В. РАЙХ 17 страница

В период с 1930 по 1933 год мое понимание действительного положения дел приобретает все более отчетливые очертания. Я оказался вовлеченным в серьезный конфликт с благосклонно настроенными ко мне политиками-либералами, социалистами и коммунистами. Тем не менее мне казалось, что настало время для публикации, и поэтому я написал первый вариант настоящей книги. В брошюре "Was ist Klassenbewusztsein?" Эрнст Парелл показал значение моих открытий для политики социалистов.

Моя оценка существующего положения могла вызвать чувство безнадежности, ибо если все социальные явления определяются психологической структурой и поведением масс и если справедливо утверждение, что массы не способны распорядиться свободой, тогда фашистская диктатура неизбежно одержит победу. Но эта оценка не была абсолютной и содержала скрытый смысл. Она подверглась радикальным изменениям благодаря двум дополнительным соображениям.

1. Неспособность народных масс распорядиться свободой не является врожденной. Люди не всегда были неспособны к свободе. Поэтому, в принципе, они могут вновь обрести способность распоряжаться своей свободой.

2. Опираясь на клинический опыт, сексуально-энергетическая социология убедительно показала, что механизм, лишающий народные массы способности распоряжаться своей свободой, суть не что иное, как социальное подавление генитальной сексуальности детей, подростков и взрослых. Социальное подавление такого рода не присуще естественному порядку вещей. Оно возникло в процессе развития патриархата и поэтому, в принципе, может быть устранено. Однако существует возможность устранить социальное подавление естественной сексуальности на массовом уровне, и если основной механизм характерологической структуры не способен функционировать в условиях свободы, тогда можно сделать вывод, что дело обстоит не так уж безнадежно. Перед обществом открыт путь к овладению социальными условиями, которые мы называем "эмоциональной чумой".

Ошибка Шламма, как, впрочем, и других социологов, заключалась в том, что, признавая неспособность народных масс к свободе, он не сделал практических выводов из сексуально-энергетической социологии, с которой он был достаточно хорошо знаком, и не выступил в их защиту. Среди ученых в первую очередь следует обратить внимание на Эриха Фромма40, который полностью игнорировал сексуальную проблему народных масс и ее связь со страхом перед свободой и почитанием власти41. Я так и не смог этого понять, так как у меня не было оснований сомневаться в принципиальной порядочности Фромма. Однако игнорирование роли сексуальности в общественной и личной жизни порой бывает недоступно рациональному пониманию.

Читатель без труда заметит, насколько сместился акцент с социологических исследований политико-экономических факторов на исследования факторов, непосредственно связанных с психологией масс сексуальной энергетикой и характерологическими структурами. О существенных изменениях в мышлении, а следовательно, и в практических подходах к решению социальных проблем свидетельствует оценка, согласно которой массы не способны к свободе; то подавление сексуальности составляет основной механизм для установления контроля над личностью и, что самое существенное, происходит перенос ответственности с отдельных организаций и политических деятелей на неспособные к свободе массы. С учетом вышесказанного можно лучше понять бесконечные жалобы различных политических партий на "невозможность установить контакт с рабочими массами". Теперь стало понятным, почему массы "могут полностью измениться", почему "они бессознательны и способны приспособиться к любой форме власти и бесчестья". Стало понятно, каким образом фашисты отравляют массы расизмом. Стали понятны чувства беспомощности и бессилия, овладевшие социологами и политиками с чисто экономической ориентацией перед лицом катастрофических событий первой половины XX столетия. Теперь стало возможным установить связь между любой формой политической реакции и ее источником - "эмоциональной чумой", которая с момента вторжения авторитарного патриархата неуклонно укрепляла свои позиции в психологических структурах народных масс.

Таким образом, задача революционно-демократического движения заключается в том, чтобы способствовать развитию (а не спускать сверху указания!) народных масс, которые в результате тысячелетнего подавления их жизни стали равнодушными, неразборчивыми, биопатичными и покорными. Необходимо стимулировать их развитие так, чтобы они научились немедленно распознавать любую форму подавления и устранять его быстро, окончательно и бесповоротно. Легче предотвратить невроз, чем лечить его. Легче сохранять организм здоровым, чем избавлять его от немощи. Легче поддерживать функционирование социального организма без диктаторских институтов, чем избавляться от них. Задача подлинно демократического руководства заключается в том, чтобы побудить массы превзойти себя. Но массы могут превзойти себя только тогда, когда в их среде сформируются социальные структуры, которые будут не состязаться с дипломатами в политической алгебре, а обдумывать и ясно выражать от лица масс то, что сами массы не могут обдумать и ясно выразить в силу нужды, отсутствия подготовки, привязанности к идее фюрера, а также иррационализма. Короче говоря, мы считаем народные массы ответственными за каждый социальный процесс. Мы требуем, чтобы они несли ответственность, и боремся с их безответственностью. Мы обвиняем их, но не так, как обвиняют преступника.

