КОГДА ВСЁ — ЛОЖЬ

— Плетут и плетут! — бушевал Энтрери, колотя кулаком по маленькому столику в задней комнате «Медного муравья». Этот дом по-прежнему оставался единственным местом в Калимпорте, где он мог не опасаться слежки Рай’ги и Киммуриэля, — а в последнее время он слишком часто чувствовал, что они наблюдают за ним. — Плетут свою паутину, и конца этому нет!

Двайвел Тиггервиллис спокойно откинулась в кресле и с любопытством поглядела на приятеля. Они были давно знакомы, но никогда еще она не видела его таким взбудораженным и злым. А если уж Артемис Энтрери разозлился, то лучше держаться от него подальше. Еще более удивительно, что он пребывает в таком состоянии после убийства Домо. Он настолько ненавидел оборотней, что, убив одного из них, по крайней мере, день находился в хорошем расположении духа. Однако Двайвел понимала причину дурного настроения убийцы. Она плохо себе представляла, каково это — иметь деда с темными эльфами, но все-таки видела достаточно, чтобы понимать, какие они мастера по части интриг и обмана.

— Слишком сложная паутина, — выпустив пар, уже спокойнее произнес Энтрери. — Я просто запутался, столько всего накручено. Я уже не понимаю, что правильно, а что нет.

— Но ведь ты все еще жив, — промолвила Двайвел, — значит, действуешь правильно.

— Боюсь, я здорово ошибся, прикончив Домо, — покачивая головой, вздохнул убийца. — Я, правда, никогда не питал нежных чувств к крысиным оборотням, но на этот раз, пожалуй, надо было оставить его в живых, хотя бы ради того, чтобы оставался какой-то противовес заговору против Джарлакса.

— Но ты ведь не можешь знать, правду ли говорили Домо и его прихвостни, когда упомянули про заговор среди дроу, — рассудила Двайвел. — Может, они сказали это затем, чтобы ты обо всем донес Джарлаксу и тем самым расколол бы Бреган Д'эрт. А может, Домо готов был сказать все что угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Он знает о твоих отношениях с Джарлаксом и понимает, что для тебя лучше, когда он во главе.

Энтрери удивленно смотрел на нее. Может ли быть, чтобы Домо все это знал? Хотя да, конечно. При всей ненависти к крысиным оборотням нельзя не признать, что требовались незаурядные ум и хитрость, чтобы держать в руках эту странную гильдию.

— Но в любом случае это неважно, — продолжала Двайвел. — Мы же понимаем, что междоусобицах Бреган Д'эрт крысиные оборотни роли не играют. Если Рай'ги и Киммуриэль надумают совершить переворот, крысы их не остановят.

Энтрери тряхнул головой — все это его совсем не радовало. Один на один он имел шансы одолеть или обхитрить любого дроу, но те никогда не действовали в одиночку. В каждой группе внутри банды все были заодно, и понять, что происходит на самом деле, было невозможно. Ко всему прочему все карты путал кристалл — убийца не мог понять, Креншинибон ли подчиняется Джарлаксу, или же главарь всего лишь его послушный раб. Будет ли Джарлакс защищать убийцу, если кристалл возжелает его смерти?

— Ты забыл все, что когда-то усвоил, — мягко увещевала его Двайвел. — Дроу играют в те же самые игры, что и паша Пуук, и паша Басадони, и все остальные, вместе взятые. В Калимпорте веками играют в эти игры, и темные эльфы делают то же самое.

— Да, только они куда лучшие игроки, — хмуро ответил убийца.

— Но зато решение всегда одинаковое, — с улыбкой ответила она. — Когда вокруг сплошное притворство… — Она сделала паузу, ожидая, что Энтрери закончит сентенцию, которую он должен был усвоить, как никто другой. — Когда все сплошное притворство… — повторила она с нажимом.

Энтрери принудил себя успокоиться и забыть о том чрезмерном почтении и даже страхе, которые научился испытывать к темным эльфам, особенно к Рай’ги и Киммуриэлю.

— Когда одна паутина плетется поверх другой, — процитировал он, — и вокруг — сплошное притворство, правда лишь то, что сделаешь ты сам.

— Ты знаешь настоящий путь, потому что проходишь его сам, — согласилась Двайвел. — А для лгуна нет ничего хуже, чем видеть, как противник обратил один из его обманов в правду.

Энтрери почувствовал себя немного лучше. Именно на это он и надеялся, когда, почуяв слежку, улизнул из дворца Басадони и отправился в «Медного муравья».

— Ты веришь Домо? — спросила женщина-хафлинг.

После минутного раздумья он кивнул.

