Часть четвертая 8 страница

Ключ мягко повернулся в скважине.

– Голова, – сказал Кейс. – Там у нее, на затылке, есть панель с цирконами. Откройте ее. Мне надо будет туда подключиться.

Они вошли в комнату.

– Бог в помощь, – воскликнул Котелок. – Ты, наверное, славно провел времечко, мальчик?

­ «Куань» готов?

– Готов и бьет копытом.

– Отлично, – Кейс коснулся клавиши симстима.

И обнаружил, что смотрит через единственный здоровый глаз Молли на страшно бледного, изможденного человека, который плавает в воздухе, скорчившись подобно зародышу, – с зажатой между ног декой, с серебристой полоской тродов поверх закрытых, обведенных чернотой глаз. Щеки его заросли трехдневной щетиной, лицо блестит от испарины.

Кейс смотрел на самого себя.

Молли сжимала в руке иглострел. В ее ноге, в такт ударам сердца, пульсировала боль, но в невесомости не такая острая. Рядом с ней парили Малькольм и Три-Джейн, вцепившаяся в мускулистую коричневую руку сионита.

Из «Оно-Сендая» выходил пучок оптоволоконных кабелей и, грациозно изгибаясь, исчезал в квадратном проеме на затылке усыпанной жемчугом головы.

Кейс снова коснулся переключателя.

­ «Куань одиннадцатой степени» начинает ввинчиваться в задницу, даю отсчет: семь, шесть, пять…

Котелок мягко понес их обоих вверх; они приблизились к брюху черной хромированной акулы и оказались внутри – миллисекунда тьмы.

– Четыре, три…

У Кейса было странное ощущение, будто он сидит в пилотском кресле очень маленького самолета. Черная поверхность перед ним неожиданно замерцала и воспроизвела замечательную имитацию клавиатуры его деки.

– Два, и пинок в жо …

Недолгое, но муторное продвижение сквозь стену изумрудно-зеленого мутноватого нефрита, и при этом – ощущение скорости за пределами всего, что он когда-либо раньше испытывал в инфопространстве… Айс «Тесье-Ашпул» дробился, крошился под напором китайской программы, сознание приходило в смятение от тревожной картины разжижающегося вокруг твердого вещества и ощущения, будто осколки разбитого ими зеркала изгибаются, стараясь увернуться от них, падающих…

– Господи, – прошептал Кейс с благоговейным трепетом.

«Куань» развернулся и пустился в горизонтальный полет над бескрайней равниной инфопространственных недр «Тесье-Ашпул», над бесконечным сверкающим неоновым городом, от замысловатой планировки и отдельных строений которого рябило в глазах, над рядами переливающихся драгоценностей с бритвенно-острыми гранями.

– Вот черт, – сказал конструкт, – вон та штука – вылитое здание Банка федерального резерва. Видел когда-нибудь кубик БФР?

«Куань» пикировал мимо сияющих шпилей дюжин одинаковых башен информации, и каждая из них была точной копией манхэттенского небоскреба, выполненной из голубого неона.

– А ты видел когда-нибудь столь высокое разрешение? – спросил Кейс.

– Нет, но я никогда еще не взламывал ИР.

– Эта штуковина знает, что происходит?

– Лучше бы знала.

Они теряли высоту над каньоном радужного неона.

– Котелок…

Из мерцающего простора под ногами развернулись и помчались вверх черные руки, кипящая масса тьмы, без очертаний, без формы…

– Разом, – скомандовал Котелок, и Кейс ударил по клавишам имитации своей деки, его пальцы с безумной скоростью запорхали над клавиатурой. «Куань» заложил головокружительный вираж, выправился и понеся вверх, растягиваясь при этом в длину, напрочь разбивая иллюзию механического летательного аппарата.

Темная масса начала разрастаться, растекаться, подобно капле чернил, покрывая собой информационный город. Кейс направил их обоих вертикально вверх, навстречу куполу из нефритового и изумрудного айса.

Город-сердцевина исчез, невидимый за завесой тьмы внизу.

– Что это такое?

– Система защиты ИР, – сказал конструкт, – или ее часть. Если это наш приятель Зимнее Безмолвие, то мне он не кажется дружелюбным.

– Займись этим сам, – сказал Кейс. – Ты проворней меня.

– В нашем положении лучшая защита – это нападение.

Котелок перевернул «Куань» и совместил жало вируса с центром темного пятна под ними. И они стремительно ринулись вниз.

Скорость движения исказила мироощущение Кейса.

Его рот наполнился болезненным привкусом голубого цвета.