Создание нового, подлинно общественного строя имеет большее значение, чем ликвидация авторитарно-диктаторских социальных институтов. Необходимо больше обращать внимание на создание нового строя, чем на создание новых институтов, ибо новые институты неизбежно приобретут авторитарно-диктаторскую форму, если с помощью образования и социальной гигиены не будет устранен авторитарный абсолютизм, укоренившийся в характерологических структурах народных масс. Это отнюдь не означает, что мы противопоставляем революционных ангелов реакционным демонам, алчных капиталистов щедрым рабочим. Для того чтобы социология и массовая психология действительно стали подлинной наукой, необходимо освободить их от политического, черно-белого видения происходящего. В первую очередь они должны учитывать противоречивый характер человека, воспитанного в авторитарных условиях, и помогать обнаруживать, ясно выражать и устранять реакционно-политические элементы в психологической структуре и поведении трудящихся масс. Разумеется, настоящие специалисты в области социологии и массовой психологии не должны самоустраняться от участия в этом процессе. Теперь ясно, что одной только национализации или социализации недостаточно, чтобы внести хотя бы микроскопические изменения в рабское состояние человечества. Участок земли, приобретаемой для постройки дома, в котором можно жить и работать, составляет лишь предварительное условие жизни и работы; это - не жизнь и работа. Рассмотрение экономического процесса как сущности биосоциального процесса на уровне общества равнозначно отождествлению земельного участка и дома с воспитанием детей, гигиеной и работой с танцами и музыкой. Возвращение Советского Союза к авторитарной форме правления произошло благодаря такому, чисто экономическому, мировоззрению (против которого столь энергично выступал Ленин в свое время).

Предполагалось, что экономический процесс, осуществляемый Советами, позволит изменить народ. Во всяком случае такие надежды существовали в 1920 году. Разумеется, ликвидация безграмотности и превращение аграрной страны в индустриальную являются огромными достижениями. Но их нельзя отнести к числу чисто социалистических достижений, ибо ультракапиталистические правительства также способны осуществлять аналогичные преобразования, причем нередко в более широких масштабах.

После 1917 года основной вопрос массовой психологии стоял так: обеспечит ли культура, возникшая в результате социального переворота в России, создание общества, принципиально отличного от царского авторитарного строя? Будет ли новый общественно-экономический строй российского общества воспроизводиться в характерологической структуре личности? Каким способом он будет воспроизводиться? Будет ли новый "советский человек" свободной, неавторитарной, разумной, саморегулирующейся личностью? Будет ли он передавать эти способности своим детям? Позволят ли элементы свободы, сформированные таким образом в структуре личности, сделать ненужной и невозможной любую форму авторитарного правления? Существование и несуществование авторитарно-диктаторских институтов в Советском Союзе послужат критериями оценки характера формирования советского человека.

Понятно, что весь мир напряженно следил за развитием событий в Советском Союзе. В одних странах к этим событиям относились с опаской, а в других - с восторгом. Однако в целом отношение к Советскому Союзу не отличалось рациональностью. Одни защищали советскую систему столь же необъективно, как другие критиковали ее. Существовали группы интеллектуалов, которые полагали, что "Советскому Союзу тоже есть чем гордиться". Это напоминает того гитлеровца, который заявил, что "среди евреев тоже есть порядочные люди". Такие эмоциональные суждения лишены смысла и ценности. Одним словом, они ни к чему не приводят. Руководители Советского Союза вполне справедливо жаловались, что люди, практически ничего не делая для построения российского общества, занимаются лишь выискиванием недостатков.

Продолжалась борьба между рационально-прогрессивными силами общественного развития и реакционными силами, препятствовавшими развитию общества и стремившимися возвратить его к предыдущей стадии развития. Благодаря Марксу, Энгельсу и Ленину экономические условия поступательного развития общества были значительно лучше поняты, чем силы, тормозившие развитие общества. Никто не собирался ставить проблему иррационализма масс. Поэтому направленное на достижение свободы движение, которое вначале представлялось столь перспективным, остановилось, а затем и возвратилось к авторитарной форме.

