сообщил Папа. – Он никогда не расстаётся с ним… и верит в его силу… С копьём он отправится на Иерусалим…»

Урбан III снова остановился, чтобы перевести дыхание. Гуго терпеливо ждал, забыв обо всём на свете, кроме слов, только что произнесённых Папой: «Копьё – у рыжебородого Фридриха… Копьё – у рыжебородого Фридриха». Догадка осенила Гуго: так вот почему германский король, претендующий на трон Римской империи, столь непобедим! Только сражение под Леньяно, в котором Фридрих потерпел сокрушительное поражение, заставило самозваного императора встать на колени перед новым Папой – Александром III. Но то была Господня воля, а в таких случаях не поможет никакое копьё.

«Ты станешь командором, Гуго… и войдёшь в военный совет Фридриха… – Урбан III понизил голос до свистящего шёпота; суровый недобрый взгляд, казалось, пронизывал молодого тамплиера – Но только затем… чтобы отнять у самозванца реликвию… которая ему не принадлежит…»

Предложение было столь ошеломляющим, что на мгновение Гуго потерял дар речи, а когда речь всё-таки вернулась к нему, то Сакс не сумел сдержать вопроса:

«Но почему?!»

Папа прищурился.

«Почему ты должен отнять реликвию?» – уточнил он.

Молодой тамплиер поспешно кивнул, подтверждая догадку Урбана III.

«Потому что земные короли алчны… вероломны… Даже лучшие из них нечестивы и в помыслах, и в поступках… Великая реликвия должна принадлежать Святой Церкви… только верные слуги Господа… такие как ты, сын мой… имеют право распоряжаться копьём…»

Гуго был смущён и польщён одновременно.

«Но ведь если Фридрих останется без копья, – сказал он, – поход может закончиться поражением?»

Молодой тамплиер сам поразился своей смелости, но это был как раз тот самый вопрос, который следовало задать в любом случае.

«Ты умён, Гуго, – отметил Папа с одобрением. – Это хорошо… Значит, Фридрих не сможет тебя обмануть… И я отвечу на твой вопрос… Поход в Святую Землю – это благое дело… но не такому человеку как Фридрих… возглавлять его… Воины Храма должны вести тех, кто примет крест, в этот Поход…Ты и другие… Ты понимаешь меня, Гуго?»

«Да, понимаю», – быстро согласился молодой тамплиер.

«Скоро… очень скоро Господь призовёт меня… – сообщил Папа, а когда Гуго попытался возразить, остановил его нетерпеливым движением руки. – Я не боюсь смерти… я верю, что Господь будет милосерден ко мне… Но не это сейчас главное… Когда ты узнаешь о моей смерти, Гуго, ты не должен колебаться… придёт другой Папа… и Святая Церковь не угаснет… а копьё должно вернуться… И тогда Орден Храма обретёт невиданную силу и богатство…»

«Я всё сделаю, – горячо пообещал Гуго. – Я верну реликвию».

«Я знал, сын мой… – торжественно произнёс Папа, – что ты без колебаний согласишься… выполнить волю Господа и Святой Церкви. Отправляйся в путь, не медля. Я благословляю тебя… и отпускаю все грехи – прошлые и будущие…»

На этом встреча закончилась, и тамплиеры отправились восвояси. По дороге командор посвятил своего младшего брата по Ордену во все подробности предстоящей миссии. Как оказалось, Гуго в ней отводилась важнейшая роль. Известно, что Фридрих недолюбливал французов, а особенно тех из них, кто посвятил свою жизнь служению Храму и Святой Церкви – но Сакс, хотя и был отпрыском дворянского рода, более столетия назад обосновавшегося под Винчестером, по крови считался германцем. Кроме того, Фридрих явно захочет узнать побольше о посланце Папы и новоиспечённом члене своего военного совета, но не сумеет – а это очень важно! – узнать о нём ничего такого, что могло бы быть использовано против молодого тамплиера. Чтобы с Гуго по неопытности не случилось беды (Рыжебородый известен своим коварством), командор Бриан де Буагильбер вызвался сопровождать брата по Ордену под личиной скромного щитоносца. Гуго подумал, что, наверное, это будет престранное и пренелепейшее зрелище: молодой лорд и пожилой сквайр при нём, но потом вспомнил, как не раз наблюдал подобное на дорогах Европы, а значит, и такое соседство не вызовет подозрений.