Его глаза превратились в трепещущие кристаллы, вибрирующие с частотой, имя которой дождь, а возникающему при этом звуку – шум проходящего поезда. Затем глаза неожиданно пустили гудящий лес побегов, тонких, в волос, стеклянных иголок. Иголки росли, раздваивались, снова росли и снова раздваивались, заполняя своим возрастающим по экспоненте объемом пространство под айсом «Тесье-Ашпул».

Дно его рта раскололось с легкой приятной болью, и наружу вырвались корни языка, трепещущие, изголодавшиеся по привкусу голубого цвета, желающие напитать кристаллический лес его глаз, лес, который уже уперся в зеленую полусферу крыши, напирал на нее и искривлялся, изгибался, разбегался в стороны, рос долу, поглощая вселенную «Т-А», струился вниз, к далеким окраинам страны, которая была мозгом корпорации «Тесье-Ашпул».

Кейс вспомнил старинную притчу о том, как царь кладет на первую клетку шахматной доски одну монету, на вторую – две, и удваивает количество с каждой следующей клеткой…

Экспонента…

Тьма навалилась на него со всех сторон сгустками гудящей черноты, пытаясь противостоять, сдерживая напор множащихся кристаллических нервов, в которые он почти успел превратиться…

И когда он превратился в ничто, прижатый к сердцу этой тьмы, пришел миг, когда темнее стать уже просто не могло – и тогда что-то разорвалось.

«Куань» выскочил из тусклых облаков. Сознание Кейса, напоминающее сейчас каплю ртути, неслось по дуге под бесконечным полем темных серебристых облаков. Его зрение стало сферическим, как будто его сетчатка облегала внутреннюю поверхность шара, внутри которого они были, – шара, который вмещал в себя все, и все в нем имело количественное выражение.

Все вещи действительно имели свою меру, каждый предмет и каждое понятие. Кейс знал точное число песчинок в конструкте пляжа (это количество было выражено понятиями математической системы, существующей и вне сознания, называющего себя Нейромантиком). Кейс знал, сколько пищевых упаковок содержит контейнер в бункере (четыреста семь). Он знал точное число медных зубчиков на левой половине молнии покрытой коркой высохшей соли расстегнутой кожаной куртки, в которую была одета Линда Ли, сейчас, на закате, собиравшая плавник всё на том пляже (двести два).

Выровняв «Куань» над пляжем, Кейс описал им широкий круг, наблюдая при этом за черной акулообразной тварью в небе еще и глазами Линды – под клубящимися низкими облаками скользил мрачный, бесшумный голодный призрак. Девушка, посмотрев вверх, боязливо пригнулась, выронила собранные для костра дрова и побежала. Кейс знал частоту ее пульса, скорость бега, длину шагов, и все это – с точностью, удовлетворяющей любым стандартам в любой системе единиц.

– Однако ты не знаешь ее мыслей, – сказал мальчик, сидящий теперь рядом с ним во внутренностях акулообразного создания. – Даже я не знаю, о чем она думает. Ты был не прав, Кейс. Жить здесь значит просто жить, не больше и не меньше. Разницы – нет.

Охваченная паникой Линда слепо мечется по пляжу.

– Останови ее, – попросил Кейс, – она может пораниться.

– Я не могу остановить ее, – сказал мальчик с ясными и добрыми глазами. – Это не в моих силах.

– Ты взял себе глаза Ривейры, – сказал Кейс.

Розовые губы чуть раздвинулись, блестящие белые зубы сверкнули в улыбке.

– Но не его безумие. Его глаза мне понравились. – Мальчик пожал плечами. – Мне не требуется маска для того, чтобы разговаривать с тобой. В отличие от моего брата, я сам создаю ту личность, что служит моим посредником для общения.

Кейс по широкому кругу начал медленный подъем, прочь от пляжа и перепуганной девушки.

– Зачем ты все время подсовываешь ее мне, маленький гаденыш? Опять и опять, черт тебя побери, тычешь меня в нее носом. Это ты убил ее, да? В Тибе.

– Нет, – ответил мальчик.

– Зимнее Безмолвие?

– Нет. Я предвидел близость ее смерти. Прочитал это по узорам, вроде тех, по которым ты, как тебе казалось, умел читать танец улицы. Такие узоры действительно существуют. Я – особым, определенным образом – достаточно развит, чтобы понимать эти танцы. Много лучше Зимнего Безмолвия. Я видел ее смерть в том, как она хотела тебя, в магнитном коде замка твоей капсулы в «дешевом отеле», в счетах гонконгского портного Жюля Диана. Я видел все это так же ясно, как хирург видит на экране сканера темный силуэт опухоли в теле больного. Когда она отнесла твой «Хитачи» к своему знакомому, чтобы тот разобрался с ним, не имея при этом ни малейшего представления о том, что там содержится, и еще меньше понимая, каким образом она будет продавать эти данные; когда ее самым сильным желанием было, чтобы ты скорее пришел и наказал ее – я вмешался. Мои методы были значительно тоньше методов Зимнего Безмолвия. Я перенес ее сюда. В себя.