Осмысление механизма указанного регресса представляется более плодотворным, чем отказ признать факт его существования. Европейские коммунистические партии отвергали регресс, однако религиозно-фанатическая защита всего происходящего в Советском Союзе лишала их возможности практически решить социальные проблемы. В то же время можно с уверенностью утверждать, что естественнонаучное разъяснение иррациональных противоречий характерологической структуры личности в конечном счете будет больше способствовать развитию Советского Союза, чем бессмысленные завывания о спасении. Такой научный подход может показаться неприятным и болезненным, но в действительности он определяется более глубокими чувствами дружбы, чем политическими лозунгами. Это хорошо известно тем советским людям, которые заняты повседневной практической работой. Я могу лишь подтвердить, что в то время судьба советской системы тревожила врачей и педагогов с сексуально-энергетической ориентацией не меньше, чем ее горячих поборников.

Эта тревога, разумеется, была оправданна. На промышленных предприятиях первоначальная "тройственная дирекция" и демократические консультанты по экономическим и производственным вопросам были заменены на авторитарное "ответственное" руководство.

Первые попытки ввести в школах систему самоуправления (план Дальтона) потерпели неудачу; в системе образования были вновь приняты старые авторитарные правила.

В армии первоначальная демократическая офицерская система была заменена на жесткую иерархию званий. Вначале звание "маршала Советского Союза" казалось непонятным новшеством, а затем стало вызывать чувство тревоги, так как ассоциировалось с "царем" и "кайзером".

В области сексуально-энергетической социологии накапливались свидетельства о возвращении к авторитарно-моралистическим взглядам и законам. Этот процесс подробно рассмотрен во второй части моей книги "Die Sexualitt im Kulturkampf", изданной в 1936 году42.

В области человеческих взаимоотношений получают все большее распространение подозрительность, цинизм, приспособленчество и слепое повиновение. Если в 1929 году в настроениях обычных советских людей преобладали надежды на успех революции и героическое стремление принести жертвы для выполнения пятилетнего плана, то в 1935 году в чувствах и мышлении народа ощущались уклончивость, смятение и непостоянство. Отмечались цинизм, разочарование и своего рода "житейская мудрость", которые трудно сочетались со стремлением к серьезным социальным целям.

Культурная революция в Советском Союзе потерпела неудачу. Более того, откат культурного процесса положил конец энтузиазму и надеждам всего мира.

Руководство страны не виновно в том, что происходит социальный регресс. Но руководство, несомненно, способствует регрессу, когда: 1) выдает регресс за прогресс, 2) объявляет себя спасителем мира и 3) расстреливает тех, кто напоминает ему об его обязанностях.

Такие руководители неизбежно должны уступить место другим руководителям, которые будут придерживаться общепризнанных принципов социального развития.

СТРЕМЛЕНИЕ К СОЦИАЛИЗМУ

Социалистические движения и стремление к социализму существовали задолго до появления научного знания о социальных предпосылках установления социализма. Тысячелетия шла борьба обездоленных со своими угнетателями. Эта борьба позволила ученым понять стремление угнетенных к свободе, а не наоборот, как полагают фашисты. Нельзя отрицать, что в годы с 1918 по 1938, т. е. в годы, имевшие огромное социальное значение, социалисты потерпели весьма ощутимые поражения. В тот период, когда существовали точные данные о зрелости и рациональности социалистического освободительного движения, рабочее движение раскололось, обюрократилось и отошло от исходного стремления к свободе и истине.

Социалистические настроения миллионов людей суть не что иное, как страстное стремление освободиться от любой формы угнетения. Но это стремление к свободе сочеталось с боязнью ответственности и поэтому проявилось в виде компромисса. Боязнь народных масс брать на себя социальную ответственность привела социалистическое движение в сферу политики. Но в научной социологии Карла Маркса, подвергшего анализу экономические условия социальной независимости, мы не находим упоминаний о государстве как цели социалистической свободы. "Социалистическое" государство - это изобретение партийных бюрократов. Предполагалось, что установить свободу должно государство, а не народные массы. В дальнейшем будет показано, что социалистическая идея государства не связана с теорией ранних социалистов; более того, она олицетворяет искажение социалистического движения. При всей неосознанности процесса формирования этого искажения, в данном случае необходимо винить во всем структурную беспомощность народных масс, которые, несмотря на это, испытывали сильное стремление к свободе. Стремление к свободе в сочетании со структурным страхом перед ответственностью за самоуправление привело к возникновению в Советском Союзе государства, которое все более удалялось от первоначальной программы коммунистов и в конечном счете приняло диктаторскую, авторитарно-тоталитарную форму.