— Песочные часы перевернули, время пошло, — заявил он. — Ты узнала то, что я просил?

Двайвел сунула руку под чехол своего кресла и извлекла портфель, набитый свитками.

— Это о Кэддерли, — пояснила она, протягивая его убийце.

— А о том, другом?

Она снова пошарила где-то в глубине и вынула такой же мешочек, как тот, что носил на поясе Джарлакс. Даже не заглядывая внутрь Энтрери знал, что там лежит копия Креншинибона.

Он взял его не без колебания, поскольку понимал, что ступает на дорогу, опаснее которой не было в его жизни, и назад пути нет.

Заметив, как он нахмурился, Двайвел поспешила заверить:

— Никакие чары в нем не заключены. Я лишь попросила окружить его излучением, которое при беглом осмотре чародеем выдало бы его за подлинник.

Энтрери кивнул и закрепил мешочек на ремне сзади, чтобы его полностью скрывал плащ.

— Мы могли бы просто вывести тебя из города, — предложила Двайвел. — Дешевле было бы и нанять чародея, который перенес бы тебя далеко-далеко отсюда.

Энтрери усмехнулся. Не об этом ли он думал тысячу раз с тех пор, как Бреган Д’эрт объявилась в Калимпорте, но всякий раз отмахивался от этой мысли? Да и далеко ли он сбежит? От Рай'ги и Киммуриэля все равно не спрячешься.

— Будь с ним рядом, — предупредила Двайвел. — Когда все случится, ты должен всех опередить.

Энтрери стал подниматься, но чуть помедлил и внимательно поглядел на Двайвел. Он понял, что она искренне переживает за него, и его поразила мысль, что ее-то лично это никак не касается. Похоже, она была тем, кого немного набралось за всю его жалкую жизнь. Другом.

Пройдя в соседнюю комнату, он стал перебирать бумаги, касающиеся жреца Кэддерли. Может, этот человек поможет разрешить трудности Джарлакса, а значит, и его собственные?

* * *

Джарлакс, пользуясь разными магическими приспособлениями, имевшимися у него в избытке, но нарочно не обращаясь к помощи Креншинибона, торопился в Даллабад, куда его гнали раздражение и беспокойство.

Вот оно, самое верное испытание их партнерства. Джарлаксу казалось, что кристалл начинает верховодить в их отношениях, поэтому и решил определить все раз и навсегда.

Он собирался уничтожить хрустальную башню.

Креншинибон тоже это знал. Джарлакс чувствовал, как осколок недовольно пульсирует в мешочке, и опасался, что в порыве отчаяния тот может устроить состязание воли, в котором возможен только один победитель.

Но Джарлакс был готов. Он никогда не боялся принимать решения сообща и делить ответственность с кем-то еще, если результат должен был привести к достижению и его личных целей. Однако не так давно он ясно понял, что кристалл стремится совсем к другим высотам. Он старается заставить его делать то, что ему не нужно.

Джарлакс оказался перед хрустальной башней вскоре после захода солнца, когда на Калимшан спустились очень темные южные сумерки. Дроу собрал всю свою решимость и укрепился духом перед неминуемой схваткой. Последний раз оглядевшись вокруг и удостоверившись, что никого нет, он вынул кристалл.

«Нет! — раздался в его голове вопль Креншинибона, который отлично понял, что собирается сделать темный эльф. — Я запрещаю! Башни — воплощение моей… нашей силы, они её увеличивают. Разрушать ее запрещено!»

«Запрещено?» — с сомнением переспросил Джарлакс.

«Но это идет вразрез с основными интересами…»

«Я сам решаю, каковы мои интересы, — уверенно перебил дроу. — И сейчас я хочу обрушить эту башню». — И он сосредоточил всю энергию своей воли и мысли в коротком властном приказе Креншинибону.

Началось чудовищное по напряжению, молчаливое противостояние двух воль. Столетиями копивший знания и упражнявшийся в хитрости Джарлакс один на один боролся с древнейшим заклятием, заключенным в кристалле. Нескольких мгновений хватило, чтобы Джарлакс почувствовал, как его воля гнется под натиском Креншинибона, словно осколок хотел лишить его разума. Ожили все тайные страхи, надежно прятавшиеся в далеких уголках сознания, и скопом осадили самую суть его личности,

Обнажилось все, что он скрывал, теперь он был беззащитен перед ментальной атакой кристалла!

Джарлакс постарался успокоиться и стал обособлять каждый образ, вычленять и отделять от других каждое пугающее видение. Затем, сосредотачиваясь на одном-единственном образе страха, одолевал его, подавляя образами силы и власти, призывая на помощь воспоминания об испытаниях, через которые ему пришлось пройти, чтобы стать главарем Бреган Д'эрт, мужчиной, сумевшем преуспеть в Мензоберранзане, преисподней, управляемой Матерями.