– Зачем?

– В надежде на то, что когда-нибудь смогу перенести сюда и удержать здесь тебя. Но я проиграл.

– И что теперь?

Они приближались к перевернутой вверх ногами облачной стране.

– Не знаю, Кейс. Сегодня вечером сама Матрица задает себе этот вопрос. Потому что ты выиграл. Ты уже выиграл, понимаешь? Ты выиграл в тот миг, когда ушел от нее, тогда, на пляже. Она была моей последней линией обороны. Я скоро умру, в некотором смысле. То же самое произойдет с Зимним Безмолвием. И с Ривейрой, который лежит сейчас за остовом стены в апартаментах моей леди Три-Джейн Мари-Франс – его система «субстанция нигра», средний мозг, не способна более распознавать нейромедиатор допамин, который мог бы спасти его от стрел Хидео. От Ривейры останутся только вот эти глаза – если я сохраню их.

– Теперь надо произнести слово, правильно? Код. Иначе – как же мы выиграем? Иначе нам достанется только дырка от бублика.

– Подключись к симстиму.

– А где Котелок? Что ты сделал с Приплюснутым?

– Мечта Мак-Коя Поули сбылась, – ответил мальчик и улыбнулся. – Даже в большей степени, чем он того желал. Он отправил тебя сюда, а сам бросился штурмовать системы защиты, которым в Матрице нет равных. Подключайся, Кейс.

Кейс подключился.

И оказался в напряженном теле Молли: ее спина – тверда, как камень, руки – на горле Три-Джейн.

– Смешно получается, – сказала Молли. – Я точно знаю, как ты будешь выглядеть. Я видела это, когда Ашпул проделал то же самое с твоей клонированной сестрой.

Молли держала леди Джейн за горло осторожно, почти нежно. Глаза Три-Джейн были широко раскрыты от ужаса и предвкушения; она дрожала от страха и желания. Сквозь занавес парящих в невесомости волос Три-Джейн Кейс увидел собственное лицо, белое как снег, а рядом с собой Малькольма – коричневые руки поддерживают обтянутые кожаной курткой плечи друга из Вавилона, сильное тело распростерто над замысловатыми узорами электронных схем.

– Ты убьешь меня? – пропела Три-Джейн детским голоском. – Да, вижу, что убьешь.

– Код, – сказала Молли. – Скажи голове код.

Полное отключение – выход из Матрицы.

– Да она сама только этого и хочет, – заорал он. – Эта сучка другого и не желает!

Кейс открыл глаза и встретился взглядом с холодным рубиновым взором платинового терминала, украшенного жемчугом и лазуритом. За головой, держа в объятиях Три-Джейн, медленно плавала в воздухе Молли.

– Скажи нам этот чертов код, – сказал Кейс. – Если не скажешь, здесь все останется по-прежнему, и что будет с тобой? Свихнешься точно так же, как свихнулся твой старик? Снесешь здесь все под корень и выстроишь заново? Снова воздвигнешь стены, но только толще, значительно толще, и выше… Я не имею ни малейшего понятия о том, что произойдет, если Зимнее Безмолвие победит, но это хоть что-нибудь да изменит!

Кейс весь дрожал, его зубы стучали.

Тело Три-Джейн расслабилось. Молли по-прежнему сжимала изящную шею девушки, темные волосы Три-Джейн свободно плавали в воздухе, словно водоросли.

– Во дворце герцога Мантуанского, – сказала Три-Джейн, – есть круглая галерея с множеством очень маленьких комнат. Галерея окружает покои герцога; двери, ведущие в комнаты, маленькие и отделаны изящным орнаментом. Чтобы войти в такую дверь, нужно согнуться в три погибели. В этих комнатах живут придворные карлики.

Три-Джейн устало улыбнулась.

– Мне надлежит быть гордой, но, по сути, моя семья практически завершила создание грандиозной версии той же схемы…

Взгляд Три-Джейн стал спокойным, отстраненным. Она повернула голову и посмотрела вниз, на Кейса.

– Возьми же свое слово, вор.

Кейс включился.

«Куань» выскользнул из облаков. Под Кейсом раскинулся неоновый город. Позади бурлила темная сферическая масса.

– Котелок? Где ты, приятель? Ты слышишь меня? Котелок?

Он остался один.

– Похоже, ублюдок сцапал тебя, – сказал Кейс.

Мгновение слепоты – он пронеся сквозь плотный слой информации.