Теперь мы опишем в общих чертах социалистический характер наиболее значительных социально-освободительных движений.

Раннехристианское движение нередко по праву называют "социалистическим". Основоположники социализма рассматривали восстания рабов в древности и крестьянские войны в средние века как предвестников социалистического движения XIX и XX столетий. Отсутствие промышленности, средств международной связи и социологической теории не позволили им достичь успеха. По мнению основоположников, построить "социализм" можно только на международном уровне. С социологической точки зрения национальный или националистический социализм (национал-социализм = фашизм) суть не что иное, как абсурд. Строго говоря, этот термин предназначен для обмана масс. Представьте себе врача, который открывает лекарство для лечения определенной болезни и называет его "сывороткой". Затем появляется спекулянт, собирающийся заработать деньги на людских болезнях. Он составляет яд, способный вызвать определенную болезнь, которая в свою очередь вызывает у больного страстное желание выздороветь. Спекулянт называет этот яд "целебным средством". Он становится национал-социалистическим наследником врача - аналогично тому, как Гитлер, Муссолини и Сталин стали национал-социалистическими наследниками интернационального социализма Карла Маркса.

Чтобы быть точным, стремящийся разбогатеть на болезнях спекулянт должен назвать свой яд "токсином". Тем не менее он называет яд "сывороткой", так как ему прекрасно известно, что он не сможет продать токсин в качестве лекарства. Это применимо и к таким терминам, как "социальный" и "социалистический".

Произвольное употребление терминов, имеющих определенное значение, неизбежно приводит к безнадежной путанице. Понятие "социализм" нераздельно связано с понятием "интернациональный". Теория социализма предполагает наличие определенного уровня развития международной экономики. Империалистическая борьба за рынки, природные ресурсы и центры влияния неизбежно перерастает в хищнические войны. Экономическая анархия неизбежно становится основным препятствием на пути дальнейшего роста общественной производительности. Хаотический характер экономики неизбежно становится очевидным для всех: например, для приостановки резкого падения цен уничтожают излишки продуктов в то время, когда большинство народа голодает. Частное присвоение коллективно произведенных товаров неизбежно вступает в острое противоречие с общественными потребностями. Международная торговля неизбежно приходит к пониманию, что тарифные границы национальных государств и рыночный принцип составляют непреодолимые барьеры.

После 1918 года на всей планете получили огромное развитие объективные общественно-экономические предпосылки для формирования международных подходов. Аэроплан позволил сократить огромные расстояния, разделяющие народы и культуры. Интенсивный рост международных перевозок позволил начать стирание столь заметных в прошлые века различий в культуре. В XIX столетии между арабом и англичанином существовали более заметные различия, чем в середине XX столетия. На авантюристов налагаются все более суровые ограничения. Короче говоря, идет стремительный рост обшественно-экономических предпосылок развития интернационализма43. Однако экономическое развитие интернационализма не сопровождалось соответствующим развитием идеологии и структуры личности. Успешно развиваясь в экономическом направлении, идея интернационализма почти не продвинулась в области идеологии и в структуре личности. Об этом свидетельствует не только положение рабочего движения, но и появление в Европе националистических диктаторов: Гитлер в Германии, Муссолини в Италии, Дорио и Лаваль во Франции, Сталин в России, Маннергейм в Финляндии, Хорти в Венгрии и др. Никто не мог предвидеть появления такого раскола между общественно-экономическим прогрессом и регрессом в структуре личности. Отход рабочего интернационала на позиции национал-шовинистического социализма знаменовал собой нечто большее, чем крах старого освободительного движения, которое неизменно сохраняло интернациональный характер. Произошло беспрецедентное распространение эмоциональной заразы в самой гуще угнетенных общественных групп, которые, как полагали великие мыслители, должны построить новый общественный порядок. Самый низкий уровень "национал-социалистического" вырождения был ознаменован вспышкой расовой ненависти в среде американских белых рабочих по отношению к чернокожим рабочим и полной утратой общественно-политической инициативы и перспектив в ряде крупных профсоюзов. Когда идея свободы воспринимается на уровне сержантской ментальное, тогда она оказывается в незавидном положении. Старая жестокая несправедливость отомстила массам, которым нечего было продать, кроме своей рабочей силы. Безжалостная эксплуатация и безответственность могущественных капиталистов нанесли ответный удар, подобно бумерангу. Поскольку идея интернационализма не укоренилась в структуре личности, национально-социалистическое движение озадачило своих противников, когда начало использовать в своих целях страстное стремление к интернациональному социализму. Под руководством сержантов, вышедших из среды угнетенных, интернациональное социалистическое движение раскололось на ряд национально ограниченных, изолированных, враждующих между собой массовых движений, которые лишь казались революционными. Положение осложнялось еще и тем, что, благодаря старой интернациональной ориентации своих сторонников, некоторые массово-националистические движения стали интернациональными движениями. Итальянский и немецкий национал-социализм превратился в интернациональный фашизм. Строго говоря, он привлекал к себе массы на международном уровне, приняв форму извращенного "националистического интернационализма". В этой форме он подавил подлинно демократические мятежи в Испании и Австрии. Героическая борьба подлинных революционеров, оторванных от народных масс (1934-1936 гг.), походила на сражение под Фермопилами.