Кошмары отступали один за другим. Давление осколка начинало ослабевать, и из глубины разума Джарлакс послал ему один-единственный приказ: «Разрушь хрустальную башню!»

Тогда на смену страхам пришли картины славы и власти: армии склоняли головы перед целым лесом хрустальных башен, властители приползали на коленях, предлагая все богатства своих королевств, Матери правящих семейств Мензоберранзана посвящали наемника в вечные и бессменные правители Совета, обращаясь к нему так, как прежде обращались к богине Ллос.

Обуздать этот поток Джарлаксу было значительно сложнее. Нелегко было противостоять соблазну этих картин. Главное, он сам понимал, что мощь хрустального осколка, соединенная с силой его солдат, действительно обеспечит и для Бреган Д'эрт, и для него лично исполнение многих желаний.

Джарлакс чувствовал, что решимость тает и он вот-вот сдастся и согласится вместе с Креншинибоном идти к достижению целей.

Он уже был готов отменить приказ, признать, что разрушение башни — нелепая прихоть.

Но мгновенно одумался.

Креншинибон — не союзник и не товарищ, на него нельзя полагаться, заменить его кем-то или предсказать его действия невозможно. Нет, сказал себе Джарлакс. Кристалл — всего лишь вещь, магический предмет, хотя и обладающий определенной проницательностью. Искусственный разум, к тому же ущербный: все его мыслительные способности замкнуты достижении предопределенной цели. Похоже, что его целью было приобретение такого числа последователей и такого могущества, на какие только способно было заключенное в нем волшебство.

Джарлакс вполне мог понять подобные устремления, но все же заставил себя не забывать, что главным должен быть он. Поборов соблазны, он отбил вторую атаку Креншинибона так же, как и первую.

Как будто что-то переключилось в его мозгу, словно хлыст щелкнул.

Джарлакс — господин. Его решениям будет подчиняться Бреган Д'эрт, и кристалл впредь будет покорен.

У него не осталось ни малейшего сомнения, что он волен разрушить башню, и наемник повторил приказ. Но на этот раз он не ощущал ни гнева, ни злости, ни обиды, ни горечи, — только печаль.

Побежденный кристалл начал собирать энергию для разрушения своего гигантского образа.

Джарлакс открыл глаза и удовлетворенно улыбнулся. Схватка оправдала все его худшие опасения, но все же он вышел победителем. Он чувствовал, как башня задрожала в основании. Сначала растворится ее сила, а потом и волшебная связь с Креншинибоном. Он приказал Креншинибону уничтожить ее так, чтобы не было никакого грохота, никаких рушащихся стен, башня должна просто растаять в вечернем воздухе. Он был уверен, что Креншинибон подчинится.

Эта победа принесла Джарлаксу самое глубокое удовлетворение за всю его долгую жизнь, полную борьбы и противостояний.

Он представил себе, как будет выглядеть Даллабад без башни и сколько теперь понаедет разведчиков, чтобы убедиться в ее исчезновении, разузнать, почему ее поставили и действительно ли Адания все еще у власти.

— Хватит! — вдруг властно сказал дроу, — Башня останется, потому что я так хочу!

Дрожание немедленно прекратилось, и побежденный Креншинибон послушно внедрился в мысли Джарлакса.

Наемник усмехнулся шире прежнего. Да, он оставит башню, а поутру рядом с ней воздвигнет еще и вторую. В Даллабаде появятся башни-близнецы. Близнецы Джарлакса.

Пока две.

Ведь теперь эти строения, равно как их создатель, главарю банды не страшны. Он победил, и отныне будет указывать кристаллу, как привести его на вершину власти.

Джарлакс был уверен, что Креншинибон больше никогда не посмеет угрожать ему.

* * *

Артемис Энтрери расхаживал по крошечной комнатенке, снятой в никому не ведомой гостиничке вдали от дворца Басадони и дворцов других гильдий. На маленьком столике рядом с кроватью лежала черная перчатка с красными швами, а рядом с ней в неверном свете свечи вспыхивало алым лезвие Когтя Шарона.

Убийца не знал, правильно ли поступает. Интересно, что подумает хозяин, когда найдет в комнате его дымящийся труп с облезлым черепом?

А ведь такой исход вполне вероятен. Всякий раз Коготь Шарона открывал Энтрери все новые, казалось, неисчерпаемые способности, а предметы, обладавшие такой силой, обычно имеют и чрезвычайно мощную волю. Убийца уже видел, что может случиться с тем, кто проиграет этому мечу в поединке. Страшная смерть Корина Сулеза стояла у него перед глазами, как будто это произошло вчера, он видел, как чернеет, съеживается кожа у него на лице и проступает белая кость.

