Рядовой, гранатометчик

— Мне повезло…

Я возвратился домой с руками, ногами, глазами, не обожженный и не сумасшедший. Мы уже там поняли, что война не та, на которую ехали. Решили: давай довоюем, останемся живыми, вернемся домой и там разберемся...

Мы — первая замена тем, кто входил в Афганистан. У нас не было идеи, у нас был приказ. Приказы не обсуждают, начни обсуждать — это уже не армия. Читайте Энгельса: “Солдат должен быть как патрон, в любое время готовый к выстрелу”. Хорошо запомнил. На войну едут убивать. Моя профессия — убивать. Я этому учился. Личный страх? Другого могут убить, а меня нет. Этого убили, а меня не убьют. Сознание не воспринимает самой возможности собственного исчезновения. А ехал туда не мальчишкой — тридцати лет.

Я там почувствовал, что такое жизнь. Те годы — одни из лучших, — так я вам скажу. Здесь наша жизнь серенькая, маленькая: служба — дом, дом — служба. Там мы все испробовали, узнали. Испытали истинную мужскую дружбу. Увидели экзотику: как клубится утренний туман в узких ущельях, будто дымовая завеса, бурубахайки — разукрашенные, с высоченными бортами афганские грузовики, красные автобусы, внутри которых едут люди вперемешку с овцами и коровами, желтые такси. Там есть места, похожие на лунный пейзаж, что-то фантастическое, космическое. Одни вечные горы, кажется, человека на этой земле нет, только камень живет. И этот камень в тебя стреляет. Просто чувствуешь враждебность природы, даже ей ты чужой. Мы жили между жизнью и смертью, и в наших руках тоже была чья-то жизнь и чья-то смерть. Есть ли что-нибудь сильнее этого чувства? Как там погуляли, мы нигде больше не погуляем. Как там нас любили женщины, они нигде больше так нас не будут любить. Все обострялось близостью смерти, мы все время крутились, мельтешили возле смерти. Много было разных приключений, мне кажется, я знаю запах опасности, как она пахнет, когда видишь свой затылок третьим глазом… Открывается третий глаз... Я все там испробовал и вышел сухим из воды. Там была мужская жизнь. У меня ностальгия… Афганский синдром...

Правое было дело или неправое было дело, никто тогда не задумывался. Мы делали то, что нам приказывали. Воспитание, привычка. Теперь, конечно, все переосмыслено, взвешено временем, памятью, информацией и правдой, которую нам открыли. Но это же почти через десять лет! А тогда существовал образ врага, знакомый из книжек, из школы, из фильмов о басмачах. Кинокартину “Белое солнце пустыни” я раз пять смотрел. И вот он, враг! И тебе хватило, досталось…У нас… У всех… Духовный опыт или войны, или революции, других примеров не внушили.

Мы заменили первых и стали весело забивать колышки будущих казарм, столовых, армейских клубов. Выдали пистолеты ТТ-44, времен войны, политруки с ними ходили. Ими только застрелиться или продать в дукан. Ходили, как партизаны, кто в чем, большая часть в спортивных трико, кроссовках. Я был похож на бравого солдата Швейка. Пятьдесят градусов жара, а начальство требует галстук и полную форму…Как положено по уставу от Камчатки до Кабула...

В морге — мешки с человеческим мясом... Шок! Через полгода... Смотрим кино... Трассеры на экран летят... Продолжаем смотреть кино... Играем в волейбол, начинается обстрел... Глянули, куда летят мины, играем дальше... Фильмы привозили про войну, про Ленина или как жена изменяет... А всем хотелось комедий... Комедий совсем не привозили... Он уехал — она с другим... Взял бы автомат и разрядил в экран! Экран — три-четыре сшитые вместе простыни под открытым небом, зрители сидят на песке. Раз в неделю банно-стаканный день. Бутылка водки — тридцать чеков. Золотая! Везли из Союза... По таможенной инструкции одному человеку разрешено везти две бутылки водки и четыре вина, а пиво в неограниченном количестве. Пиво сливаешь, заливаешь бутылки водкой. Этикетка “Боржоми”, попробуешь — сорок градусов. Закатанная банка с вареньем, рукой жены химическим карандашом написаны этикетки ”Черничное”, “Клубничное”,открываешь — сорок градусов. У нас собаку звали “Вермут”. Красный глаз, не желтеет. Пили “шпагу” — отработанный спирт с самолетов, антифриз — жидкость для машинного охлаждения. Предупреждаешь солдат:

— Пейте все, но антифриз не пейте.

Через день-два после того, как они прибыли, зовут врача:

— Что?

— Новенькие антифризом отравились...

