Ю. В. Ионова. Погребальные обряды корейцев

7 мая 2014 • 341 просм.

История, Корееведение, Культура • Ионова Ю. В.

Сеул. Погребальное шествие 1905 год

Погребальная обрядность занимала и продолжает занимать значи­тельное место в жизни корейцев. Несмотря на то что их погребальный ри­туал весьма подробно описан в литературе, этот вопрос еще недостаточно изучен.

Имеющиеся в Корейском отделе МАЭ ценные предметы конца XIX в., связанные с погребальными обрядами, позволяют уточнить и дополнить сведения о погребальных и траурных обычаях корейцев.

Весьма интересной является траурная одежда из коллекции, при­везенной Н. В. Кюнером. Это траурный плащ с тремя разрезами на по­доле (6072-87), шапка-колпак (6072-111), соломенная глубокая шляпа (6072-132). Интересны также траурный костюм (5946-1, 2) и халат из пеньки (5946-67), которые были переданы в МАЭ Государственным му­зеем искусства народов Востока в 1950 г.

Погребальные ритуалы корейцев не ограничивались выражением чувства утраты и необходимостью изоляции трупа — в них были сильны религиозные обрядовые действия. Изучение погребальных обычаев дает интересный материал для выяснения народных взглядов на жизнь и смерть, на душу и судьбу ее после смерти, на мир мертвых и отношение последних к живым. В погребальных обрядах корейцев обнаруживаются следы древнейших представлений, фиксируются нормы поведения и связанные с ними изменения обычаев. В Корее наблюдалось несколько форм погре­бений —• от выбрасывания покойника до сложных многомесячных обря­довых действий. Причем степень сложности обрядности в значительной степени была обусловлена существующей социальной дифференциацией феодального общества. Чем ниже было положение умершего на социаль­ной иерархической лестнице, тем проще, архаичнее были формы погре­бения.

В высших слоях корейского общества наблюдались сложные погре­бальные обряды, на развитие которых большое влияние оказала конфу­цианская идеология, Конфуцианство древнему культу предков придало определенную форму и предписало совершать в честь умерших родителей сложные погребальные, траурные и поминальные обряды.^[1] В XV в. ко­рейское правительство издало «Великое уложение для управления госу­дарством», в котором значительное место уделялось религиозным обрядам и церемониям. В конце XVII в. уложение было дополнено и издано для всеобщего сведения, устанавливались нормы и требования для проведе­ния погребений, ношения траурной одежды и совершения жертвоприно­шений во время поминок.^[2]

Исполнение этих предписаний считалось строго обязательным в выс­шем обществе Кореи. Уклонение от их выполнения было равносильно обесчещиваншо и нередко каралось преданием суду и строгими наказа­ниями. Контроль за проведением церемоний, связанных с почестями ро­дителей, возлагался на Палату обрядов и церемоний.

Для внедрения новых похоронных обрядов издавались обрядовые книги — «Церемонии похорон взрослых». Погребальные обряды, выпол­няемые в соответствии с конфуцианскими требованиями, исполнялись особенно ревниво государственными и военными чиновниками — янба- нями и получили распространение среды городского населения, что ка­сается сельского населения — крестьян, то в их среде продолжали бы­товать древние обычаи; среди бесправного несвободного населения Кореи, так называемых ноби (рабов, крепостных),^[3] наблюдалась наиболее древ­няя форма захоронения — выбрасывание покойника.

По свидетельству средневековой истории Корёса, «если ноби заболе­вал, то его не лечили, а выбрасывали на дорогу. Если же он умирал, то труп его не закапывали в землю, а выбрасывали на дорогу, и его кости глодало скопище собак».^[4]

Корейский историк Ким Сок Хён отмечает, что в поселениях ноби дольше всего сохранялись древние обычаи.^[5] В их среде влияние идей буд­дизма и конфуцианства было незначительным. В литературе отмечается, что у большинства отсталых народов, у которых имеется рабство, хотя бы в зародышевой форме, всегда существует погребальный ритуал для сво­бодных членов рода, в то время как тела рабов подчас просто выбрасы­вают в кусты.^[6] Сохранение древнего ритуала у корейцев объясняется не только актом социального пренебрежения к рабам, но также и бытованием среди этой группы населения древнейших, архаических черт в социальной и духовной жизни. Несмотря на то что правительство неоднократно принимало меры для ликвидации этого старого обряда (Палата обрядов и церемоний давала средства бедным для погребения покойников ^[7]), обычай выбрасывать покойников сохранялся в Корее до конца XIX в. «Трупы покойников до похорон, — писал русский путешественник конца XIX в. В. П. Карнеев, — ставят неподалеку от дома, часто около полей, завернутые в соломенные маты. Здесь часто их обгладывают собаки».^[8]

По свидетельству П. А. Дмитревского: «Бедные люди, не имеющие средства на погребение, собирают разное платье и перевязывают труп семь раз старыми холщовыми тряпками. Потом в удаленном от селения месте набирают сухого дерева и, сложив его кучей, кладут на него покой­ника, сверху плотно прикрывают соломой».^[9]

В. Серошевский отмечал, что к «пережиткам древпих погребальных обычаев принадлежит несомненно выбрасывание мертвецов прямо на двор под легкий соломенный навес, что до.сих пор делается в окрестности г. Кюнъ-сань (в Северной Чёлладо) — форма погребения, до сих пор практикующая в Северной Маньчжурии».^[10]

Кроме Маньчжурии подобная форма захоронения известна и в Мон­голии. Там умершего выносили в степь и оставляли на съедение собакам или ‘ хищникам.^[11]

Поедание трупа собакой рассматривалось как наиболее желательная форма его уничтожения. У корейцев, как и у монголов, с собакой связаны древнейшие религиозные представления: она выступает как предок-то­тем и как проводник в мир мертвых.