Но все же отступать некуда. Его ждет противостояние с Креншинибоном, и если к тому времени он не наладит отношения с собственным мечом, то горе ему. Энтрери даже подумывал продать меч или спрятать в надежном месте, однако его удерживала мысль о Рай'ги и Киммуриэле.

Он должен оставить меч и полностью подчинить его себе. Иначе быть не может.

Энтрери подошел к столику, потер ладони, поднес ко рту и подул на них.

Он тянул время. Убийца повернулся на месте, напряженно раздумывая, нет ли какого другого пути. Может, все же продать его или передать Двайвел, пусть упрячет его куда подальше, пока темные эльфы не уйдут из Калимпорта, а там, быть может, он и вернется.

Но при мысли о том, что негодяи-дроу могут выжить его из родного города, в нем вдруг вскипел такой гнев, что он отбросил все сомнения и решительно приблизился к мечу. Не размышляя больше, он протянул голую руку и схватил Коготь Шарона.

И мгновенно ощутил как будто бы объятие, но не телесное, а какое-то внутреннее, как будто воля меча объяла все его внутреннее существо. Меч изголодался — Энтрери так ясно ощущал его голод! Клинок стремился поглотить его, уничтожить, уже хотя бы потому, что у него достало смелости или глупости схватить его незащищенной рукой.

Как он хотел поглотить его!

Щеку как-то перекосило, кожа стала зудеть, и Энтрери подумал, что она сейчас воспламенится. Однако тут же заставил себя целиком сосредоточиться на победе в ментальной схватке.

Меч все давил, и Энтрери ощущал нечто вроде насмешливого самоуверенного хохота клинка. Убийца подумал, что меч усталости не знает, зато человек рано или поздно точно выдохнется. Потом его поразила другая мысль — он ведь при всем желании не сможет выпустить эфес, это схватка, отказаться от которой нельзя, и сдаться на милость победителя тоже.

Дьявольский меч задумал как можно отчетливее внушить дерзкому человеку, что надежды нет никакой и что конец битвы будет страшен. Многие предшественники Энтрери не выдерживали этого внушения, и зловещий клинок одерживал очередную победу.

Но с Энтрери эта уловка не сработала, он лишь еще больше разъярился, а потом собрал в кулак весь гнев и злобу.

— Ты мой! — сжав зубы, прорычал убийца. — Ты моя собственность, вещь, кусок кованого металла! — И он поднес поближе к лицу алое лезвие и приказал ему излучать черное сияние.

Клинок не подчинился. Он продолжал давить на Энтрери. стараясь сломить его волю, а затем сжечь тело и поглотить душу.

— Ты мой, — спокойнее повторил убийца. Меч не сдавался, но Энтрери вдруг почувствовал уверенность. Он выдержит.

Коготь Шарона обрушил на него всю свою ярость, и Энтрери ощутил острую, жгучую боль. Убийца предпочел не сопротивляться, а вобрать эту энергию. Напряжение достигло высшей точки, а потом ушло.

Комнату залил странный черный свет, и Энтрери довольно улыбнулся. Свечение было знаком, что клинок уступил и признал нового хозяина. Убийца опустил оружие и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь и стараясь не думать о том, что он только что был на волосок от жуткой смерти,

Но это уже не имело значения. Он одолел меч, переломил его волю, теперь Коготь Шарона будет служить ему так же, как осыпанный самоцветами кинжал. Само собой, придется быть начеку, Коготь Шарона попытается вернуть себе независимость, но таковы уж досадные издержки владения таким сказочным оружием.

— Ты мой, — с полным самообладанием произнес Энтрери и велел мечу убрать черный свет.

Комнату теперь освещал только язычок пламени свечи. Коготь Шарона подчинился без возражений.

* * *

Джарлакс думал, что все в порядке. Он только думал, что победил.

Креншинибон заставил его поверить в победу. Заставил потому, что хотел, чтобы бой между главарем банды и его приближенными был честным, и тогда он посмотрит, кто же окажется сильнейшим и лучшим владельцем.

Кристалл оказывал предпочтение Рай'ги, потому что колдун был более тщеславен, к тому же отличался кровожадностью.

Однако нельзя забывать и о возможностях, открывавшихся с Джарлаксом. Нелегко было заманить его в ловушку, но, в конце концов, Креншинибон добился именно того, чего хотел.

На рассвете над оазисом Даллабад засияла вторая башня.

Дата добавления: 2015-08-02