Наркотики курил...Эффект разный…То “шубняк” нападал, ходишь замороченный, то любая пуля летит, а кажется, что в тебя целятся. На ночь выкуришь... Начинаются галлюцинации... Всю ночь семью вижу, жену обнимаю... У некоторых были цветные видения... Как кино смотрит... Первое время наркотики нам продавали в дуканах, потом давали бесплатно:

— Кури, русский! На, кури... — Бачата бегают и суют солдатам.

Хочется посмеяться …(Улыбается, но глаза грустные). Я не только страшное, но и смешное помню. Любимые анекдоты…

— Товарищ подполковник, как пишется ваше звание — вместе или раздельно?

— Конечно, раздельно. Проверочное слово “под столом”.

— Товарищ полковник, где копать?

— От забора и до обеда.

Умирать неохота…Непонятно и неохота… Паршивенькие мысли… Зачем пошел в военное училище, а не в строительное? Каждый день с кем-то прощались…Зацепил растяжку каблуком, услышал щелчок взрывателя и, как всегда в этом случае, не упал, не прижался к земле, а удивленно оглянулся на звук и принял на себя десятки осколков... Разорвало танк: днище вскрыло как консервную банку, повырывало катки, гусеницу. Механик-водитель пытался выбраться через люк, показались только его руки — дальше не смог, сгорел вместе с машиной. На кровать убитого в казарме никто не хотел ложиться. Появлялся новенький, по-нашему “заменщик”:

— Спи пока здесь... На этой кровати... Ты все равно его не знал...

Вспоминали чаще тех, у кого остались дети. Сиротами будут расти...Безотцовщина… Ну, а тех, кто никого не оставил? Девчонки новых женихов найдут, а матери новых сыновей вырастят. Все еще не раз повторится.

За войну нам удивительно дешево платили: каких-то два оклада, из которых один переводился в двести семьдесят чеков, из него высчитывали еще взносы, подписку на газеты, налог и прочее. В то время, как обычному вольнонаемному рабочему на Саланге платили по тысяче пятьсот чеков. Сравните с офицерским окладом. Военные советники получали в пять-десять раз больше. Неравенство обнаруживалось на таможне... Когда везли колониальный товар... У кого-то магнитофон и пара джинсов, а у кого-то видеосистема и к ней пять-семь чемоданов длиной с матрац, называли их “мечта оккупанта”, солдаты чуть волокут. Колесики не выдерживали… Плющились…

В Ташкенте:

— Из Афгана? Девочку хочешь... Девочка как персик, дорогой, — зазывают в частный бардак.

— Нет, дорогой, спасибо. Домой хочу. К жене. Билет нужен.

— За билет бакшиш давай. Итальянские очки будут?

— Будут.

Пока долетел до Свердловска, заплатил сто рублей и отдал итальянские очки, японский платок с люрексом и французский косметический набор. В очереди научили:

— Чего стоишь? Сорок чеков в служебный паспорт — и через день дома.

Беру на вооружение:

— Девушка, мне до Свердловска.

— Билетов нет. Очки надень и посмотри на табло.

Сорок чеков в служебный паспорт...

— Девушка, мне до Свердловска...

— Сейчас проверю. Хорошо, что вы подошли, тут один отказался.

Приезжаешь домой в отпуск — попадаешь в совершенно другой мир — в семью. Первые дни никого не слышишь, только видишь. Трогаешь их. Как вам рассказать, что такое провести рукой по головке своего ребенка...Утром на кухне запах кофе и блинчиков. Жена зовет завтракать...

Через месяц уезжать. Куда, зачем — непонятно. Об этом не думаешь, об этом просто нельзя думать. Знаешь одно: едешь, потому что надо. Служба такая. Ночью на зубах скрипит афганский песок, мягкий как пудра или мука. Только что ты лежал в красной пыли... Или в сухой глине... Рядом рычали БМП... Опомнился, вскочил — нет, ты еще дома... Уезжаешь завтра... Отец попросил заколоть поросенка... Раньше он режет поросенка, я не подойду, затыкаю уши, чтобы не слышать этот визг. Убегал из дому.

Отец:

— Давай подержи...

— Не так берешь...— Показываю. — В сердце ему, сюда... — Взял и проколол.

Каждый сам занимался своим собственным спасением. Сам! Я помню…

Сидят солдаты... Внизу идут старик и ослик... Они из гранатомета: шар-р-рах! Ни старика, ни ослика...

— Ребята, вы что, с ума сошли? Шли старик и ослик... Что они вам сделали?

— Вчера тоже шли старик и ослик... Шел солдат... Старик и ослик прошли, солдат остался лежать...

— А может, это другой старик и другой ослик?

Нельзя пролить первую кровь... Все время будешь стрелять во вчерашнего старика и вчерашнего ослика...

Довоевали. Остались живыми, вернулись домой. Теперь разбираемся...

Дата добавления: 2015-08-10