Желание. Нащупав ладонью левой руки на коленной чашечке небольшую коричневатую корочку

Нащупав ладонью левой руки на коленной чашечке небольшую коричневатую корочку, оставшуюся от старого пореза, мальчик нагнулся, чтобы присмотреться к ней повнимательнее. Корочка эта неизменно привлекала к себе его внимание, буквально зачаровывала его. Одним лишь фактом своего существования она словно бросала ему некий особый вызов, которому он никогда не мог противостоять.

"Так, — подумал он, — сейчас я отковырну ее, даже если она и не вполне подсохла, даже если серединка все еще держится, словно приклеенная, даже если будет черт-те знает как больно".

Кончиком пальца он принялся осторожно ощупывать края корочки, затем поддел ногтем, а как только стал приподнимать — совсем чуть-чуть и очень осторожно, — она внезапно отвалилась. Вся эта коричневатая лепешечка чудесным образом отслоилась, оставив после себя забавный маленький кружок гладкой красной кожи.

Чудесно! В самом деле, просто чудесно. Он чуть потер кружок — и совсем не больно. Затем он положил корочку себе на бедро и щелкнул ее пальцем — та отлетела в сторону и опустилась у края ковра, громадного красно-черно-желтого ковра, застилавшего все пространство холла от лестницы, на которой он сидел, до маячившей в отдалении входной двери.

Огромный ковер. Больше теннисного корта. Намного больше. Он пристально всматривался в него, испытывая при этом отчасти странное сдержанное удовольствие. Раньше он почему-то совершенно не замечал этот ковер, но сейчас, совсем неожиданно, краски его словно приобрели совершенно новую, загадочную яркость и, казалось, каким-то немыслимым, фантастическим образом набросились на него.

"А все очень просто, — сказал он про себя, — я знаю, что это такое. Красные части ковра — это раскаленные докрасна угли. И мне надо сделать вот что: мне надо пройти по нему до самой двери, ни разу не прикоснувшись к ним. Если хоть раз дотронусь хотя бы до одного, то сильно обожгусь. Даже больше того, весь обуглюсь. Черные же части ковра, это… да, черные — это змеи, ядовитые змеи, в основном гадюки, но также кобры, толстые, как стволы деревьев в самой своей середине, и если я дотронусь хотя бы до одной из них, она меня укусит, и я умру еще до начала ужина. Но если я доберусь дотуда, не обжегшись и избежав укуса, то завтра на день рождения мне преподнесут цветок мака!"

Он встал на ноги и забрался повыше на лестницу, чтобы лучше разглядеть безбрежное тканое пространство цвета и смерти. Но можно ли это сделать? Достаточно ли там желтого цвета? Ходить он мог только по желтому. Можно ли проделать подобное? Определенно, ему предстояла отнюдь не веселая прогулка; риск был слишком велик.

Лицо мальчика — венец бледно-золотистых волос, два больших голубых глаза, маленький заостренный подбородок — тревожно заглядывало вниз поверх перил лестницы. В некоторых местах желтое сильно сужалось, хотя в паре мест образовывались довольно широкие пятна, но они не доходили до самой двери. Для человека, который только вчера триумфально прошел весь выложенный кирпичом путь от конюшни до летнего домика, ни разу не ступив на трещины, прогулка по ковру не должна быть таким уж трудным делом. Вот только змеи… При одной лишь мысли о змеях он чувствовал, как страх, словно колкий электрический ток, пробегал по икрам его ног и даже забирался под подошвы ступней.

Он медленно спустился по ступеням и приблизился к краю ковра, после чего вытянул маленькую, обутую в сандалию ногу и осторожно опустил ее на желтое пятно. Затем подтянул и вторую ногу — места было достаточно, чтобы встать нормально. Так! Начало положено! Его сияющее овальное лицо пылало от возбуждения, хотя и казалось чуть бледнее обычного, а руки были вытянуты в разные стороны для сохранения равновесия. Он сделал следующий шаг, высоко пронеся ногу над черной тропой и тщательно примеряясь мыском к узкому желтому пятнышку по другую сторону от нее. Сделав второй шаг, он решил немного передохнуть и застыл в неподвижном напряжении.

Узкий канал желтого цвета неразрывно тянулся вперед на добрых пять метров и он робко двинулся по нему, делая крохотные шажки, словно идя по туго натянутой проволоке. В том месте, где желтый ручеек делал резкий изгиб в сторону, ему пришлось совершить очередной широкий шаг, на сей раз зависнув над зловещей смесью черного и красного. Неожиданно его шатнуло, но он энергично взмахнул руками на манер крыльев ветряной мельницы, чтобы сохранить равновесие, и благополучно преодолел препятствие, после чего снова сделал паузу, но уже по другую сторону от него.