Во всем этом отчетливо проявился иррационализм как психологической структуры масс, так и политики вообще. В течение многих лет немецкие рабочие массы отказывались признать программу революционного интернационализма. И тем не менее после 1933 года они терпеливо снесли все страдания, вызванные подлинно социальной революцией, не воспользовавшись ни одним из ее завоеваний. Они жестоко заблуждались и потерпели поражение от своего собственного иррационализма, т. е. от страха перед социальной ответственностью.

Эти явления трудно понять. И тем не менее, несмотря на их кажущуюся непостижимость, мы попытаемся осмыслить эти явления.

После вступления Соединенных Штатов во вторую мировую войну получает все большее распространение интернациональная, общечеловеческая ориентация. В то же время у нас есть все основания опасаться, что такая ориентация может вызвать более фантастические иррационально-массовые реакции и более ужасные общественные потрясения, если авторитетные социологи и психологи не откажутся от своего высокопарного академизма и, пока еще не поздно, не примут активного участия в событиях и не попытаются помочь в их осмыслении. Центр тяжести социологических исследований сместился с экономики на психологическую структуру народных масс. Мы больше не ставим вопрос зрелости экономических предпосылок формирования рабоче-демократического интернационализма. Теперь перед нами стоит более важный вопрос: если предположить, что общественно-экономические условия интернационализма достигли полной зрелости, тогда какие помехи могут вновь предотвратить укоренение и развитие идеи интернационализма в идеологии и структуре личности? Каким образом можно преодолеть на массовом уровне социальную безответственность и склонность подчиняться авторитету, пока еще не поздно? Как можно предотвратить превращение этой второй международной войны, которую справедливо называют идеологической, а не экономической войной, в новый, более жестокий, шовинистический, фашистско-диктаторский национализм? Политическая реакция живет и функционирует в структуре личности, в мышлении и действиях угнетенных масс, принимая форму характерологической защиты, страха перед ответственностью, неспособности к свободе и, наконец, эндемического нарушения биологических функций. Это - печальные реальности. Судьба грядущих столетий зависит от нашей способности или неспособности решить эти проблемы с помощью естественной науки. Руководители общества несут огромную ответственность. Ни одну из этих проблем невозможно решить с помощью политической болтовни и формальностей. Наш основной лозунг: "Хватит! Хватит политики! Решим основные социальные проблемы!" - это не игра словами. Самое поразительное - это то, что население Земли никак не соберется с силами, чтобы покончить с горсткой угнетателей и поджигателей войны. Страстное стремление человека к свободе не находит реального воплощения из-за множества точек зрения на возможность оптимального достижения свободы без принятия на себя непосредственной ответственности за болезненную перестройку структуры личности и социальных институтов.

Анархисты (синдикалисты) стремились установить общественное самоуправление, отказываясь признать значение неспособности личности к свободе и отвергая любую форму управления развитием общества. Они были утопистами и поэтому потерпели неудачу в Испании. Они видели только страстное стремление к свободе, но путали его с реальной способностью быть свободным и способностью жить и работать без авторитарного правления. Анархисты отвергали партийную систему, но затруднялись ответить на вопрос, как народным массам научиться самим управлять своей жизнью. Немногого можно достигнуть одной ненавистью к государству. Нудистские колонии тоже не дали ощутимого результата. Проблема глубже и серьезнее.

