Джонни Яблочное Семечко

Наша очередь на жеребьевку подошла через три недели; на следующий день мы с Джорджем отправились осматривать свои владения. Участок находился к западу от города, за грядой Кнейпера – район для меня совсем новый, я-то в основном разведывал на востоке, по направлению к энергостанции, возле которой располагалось большинство освоенных земель.

Но здешние фермы тоже выглядели совсем неплохо: несколько акров сочной зелени, на остальных полях камни раздроблены и измельчены. Похоже на сельские пейзажи в Иллинойсе – хотя чего-то тут недоставало. В конце концов до меня дошло: недоставало деревьев.

И все-таки даже без деревьев край был прекрасен. Справа, к северу, тянулись предгорья Большого Сахарного хребта. Милях в двадцати-тридцати виднелись заснеженные горные пики. Слева с юга изгибалась лагуна Серенидад, подходя к горам значительно ближе, чем в Леде. Мы брели в паре сотен футов над озером. Денек выдался погожий, и мне казалось, что я различаю противоположный берег. А может, просто померещилось.

Картина ласкала глаз и веселила душу; даже отец и тот проникся. Он шагал, насвистывая «Милый край», и отчаянно фальшивил – свои музыкальные способности я унаследовал от Анны.

Отец перестал свистеть и заявил:

– Билл, я тебе завидую.

– Мы все равно будем вместе, Джордж. Просто я ваш авангард. – Я немного подумал и добавил: – Джордж, знаешь, чем я займусь в первую очередь, после того как посею немного зерна?

– Чем же?

– Я закажу семян и буду выращивать для тебя табак.

– Да что ты, сынок! И не думай даже.

– Почему? – Слово «сынок» означало, что отец растроган. – Я могу заняться табаком с таким же успехом, как и другими культурами.

– Спасибо за заботу, но у нас будут дела поважнее. А к тому времени, когда мы сможем позволить себе такую роскошь, я и трубку-то разучусь раскуривать. Честное слово, я уже отвык.

Мы потопали вперед, не говоря ни слова, но ощущая душевный покой и внутреннюю близость. Внезапно дорога оборвалась. Отец остановился и вытащил из сумки карту.

– Похоже, где-то здесь.

На карте линия шоссе после обрыва продолжалась пунктиром, указывавшим, куда оно пойдет потом. От нашей фермы до этой несуществующей дороги было не более полумили. Судя по схеме, край наших владений – вернее, будущих владений, если мы сумеем их освоить, – тянулся на четверть мили вдоль северной стороны шоссе, а сам участок уходил к предгорьям. На карте было написано: «Чертеж 117-Н-2» и стояла печать, главного инженера. Отец уставился на место, где обрывалась дорога. Путь дальше преграждал поток застывшей лавы с меня ростом, суровый, как зима в штате Мэн.

– Билл! – сказал отец. – Как думаешь, вышел бы из тебя индеец?

– Надеюсь, что неплохой.

– Попробуем перелезть через лаву, чтобы не сворачивать с курса. Легко сказать! Мы боролись с ней, оскальзывались, пытались зацепиться. Лава только выглядит мягкой. Отец ободрал себе коленку, а я уже потерял счет нашим бесплодным попыткам. Но все-таки мы одолели преграду и очутились на поле, усеянном валунами. Они валялись как попало – булыжники величиной с кулак и глыбы размером с дом. Всех их пригнал сюда таявший лед, из которого впоследствии образовалась лагуна Серенидад.

Джордж говорит, что у Ганимеда была бурная молодость, с кипящими парами и вулканами.

Пробираться между валунами не так уж сложно, но с курса сбиваешься в момент. Пройдя совсем немного, отец притормозил и сказал:

– Билл, ты знаешь, куда мы забрели?

– Не-а, – признался я. – Но мы пока не заблудились. Нужно только свернуть обратно на восток, и мы непременно выйдем на место.

– Хорошо бы.

– Погоди-ка!

Перед нами возвышалась громадная глыбина. Я забрался на нее без особых потерь, лишь слегка оцарапав ладонь.

– Вижу шоссе, – сообщил я отцу. – Мы чуток отклонились к северу. И, как мне кажется, слишком далеко ушли.

Я на глаз прикинул расстояние и слез на землю. Мы прошагали немного к югу, затем вновь свернули на восток. Через какое-то время я сказал:

– Боюсь, мы прошли мимо, Джордж. Неважный из меня индеец.

– Да? А это что?

Отец остановился, обогнав меня на пару шагов. Прямо перед ним из камней была сложена пирамидка, а на верхнем плоском булыжнике красовалась надпись: «117-Н-2, юго-восточный угол».

Выходит, последние полчаса мы бродили по своему участку, и огромный валун, на который я взбирался, тоже был нашей собственностью.

Мы присели на плоский камень и огляделись вокруг. Говорить было нечего; оба мы думали об одном и том же: если это ферма, то я – мой собственный дедушка.

Наконец Джордж что-то пробормотал.

– Что ты сказал? – спросил я.