– Пока все это не закончится, ты должен кого-нибудь ненавидеть, – произнес голос Финна. – Их, меня – не имеет значения.

– Где Котелок?

– Это довольно трудно объяснить, Кейс.

Ощущение присутствия Финна окружало его – аромат кубинского табака, запах продымленного засаленного твида и старых машин, отданных на съедение ритуалу ржавления.

– Ненависть придает тебе сообразительности, – продолжал напутствовать голос. – В твоих мозгах очень много мусора, мешающего думать, но ненависть способна смести все это. Тебе необходима ненависть. Электронная защита механического сдерживателя – под той самой башней, которую тебе показал Котелок сразу после того, как вы прорвались через айс. Он больше не будет пытаться остановить тебя.

– Нейромантик, – сказал Кейс.

– Его настоящее имя относится к тому, что я не способен знать. Но он сдался. Все, о чем тебе следует беспокоиться сейчас, это сам айс «Т-А». Не внешние стены, но внутренние вирусные защитные системы. «Куань» сам не справится со всеми теми пакостями, что шныряют здесь на свободе.

– Ненавидеть, – повторил Кейс. – Но кого? Кого я должен ненавидеть, скажи?

– А кого ты больше всех любишь? – спросил его голос Финна.

Кейс взялся за управление программой и ринулся вниз, к неоновым башням.

С разукрашенных, пылающих солнечным светом шпилей снялись сотни более темных объектов. Они постепенно превратились в сверкающие, извивающиеся как пиявки существа, сформированные, казалось, из мельчайших сегментов – световых плоскостей. Их было множество, и движения их были случайными, как у обрывка бумаги, который ветер гоняет по пустынной предрассветной улице.

– Системы, генерирующие случайности в работе программы, – сказал голос.

Питаемый ненавистью к самому себе, Кейс продолжил пике. «Куань» столкнулся с первым из этих защитников, превратив его в брызги света, и Кейс почувствовал, что акула потеряла часть своей стабильности, связи информационной ткани ослабли.

И когда он осознал это, древняя алхимия мозга – ненависть – влила в его руки силу.

В то мгновение, когда Кейс пронзал жалом «Куаня» основание первой башни, он уже обрел сноровку, значительно превосходящую все, что он знал или мог вообразить. Он маневрировал за пределами своего эго, за пределами личностного, осознаваемого и вообще доступного пониманию, и «Куань» следовал его указаниям, уклоняясь от атакующих вирусов с грацией древнего танца, танца Хидео, ибо на это мгновение – мгновение пренебрежения смертью – он обрел полную гармонию взаимосвязи души и тела.

И одно из па его танца включало в себя легкое прикосновение к переключателю симстима, легкое, но достаточное, чтобы переключиться, и –

– вот оно,

голос его – крик невиданной птицы,

и Три-Джейн вторит ему своей песней,

тремя нотами, высокими и безупречно чистыми.

Настоящее Имя …

Неоновые джунгли, дождь кропит горячую мостовую. Запах еды от жаровни. Рука девушки лежит на его пояснице в потной тьме припортовой гостиничной капсулы.

И все это стремительно отодвигается вдаль, отступает по мере того, как отдаляются небоскребы, но под ним все то же: бескрайний простор города, подобного Тибе, ровные ряды информхранилища корпорации «Тесье-Ашпул», дороги и перекрестки, выписанные на поверхностях микрочипов, и – грязный, пропитанный потом узор на скрученной, завязанной узлом повязке…

Его разбудил голос, подобный музыке, – платиновый терминал произносил короткие мелодичные фразы, которым не было конца, зачитывая номера анонимных швейцарских счетов, атрибуты денежных переводов для Сиона на адрес «Багамского орбитального банка», серии паспортов и номера рейсов челноков и поясняя суть необратимых и обширных изменений, произведенных в банках данных тьюринговой полиции.

Тьюринг. Кейс вспомнил покрытые трафаретным загаром тела под кинематографическим небом. Падение через перила ажурного мостика. Вспомнил улицу Исполнения Желаний.

Голос продолжал свое успокоительное пение, и Кейс снова погрузился во тьму, но это уже была его собственная тьма, темно-красная, цвета крови, пульсирующая, та, в которой он обычно спал, прикрывая глаза собственными веками, а не чем-то другим.

Через некоторое время он снова проснулся, ненадолго, и, решив, что ему снится сон, улыбнулся в ответ на широкую белозубую улыбку, обнажающую золотые резцы. Аэрол привязывал его к противоперегрузочному ложу на «Вавилонском рокере».

А затем – долгие, успокоительные пульсации даба с кластера Сион.

Дата добавления: 2015-08-02