Потом тамплиеры обсудили, как им сподручнее будет завладеть реликвией. Бриан де Буагильбер объяснил Гуго, что Фридрих носит наконечник копья на груди, а значит, придётся улучить момент, когда Рыжебородый останется один, и только после этого действовать.

Тогда ни командор, ни тем более Гуго не помышляли о том, что им, возможно, придётся убить Фридриха, чтобы завладеть реликвией. Но по прошествии двух лет их планы претерпели заметные изменения. Крестовый Поход начался с череды неудач, а очень скоро стало ясно, что он может закончиться полнейшим разгромом. То ли реликвия утратила свою великую силу, долгое время находясь в руках чванливого самозванца, именующего себя императором, то ли Всевышний действительно сильно обозлился на этого человека – в любом случае катастрофа была близка.

Тамплиеры нагнали тридцатитысячное войско крестоносцев уже в Византии. Фридрих не упустил случая показать новичкам своё пренебрежение, но гнать, разумеется, не стал. Только буркнул в сторону: «Присылают юнцов. У Папы не осталось опытных воинов?», чем вогнал Гуго в краску.

Греки вели себя нагло – словно огромная армия, медленно продвигавшаяся по их землям, совсем ничего не значила. Договор, заключённый ещё в Нюрнберге между Фридрихом и посольством базилевса Исаака Ангела, согласно которому Константинополь брал на себя обязательства по снабжению армии Похода всем необходимым в обмен на лояльность к местным законам, не соблюдался. Крестоносцы жестоко страдали от голода, недостатка дров и фуража. Почти сразу начались грабежи, местное население озверело, и стычки с ним, редкие поначалу, заметно участились… А когда Фридрих обратился за помощью к сербам и болгарам, базилевс окончательно разорвал договор и бросил послов Фридриха в темницу. Фридрих взъярился и двинул войско на Константинополь. Сметая всё на своём пути, крестоносцы взяли, разграбили и сожгли несколько городов. Когда до византийской столицы оставалось всего несколько лиг,^[44] а Поход против сарацин грозил перерасти в кровавую войну с империей греков, Исаак Ангел запросил пощады, прислал в лагерь Фридриха заложников из числа ближайшей родни, возобновил снабжение и высказал пожелание снабдить крестоносцев кораблями для переправы через Геллеспонт.^[45] И Фридрих принял эти условия: он всерьёз собирался освободить Иерусалим от язычников, и в его планы не входило растрачивать силы на осаду и штурм Константинополя – очередь этого богопротивного города ещё настанет.

Невероятные трудности подстерегали крестоносцев и в Малой Азии. Земля, опустошённая частыми и затяжными войнами, была не самым подходящим местом для успешного ведения военных действий. Запасы провианта и фуража, полученные от греков, закончились чуть ли не в первую неделю, а восполнить их было нечем. При этом растянувшаяся на много миль армия подвергалась постоянным нападениям со стороны турок-сельджуков, опустошавших её ряды подобно урагану. Все эти обстоятельства не способствовали укреплению духа крестоносцев, многие из них начали роптать, а у тех, кто с самого начала испытывал неприязнь к Фридриху, появился повод позлословить на его счёт. И именно тогда враждебность Гуго по отношению к германскому королю переросла в неприкрытую ненависть, а желание просто похитить драгоценную реликвию превратилось в жажду крови. Однако подходящего случая пока не представлялось: Фридрих практически всё время находился на виду и под охраной своих вассалов. Кроме того, Гуго ни разу не удалось увидеть его раздетым хотя бы по пояс, а следовательно, точно установить, носит ли Фридрих реликвию постоянно или всё-таки прячет её в специальную шкатулку, оставляя под надзором слуг. Это по-настоящему бесило молодого тамплиера, и он не находил себе места, придумывая планы один другого хитроумнее, как бы выманить Фридриха из-под охраны и наконец покончить и с рыжим самозванцем, и с затянувшимся Походом, – задерживаться в армии крестоносцев после обретения священного копья тамплиеры не собирались. Командор Бриан де Буагильбер, наоборот, казался невозмутимым и даже весёлым, храбро бился с сельджуками и заводил полезные знакомства среди знатных рыцарей, участвующих в Походе. Когда Гуго, таясь, излагал ему очередной «хитроумный» план, он только качал головой и посмеивался, подёргивая себя за кончик седого уса, а потом в несколько слов объяснял молодому товарищу, почему его план плохо продуман и не может быть реализован ни при каких обстоятельствах.