– Голгофа, – громко повторил он. – Голгофа, усеянная черепами. Он сидел, глядя вперед как завороженный. Я проследил за его взглядом: неподалеку один булыжник взгромоздился на другой, и в солнечных бликах они действительно напоминали череп. Он смотрел на нас и скалился. Стояла такая тишь, что слышно было, как растут на голове волосы. Это место меня угнетало. Я отдал бы все на свете за малейший шорох или признак движения. Если бы из-за скалы высунулась ящерка, я, наверное, ее расцеловал бы.

Но ящерицы тут не водились – никогда.

– Билл, ты уверен, что хочешь впрячься в хомут? – неожиданно спросил отец.

– Конечно, уверен.

– Ты пойми: ты вовсе не обязан. Если решишь вернуться на Землю и поступить в Массачусетский технологический, к следующему рейсу я все устрою. Может быть, он надеялся, что, если я отчалю, Пегги согласится уехать со мной. Возможно, мне следовало сказать об этом вслух. Но я не сказал. Я просто спросил:

– Ты намерен вернуться?

– Нет.

– Я тоже нет.

Во мне заговорило упрямство. Конечно, я не мог не признать, что наша «ферма» отнюдь не молочная река с кисельными берегами. Угрюмое местечко, ничего не скажешь. Тут мог бы поселиться разве что какой-нибудь спятивший отшельник.

– Подумай как следует, Билл.

– Я подумал.

Мы молча сидели, погрузившись в тяжкие думы. И чуть не свалились с камня, когда в воздухе раздались заливистые звуки йодля21. Только что я мечтал услышать хоть что-нибудь, но очень уж это было неожиданно, словно меня во тьме схватила за руку чья-то холодная липкая ладонь.

Мы оба вскочили на ноги.

– Что за!.. – воскликнул отец.

Я оглянулся. К нам приближался рослый мужик. Несмотря на внушительные габариты, он пробирался между валунами как горная козочка, чуть ли не парил в воздухе из-за слабой гравитации. Когда он подошел поближе, я его узнал. Я видел его на суде чести и вспомнил, что зовут его мистер Шульц. Отец махнул ему рукой, и через пару минут великан оказался рядом с нами. Он возвышался над отцом на целую голову; из него запросто можно было выкроить нас обоих. Грудь – шириной с мои плечи, живот еще шире. На голове взлохмаченная рыжая копна, а на груди разметалась косматая борода, похожая на запутанный клубок медной проволоки.

– Приветствую, граждане! – прогудел он. – Меня зовут Иоганн Шульц. Отец представил нас обоих. Моя рука совершенно потонула в исполинской ладони.

– Я где-то уже встречал тебя, Билл, – пристально вгляделся в меня великан. Я сказал, что, наверное, на собрании скаутов. Он кивнул и пробасил:

– Ты командир отделения, да?

Я признал, что был когда-то.

– Скоро снова будешь, – уверенно заявил он, словно дело было решенное. Потом повернулся к отцу: – Один из моих киндеров заметил вас на шоссе, и Мама послала меня на поиски. Желает пригласить вас на чай с кусочком своего знаменитого кофейного торта.

Отец поблагодарил за приглашение, но заметил, что нам не хотелось бы показаться навязчивыми. Мистер Шульц пропустил его слова мимо ушей. Отец объяснил, зачем мы сюда явились, продемонстрировал карту и показал на каменную пирамидку. Мистер Шульц кивнул раз пять-шесть и проговорил:

– Значит, соседями будем. Гут, гут! – И добавил, обращаясь к отцу: – Соседи зовут меня «Джон» или «Джонни».

Отец сказал, что его зовут Джорджем, и с этой минуты они стали закадычными друзьями.

Мистер Шульц приблизился к пирамидке, бросил пристальный взгляд на запад, затем на север, в сторону гор. Потом вскарабкался на большой валун и снова огляделся. Мы подошли к нему.

Он указал на небольшой холм на западной стороне.

– Там и построите дом – недалеко от шоссе, но и не совсем рядом. Сначала освоите вот этот участок, а сезоном позже начнете понемногу продвигаться к горам. – И обернулся ко мне: – Да?

Я ответил, что, наверное, да.

– Это хорошая земля, Билл, – сказал он. – И ферма получится что надо. Он слез с валуна, подобрал обломок булыжника, потер его пальцами и повторил:

– Хорошая земля.

Потом осторожно положил обломок назад, выпрямился и прогудел:

– Мама уже заждалась, надо думать.

Мама и вправду уже заждалась, а ее представления о кусочке кофейного торта приводили на память пиршество в честь возвращения блудного сына. Но прежде чем войти в дом, мы остановились, восхищенно уставившись на дерево. На веселой полянке, поросшей мятликом, прямо перед домом тянулось к небу настоящее дерево – яблонька. Больше того: на двух ее ветках висели яблоки. Я застыл на месте, не в силах оторвать от нее взгляд.

– Хороша! Верно, Билл? – сказал мистер Шульц.

Я кивнул.