Он основательно запыхался, поскольку все это время напряженно стоял на цыпочках, широко раскинув руки и крепко сжав кулаки. В данный момент он находился на большом и безопасном участке желтого цвета — пространства там хватало, так что можно было не опасаться упасть, а потому он стоял, колеблясь, отдыхая и где-то в глубине души желая навсегда остаться на этом большом и безопасном желтом острове. Однако страх остаться без желанного цветка заставил его продолжить испытание.

Он продвигался дальше, делая шаг за шагом, и после каждого из них останавливался, прикидывая, куда именно ступить дальше. Как-то раз ему даже предстоял выбор — пойти налево или направо. Он пошел налево, потому что хотя этот путь и казался ему труднее, однако в том направлении не так часто мелькали черные пятна. Особенно ему действовал на нервы черный цвет. Он быстро глянул поверх плеча, желая посмотреть, как далеко уже продвинулся. Оказалось, что он уже почти достиг середины и пути назад не было; в равной степени не мог он и прыгнуть вбок, поскольку до спасительной желтизны было слишком далеко. Затем, устремив взор вперед, он увидел, что прямо перед ним простирается сплошное море черного и красного, и тут же почувствовал в груди болезненный приступ страха — как тогда, на Пасху, когда он под вечер остался один в самой темной части леса Пайпера.

Он сделал следующий шаг, опустив ногу на единственное крошечное желтое пятнышко, находившееся в пределах его досягаемости, хотя на этот раз кончики его пальцев опустились в каком-то сантиметре от черного. Непосредственного соприкосновения с опасной зоной не было, он видел это даже без всякого касания — тоненькая желтая линия отделяла его мысок он черного, — но коварная аспидная змея все же шевельнулась, словно почувствовав близость добычи, приподняла голову и глянула на ногу блестящими крошечными глазками, словно наблюдая за тем, прикоснется он к ней или нет.

"Не касаюсь я тебя! И ты меня не ужалишь! Ты же знаешь, что не касаюсь!"

Рядом к первой змее бесшумно подползла еще одна и также приподняла голову — теперь это были уже две головы, две пары глаз, уставившихся на ногу и нацелившихся на маленький оголенный участок кожи, видневшийся прямо под ремешком сандалии. Мальчик высоко приподнялся на мыски и застыл в таком положении, неспособный пошевелиться от охватившего его дикого ужаса. Прошло несколько минут, прежде чем он решился двинуться дальше.

Следующий шаг должен был оказаться довольно длинным: прямо через всю ширину ковра тянулась глубокая извилистая река черного цвета, причем ситуация требовала от него пересечь ее в самой широкой части. Поначалу он подумал было о прыжке, но потом засомневался, удастся ли ему приземлиться точно на узкой желтой полоске по другую сторону. Он сделал глубокий вдох, приподнял одну ногу и медленно, сантиметр за сантиметром стал протягивать ее перед собой, дальше, еще дальше, потом ниже, ниже, пока наконец кончик сандалии не пересек опасный участок и не оказался на самом краешке спасительного желтого пятна. Затем он подался вперед, перенося вес тела на выдвинутую вперед ногу и намереваясь подтянуть к ней вторую.

Он напрягся, сначала было потащил, а затем уже рванул все тело вперед, но ноги стояли слишком широко, и ему не удалось это сделать. Тогда он захотел отпрянуть назад — но и это не получилось. Его словно раздирало надвое, и одновременно невозможно было даже пошевелиться. Он глянул вниз и увидел прямо под собой глубокую, извилистую черную реку. Отдельные ее места взволновались, начали распрямляться, скользить взад-вперед и переливаться омерзительным, маслянистым блеском. Он снова зашатался, отчаянно замахал руками, желая сохранить равновесие, но только ухудшил свое положение — тело его стало заваливаться в сторону. Он стал крениться вправо — поначалу медленно, а потом все быстрее и быстрее, и в последнее мгновение инстинктивно вытянул руку, чтобы остановить падение, но уже в следующий миг перестал видеть перед собой что-либо, кроме этой самой обнаженной руки, уходящей вправо и погружающейся в самую середину огромной, сверкающей массы сплошной черноты. Едва коснувшись ее, он издал один-единственный пронзительный крик ужаса…

А снаружи, на солнце, далеко за домом, мать искала своего сына.

Дата добавления: 2015-08-02