Наконец, истощённые и потерявшие в пути половину лошадей крестоносцы подошли к стенам Икония,^[46] изготовились к штурму. И вот тут Гуго впервые увидел копьё. На военном совете Фридрих заявил, что город должен быть взят с первой попытки, долгой осады не пережить самим осаждающим. Отдельные члены совета высказали сомнения в оправданности подобного сценария. Тогда германский король напомнил присутствующим, что последнее слово в любом случае остаётся за ним, но для того, чтобы придать решимости своим воинам, он готов прибегнуть к древнему ритуалу, обратившись к великой силе, заключённой в Копье Судьбы (почему-то именно так он называл реликвию). К удивлению Гуго, выяснилось, что многие из германцев знают о реликвии – они поддержали Фридриха криками одобрения. Фридрих удалился к себе в походный шатёр (он никогда не обнажался прилюдно), и в его отсутствие было изготовлено древко. Вскоре Фридрих вышел из шатра, одетый в полный боевой доспех – кольчугу с капюшоном, чулки из металлических колец со шпорами, шлем с наносником. Под палящим солнцем Азии в подобной броне было, мягко говоря, неуютно, но, по всей видимости, Фридрих считал наличие доспеха неотъемлемой частью готовящегося ритуала. На выставленной вперёд ладони рыжебородый король нёс длинный наконечник копья, который собственноручно насадил на древко. Потом он преклонил колени, и его примеру последовала вся армия. Молитва заняла совсем немного времени, Фридрих встал, слуги подвели его боевого коня^[47] и помогли взобраться в седло. Германский король обернулся к своей армии и, воздев священное копьё над головой, прокричал: «Христос царствует! Христос побеждает!». И словно молния полыхнула. Тысячи глоток исторгли боевой клич, от которого содрогнулись, казалось, самые основы мироздания, и тут же всё пришло в движение: конные и пешие воины с крестами на плащах устремились к Иконию и, невзирая на тучу стрел и камни, сыплющиеся на них со стен, приступом взяли город.

Боевое безумие охватило и Гуго. Сакс мчался на своём гнедом и орал вместе со всеми, а много позже удивлялся, вспоминая, сколь легко он отделался с учётом того, что совсем себя не берёг и лез в самую гущу битвы, – поневоле вспомнишь о чудесной силе принадлежащего Фридриху копья.

Сражение закончилось оглушительной победой, крестоносцы воспрянули и повеселели: тем более что Иконий слыл богатым городом, а значит, здесь было чем поживиться. Султан сельджуков обратился к Фридриху с нижайшей просьбой о заключении мира. Был предложен отступной в виде золота, серебра, провианта и породистых скакунов. Фридрих отказываться не стал, а принял послов и дары с удовольствием.

Через несколько дней хорошо отдохнувшая армия снова двинулась в путь. Горными тропами преодолев Тавр, крестоносцы оказались в Сирии, где и встали лагерем в долине Селефа, у быстрой и полноводной реки Киликии. Там Гуго вызвал своего командора на откровенный разговор.

– Нам нужно что-то делать, брат мой, – сказал он. – Фридрих воспользовался силой Копья и будет теперь побеждать. Ещё немного, и мы навсегда потеряем реликвию.

– Ты разгорячён, брат, – отвечал Бриан де Буагильбер невозмутимо. – Ты желаешь уже не столько Копья, сколько крови Фридриха. Твоя ненависть благородна и чиста, но наше дело требует холодного сердца.

Гуго почувствовал себя оскорблённым.

– Но я хоть что-то делаю, – возмутился он. – Ты же, брат мой, только треплешь попусту языком.

Сказано было намного крепче (чего-чего, а браниться тамплиеры всегда умели), но командор только рассмеялся.

– Не всё является тем, чем кажется, – обронил он загадочно. – Будь внимателен, брат мой, и тебе откроется истина.

Гуго заморгал своими длинными, как у девушки, ресницами. Бриан де Буагильбер взял его за плечо, придвинул к себе и быстро зашептал на ухо:

– Время пришло, брат. Скоро твои мечты сбудутся. В девятом часу^[48] незаметно отлучись, слуг по благовидным предлогом отошли, сам снаряди ездовых, возьми оружие: мечи и арбалет, доспехи оставь. Как управишься, езжай от лагеря вверх по течению реки. Остановись в миле от дозора, и жди.

– И что будет? – тоже шёпотом спросил Гуго.

Командор отстранился.