– Да-а, – продолжал он, – это самое прекрасное дерево на Ганимеде. И знаешь почему? Потому что оно единственное!

Он разразился оглушительным хохотом и шутя ткнул меня пальцем под ребра, довольный собственным остроумием. Этот дружеский тычок я ощущал целую неделю.

Затем мистер Шульц подробнейшим образом разобъяснил отцу, как он растил это чудо, как глубоко пришлось копать яму и проводить дренажные трубы. Отец спросил, почему яблоки растут только с одной стороны.

– В следующем году опылим и другой бочок, – пообещал великан, – и вырастут у нас «римские красавицы». А в этом году у нее «род-айлендские зеленые» и «виноградный сок». – Он сорвал с ветки яблоко. – Попробуй «виноградное», Билл.

Я поблагодарил и запустил в яблоко зубы. Вкуснотища! В жизни не пробовал ничего подобного.

Наконец мы вошли в дом, где нас встретила Мама Шульц и четверо или пятеро разнокалиберных прочих Шульцев, от младенца, ползавшего по полу, до девицы моего возраста и приблизительно моего же роста. Звали ее Гретхен. Рыжие, как у отца, волосы не курчавились, а спускались вниз длинными косами. Мальчишки в основном были белобрысыми, в том числе и те, которые подошли попозже.

Почти весь дом занимала большая столовая, посреди которой возвышался стол – гигантская каменная плита шириной четыре-пять футов и длиной футов двенадцать-тринадцать, опиравшаяся на три каменные колонны. Впрочем, только такое основательное сооружение и могло выдержать все яства, которыми уставила его Мама Шульц.

Вдоль стола тянулись каменные скамьи, а во главе и на противоположном конце стояли два настоящих кресла, сделанные из канистр для масла, с сиденьями в виде тугих кожаных подушек.

Мама Шульц утерла передником лицо и руки, поздоровалась с нами и усадила отца в свое кресло, прибавив, что все равно сидеть ей долго не придется. И тут же вернулась к своей стряпне, а Гретхен налила нам чаю. Часть комнаты служила кухней, в центре которой стоял большой каменный камин. Выглядел он вполне пригодным для пользования – впрочем, в каком-то смысле так оно и было. Огонь в нем, естественно, не разводили, но камин прекрасно справлялся с ролью вытяжной трубы. Просто Папа Шульц хотел, чтобы в доме был камин, – и в доме был камин.

Сбоку к нему примостилась плита Мамы Шульц. Она была выложена – я не верил своим глазам – голландскими изразцами! Это же уму непостижимо – тащить сюда с Земли декоративные кафельные плитки! Папа Шульц перехватил мой взгляд и спросил:

– А неплохо рисует моя малышка Кэти, верно?

Одна из девочек среднего калибра залилась румянцем, хихикнула и выпорхнула из комнаты.

От моего яблока остался крохотный худосочный огрызок, и пока я соображал, куда бы его пристроить в этих сверкающих чистотой хоромах, Папа Шульц протянул ко мне ладонь:

– Давай его сюда, Билл.

Он вытащил нож и очень аккуратно вылущил семечки. Один из мелких Шульцев вышел из столовой и вернулся с тонким бумажным конвертом. Папа Шульц высыпал семечки в конверт, заклеил его и отдал мне.

– Вот, Билл, – сказал он. – У меня всего одна яблоня, а у тебя целых восемь!

Я немного удивился, но сказал «спасибо». А хозяин продолжил:

– Помнишь это место, рядом с твоим будущим домом? Если ты заполнишь овраг, слой за слоем насыпая почву, и слегка припудришь ее «платной грязью», там поместится целый ряд деревьев. А когда они подрастут, мы привьем глазки с моей яблони.

Я осторожно положил конверт в сумку.

Домой вернулось еще несколько пацанов. Они умылись, сели за стол, и мы дружно принялись за жареных цыплят с картофельным пюре и консервированными помидорами и прочие блюда. Мама Шульц уселась рядом со мной и усиленно потчевала меня, сокрушаясь, что я слишком мало ем: в чем, мол, душа держится? Видит Бог, она была не права.

После обеда, пока отец беседовал с Папой Шульцем, я перезнакомился со всеми его отпрысками. Четырех из них я встречал на скаутских собраниях. Пятый, Иоганн-младший, парень лет двадцати – братья звали его «Йо», – работал в городе в конторе главного инженера. Хьюго и Питер, как выяснилось, были «волчатами», а Сэм и Вик – «следопытами», как и я. В женскую часть команды входили: младенец, ползавший по полу, Кэти и Анна, похожие друг на друга как две капли воды, но не близнецы, и Гретхен. Все они галдели хором. Тут меня окликнул отец:

– Билл, похоже, нам не светит получить камнедробилку раньше чем через несколько месяцев.

– Ну и? – спросил я, немного заинтригованный.

– Чем ты думаешь пока заняться?

– Ну, точно не знаю. Буду набираться опыта.

– Хм… Мистер Шульц любезно предложил взять тебя на время в работники. Как ты на это смотришь?

Дата добавления: 2015-08-02