Христиане с интернациональной ориентацией проповедовали мир, братство, сострадание и взаимопомощь. Они занимали антикапиталистическую позицию и рассматривали жизнь личности в интернациональном контексте. В принципе, их идеи соответствовали концепциям интернационального социализма, и поэтому они называли себя христианами-социалистами (например, в Австрии). В то же время на практике они отвергали каждый шаг общественного развития, направленный на достижение цели, которую очи провозглашали своим идеалом. В частности, католическое христианство давно отказалось от революционного (т. е. мятежного) духа раннехристианского движения. Католики соблазняли миллионы своих приверженцев мыслью о необходимости смириться с войной, видеть в ней "перст судьбы", "кару за прегрешения". Войны действительно являются следствием прегрешений, но совершенно иных прегрешений, чем те, которые имеют в виду католики. Для католиков мирная жизнь возможна только на небесах. Католическая церковь призывает смириться со страданием в этом мире и тем самым систематически подрывает способность личности вести активную борьбу за свободу. Она не протестует, когда бомбят соперничающие (православные) церкви, но как только бомбы стали падать на Рим, они стали взывать к богу и культуре. Католицизм формирует структурную беспомощность в народных массах, в результате чего, оказавшись в беде, они обращаются за помощью к богу вместо того, чтобы полагаться на свои силы и чувство уверенности в себе. Католицизм лишает психологическую структуру способности к наслаждению, внушая человеку страх перед наслаждением. Неспособность к наслаждению и страх перед наслаждением служат источником многих садистских проявлений. Немецкие католики благословляют немецкое оружие, а американские католики благословляют американское оружие. Один и тот же бог должен вести к победе двух злейших врагов. Здесь бросается в глаза иррациональная абсурдность ситуации.

Социал-демократы, придерживавшиеся бернштейнианского варианта марксистской социологии, тоже споткнулись на проблеме психологической структуры народных масс. Социал-демократы, подобно христианам и анархистам, опирались на компромисс между стремлением масс к счастью и их безответственностью. Поэтому они предлагали массам неопределенную идеологию, "обучение социализму", которое не подкреплялось практическим решением конкретных задач. Социал-демократы мечтали о социал-демократии и в то же время отказывались признать необходимость подвергнуть психологическую структуру народных масс кардинальным изменениям, чтобы придать ей социал-демократический характер и сформировать способность жить в условиях социал-демократии. Они не имели ни малейшего представления о том, что школы, технические училища и детские сады должны работать на основе самоуправления. Более того, они не понимали, что необходимо вести на объективной основе решительную борьбу со всеми реакционными тенденциями, в том числе и в своих рядах. Не учитывали они и необходимости насыщения термина "свобода" конкретным содержанием для претворения в жизнь социальной демократии. Представляется более целесообразным использовать все силы для борьбы с фашистской реакцией, когда находишься у власти, чем собираться с духом начать борьбу, когда потерял власть. Во всех европейских странах социал-демократия располагала достаточной силой, чтобы покончить с властью патриархата как в структуре личности, так и вне ее. Патриархат копил силы на протяжении тысячелетий, и наконец его усилия увенчались кровавым триумфом в форме фашистской идеологии.

Социал-демократия сделала роковую ошибку, предположив, что изуродованные властью патриархата народные массы способны к демократии и самоуправлению без предварительных изменений в их психологической структуре. Она отвергла добросовестные научные исследования (например, исследования Фрейда), направленные на осмысление сложной структуры личности. Поэтому социал-демократия вынуждена была принимать диктаторские формы в своих рядах и идти на компромисс за пределами своих рядов. Мы можем признать правомерность конструктивного компромисса, т. е. такого подхода, когда точку зрения другого человека, противника, необходимо понять и согласиться с ней, если она лучше вашей точки зрения. В то же время нельзя оправдать такой компромисс, при котором принципы приносятся в жертву опасениям ускорить конфронтацию. В этом случае нередко совершаются опрометчивые шаги, чтобы установить хорошие отношения со злейшим врагом, склонным к убийству. В лагере социализма царит дух Чемберлена.

В области идеологии социал-демократия занимала радикальную позицию, а на практике - консервативную. Такая формула, как "социалистическая оппозиция его королевского величества", показывает, сколь нелепой эта позиция выглядела. Социал-демократия невольно помогала фашизму, ибо массовый фашизм есть не что иное, как разочарованный радикализм плюс националистическая "мелкая буржуазность". Социал-демократия опиралась на противоречивую структуру масс, которую она не понимала.

Дата добавления: 2015-08-02