– Увидишь, – с усмешкой ответил он. – Но будь готов ко всякому. И к позору, и к смерти – тоже.

– Я не боюсь ни позора, ни смерти! – Гуго гордо выпрямился.

– Я знаю.

Сказавши так, Бриан де Буагильбер слегка поклонился товарищу и ушёл в неизвестном направлении.

Изнывающий от любопытства и возбуждения Гуго едва дотерпел до девятого часа, но всё сделал в точности так, как велел ему де Буагильбер, и к концу вечерни был в трёх милях восточнее лагеря. Там Сакс остановил лошадей и огляделся вокруг, но никого не заметил – лишь ветер шумел в зарослях тростника, да кричала пронзительно какая-то птица. Гуго спрыгнул на землю и отвёл ездовых в тень, благо вдоль реки росли достаточно высокие деревья, под сенью которых можно было укрыться от лучей азиатского солнца, которое под вечер жарило особенно немилосердно.

Командор появился внезапно – выскользнул из-за деревьев плавным шагом крадущегося тигра и в одно мгновение оказался рядом с Гуго. Лицо де Буагильбера блестело от пота, а сам он тяжело дышал, как от быстрого и продолжительного бега. Одет тамплиер был более чем легко – в кожаные штаны и исподнюю рубаху. Из оружия при нём был только короткий кинжал в ножнах на поясе.

– Отлично, брат мой, – одобрил командор расторопность Гуго. – Коней нужно стреножить и спрятать.

– И что будет дальше? – Гуго лихорадило от предощущения скорой схватки.

– Скоро по этой дороге проедет Фридрих, – не стал более мучить Бриан де Буагильбер своего молодого товарища. – Он будет один.

– Не может быть! – изумился Гуго. – Он никогда не остаётся один.

– Кроме тех случаев, когда ему нужно раздеться, – напомнил командор. – А он разденется, уверяю тебя. Но пора действовать..

Последнее замечание оказалось более чем своевременным. Едва тамплиеры успели спрятать коней, как со стороны дороги раздался дробный стук копыт, и из-за деревьев показался Фридрих на своём вороном. Место, на котором только что стояли воины Храма, также показалось германскому королю подходящим. Он слез с коня и, что-то ласково ему нашёптывая, повёл под уздцы к реке. Там он привязал вороного к дереву, осмотрелся и начал раздеваться. Гуго, наблюдавший за происходящим из густого кустарника, был поражён, насколько точно его старший товарищ предсказал, как будет вести себя Рыжебородый. Значит, действительно зря времени не терял, и его беспечность была кажущейся.

Фридрих раздевался без спешки. Отстегнул меч, снял плащ, кожаную куртку, штаны. Стараясь не шуметь, тамплиеры подкрались ближе. Когда король снял рубаху, Гуго едва сдержал возглас: он понял, почему Рыжебородый прячет своё жилистое тело от посторонних взглядов. Фридрих страдал от какой-то кожной болезни – спину и грудь его, поросшую редким рыжим волосом, покрывали язвы, кое-где – старые, засохшие, кое-где – новые, кровоточащие. Впрочем, Гуго тут же забыл о язвах – на шее Фридриха висела золотая цепочка, а на цепочке вместо креста – наконечник священного копья.

Раздевшись донага, король принялся яростно чесаться. Он по очереди чесал бока, живот, грудь и плечи. Ногти срывали чёрную коросту с язв, но Рыжебородый только ухал довольно и продолжал чесаться. Момент был самый подходящий, чтобы сразить Фридриха прицельным выстрелом из арбалета, но кутюм^[49] запрещал подобное благородным рыцарям.

Тамплиеры рассчитывали, что Рыжебородый снимет цепочку с реликвией, когда войдёт в воду, но тот, по всей видимости, действительно никогда не разлучался с наконечником – на берегу он оставил только одежду и оружие.

Фридрих быстро залез в воду по грудь и поплыл – как оказалось, плавал он неплохо, но при этом шумел и отфыркивался, словно бобёр. Собратья по Ордену переглянулись.

– Пора, – сказал командор.

Более скрываться не было необходимости. Тамплиеры вышли из кустов, выпрямившись в полный рост: впереди вышагивал командор, удерживая руку на поясе с кинжалом, за ним следовал Гуго с заряженным арбалетом наперевес.

При их появлении привязанный вороной громко заржал и забил копытом. Германский король услыхал ржание и повернулся.

– Эй вы, подонки! – крикнул он грозно. – Идите прочь!

Командор с улыбкой поклонился на оклик, но с места не сдвинулся.

Германский король поплыл к берегу, нащупал ногами дно и, стоя по пояс в воде, изучающе рассмотрел тамплиеров. При этом он щурился, что выдавало старческую слабость зрения, но испуга или каких-то других признаков смятения не выказал: слишком был для этого горд.

– Я узнал вас, – сказал он медленно. – Вы храмовники, посланцы Папы, и вы здесь неспроста.

– Конечно, неспроста, – кивнул Бриан де Буагильбер, он вытащил кинжал и принялся обрезать ногти на руках. – Мы пришли за реликвией.

Фридрих по-прежнему оставался невозмутим.

– Что ж, я ждал чего-то подобного от Папы, – признался он. – Кто приказал вам взять Копьё? Климент? Григорий? Или ещё Урбан?^[50]

– Это неважно, – сказал де Буагильбер. – Отдай Копьё, и мы уйдём.

– Иди и возьми его, – вызывающе предложил Фридрих.

Гуго растерянно оглянулся на командора: такого поворота событий он не ожидал. Бриан де Буагильбер не колебался ни секунды.

– Готовь арбалет, брат, – сказал он.

Сердце Гуго часто и радостно забилось. Он сорвал кожаный чехол с арбалета, сдвинул предохранительную скобу и наставил оружие на ненавистного германского короля.

– Стойте, – Фридрих поднял руку, – я отдам Копьё.

Столь быстрая перемена выглядела более чем подозрительно. Но командор кивнул товарищу, и Гуго снова опустил арбалет. Рыжебородый двинулся к берегу, выходя из воды, и Сакс подумал, что, наверное, никогда теперь не будет с прежним почтением относиться к королям и владетельным лордам – кто он такой этот голый больной старик, чтобы называть себя императором Рима и помазанником божьим?

Оскальзываясь в грязи, Фридрих выбрался на берег и шагнул к своей одежде. Дальнейшее произошло настолько быстро, что позже Гуго не сумел точно воспроизвести в памяти последовательность событий. Только что Бриан де Буагильбер протягивал руку, чтобы сорвать с шеи Фридриха драгоценную реликвию, и вот уже он стоит на коленях, вокруг его шеи обмотана золотая цепь, на котором висел наконечник священного копья, тамплиер хрипит и пытается перехватить цепь, а Фридрих с напряжённым лицом, разведя руки в стороны, высится за его спиной, и его покрытое язвами тело уже не выглядит столь немощным, каким казалось ещё мгновение назад. Но самым неожиданным и страшным было другое – оказывается, Гуго успел сделать выстрел (точнее, инстинктивно нажал на спуск) и теперь ложа арбалета была пуста, а арбалетный болт насмешкой торчал из земли, уйдя в неё по самое оперение. Командор продолжал хрипеть, Фридрих продолжал затягивать золотую удавку, а Гуго стоял дурак дураком и смотрел на торчащий болт.

Бриана де Буагильбера спасло слабое звено в цепи – не выдержав нагрузки, оно лопнуло, и моментально освободившийся командор развернулся и с размаху ударил Фридриха в неприкрытую грудь. Король пошатнулся, но устоял. Тогда тамплиер нанёс новый удар – кулаком по лицу. Фридрих упал спиной в воду. Но подниматься не стал, а оттолкнувшись ногами от дна, нырнул. Де Буагильбер кинулся было за ним и даже вроде бы успел ухватить, но король вывернулся и всплыл не менее чем в двух перчах^[51] от командора. Легко справляясь с течением, Фридрих погрёб к противоположному берегу.

Громко и витиевато ругаясь, тамплиер вылез на сушу.

– Чего стоишь?! – рявкнул он на Гуго. – Заряжай!

Гуго завозился с арбалетом, натягивая тетиву, потом вдруг остановился и, пришибленно глядя на старшего товарища, напомнил:

– Но ведь реликвия… Она у Рыжебородого. Если я выстрелю…

Тут Бриан де Буагильбер произнёс загадочную и в чём-то кощунственную фразу, смысл которой молодой тамплиер понял много позже, когда целовал туфлю Папы Климента III, воцарившегося в Риме.

– Сила не в реликвии, – сказал командор. – Сила в вере в реликвию. Заряжай!

Фридрих уже отплыл на расстояние половины фурлонга,^[52] когда Гуго удалось наконец справиться с зубчатым заряжающим механизмом.

Дата добавления: 2015-08-02