Подобная форма захоронения отражает, очевидно, древнейшие рели­гиозные представления, когда на ранней ступени развития человеческого общества смерть считалась вынужденной переменой жизни. Такая форма захоронения наблюдается у некоторых малых народов: ительменов (кам­чадалов), чукчей.

По описанию С. П. Крашенинникова, ительмены трупы мертвых, привязав ремнем за шею, вытаскивали из юрты и бросали почти у ее стен на съедение собакам. По их поверьям, тот, кого они съедят, на другом свете будет ездить на добрых собаках. Обычай оставлять трупы у юрт камчадалы объясняли тем, что враги, умерщвлявшие людей, видя мерт­веца, довольствовались его гибелью и другим уже не вредили.^[12] По их представлениям, люди после смерти, попадая под землю, живут там.^[13] В народных верованиях корейцев бытовали представления о том, что только после смерти великих людей остается некая духовная субстан­ция — душа. Поэтому в похоронных обрядах простых людей не заботи­лись о загробной жизни души. Обряды захоронения в древности соверша­лись без жертвоприношений и оплакивания покойников. Выброшенный или выставленный на всеобщее обозрение покойник сам, очевидно, счи­тался искупительной жертвой. Только в более поздние времена появ­ляются обряды, продиктованные чувством страха перед духом умершего и стремлением задобрить его.

Представления корейцев о том,.что только значительные люди, имею­щие социальный вес прхг жизни, продолжают оказывать влияние, воздей­ствие и после смерти, нашли свое отражение в обрядах погребения детей и холостых людей (по корейским нормам они не считались взрослыми): «Ребенка и неженатого молодого человека хоронили без обрядов. Труп такого человека завертывали в постельное белье, на котором он умер, покрывали рисовой соломой и хоронили».^[14] Детей, как правило, погре­бали в поле, на меже, иногда подвешивали к дереву: «Под скалой у рощи на сучьях деревьев были привязаны чурбаны, обвитые соломой. Оказа­лось, что это трупы младенцев мужского пола».^[15]

Помещение трупов на деревья известно у ительменов; они детей хо­ронили в дуплах.¹⁰

У древнемонгольских племен трупы умерших клали в лесу на ветви деревьев.^[16]

Захоронение детей без обрядов наблюдается и в настоящее время.

Таким образом, обычай выбрасывания трупов на съедение собакам, наблюдаемый среди низших слоев корейского общества, и обычаи подве­шивания трупов детей на сучья деревьев являются стадиально ранними явлениями и отражают древние представления корейцев о смерти и их отношение к покойникам. В древности у корейцев существовал обычай морить, поедать или сжигать живыми стариков.^[17] Со временем под влия­нием конфуцианства древние обряды менялись. Но старые обычаи оказы­вались весьма устойчивыми. Даже в законодательстве XVII в. мы нахо­дим предупреждение о том, что, «кто будет есть мясо мертвого человека, судится по закону о разбойниках».^[18]®

Закон требовал тщательного выполнения погребальных обрядов и строгого соблюдения траура. Однако сельское население не всегда могло ознакомиться с предписанными законом требованиями и при погребении покойников основным правилом для них, по словам нашего информатора Ян Ман Чуна, являлось стремление оказать почести умершему, а в какой форме, было не так уж важно. В деревнях к покойнику относились как к чему-то зловредному, нечистому, до погребения в земле труп держали в особых помещениях — тока, вынесенных за селения.

Несмотря на строгую регламентацию, в похоронных обрядах сохра­нялись древние ритуалы и локальные отличия. Так, обряд погребения был более сложен на севере страны, тогда как в Южной Корее особую сложность получили поминальные обряды. Даже когда обряды испол­нялись строго в соответствии с официальными требованиями и конфу­цианскими нормами, древнейшие представления настойчиво заявляли о себе. Например, широко практиковался обряд перезахоронения, изве­стный в Корее с древних времен: раскапывание могилы и перенесение костей умершего в другое место.

Традиционный похоронный обряд довольно полно описан в европей­ской и русской литературе. В свое время Росс сделал перевод книги «По­хоронный обряд взрослых»,^[19] а затем эти сведения попали в русские ра­боты.^[20] Поэтому нет необходимости особенно подробно останавливаться на описании обряда. Отметим лишь основные и наиболее интересные моменты. Когда в доме находился умирающий, принимались все меры для того, чтобы в доме и близ него была полная тишина. Умирающего клали на широкую доску так, чтобы он был обращен лицом к югу. Иногда в его ногах ставили кувшин с морской водой (соленой), сверх него — блюдо с золой, покрытое решетом. Сразу после смерти человека поднимали решето и осматривали золу. Если находили следы, напоминающие чело­веческие, то решали, что умерший возродится в человеческом образе. Если же в золе были узкие трещины, то считалось, что он переродится в змею или другое пресмыкающееся.^[21] На лицо умершего клали вату и при­крывали ею рот. Это делалось, как отметил Росс, для того, чтобы помешать выходу вонючего духа — янъчхи, который, если позволить ему вылететь, при соприкосновении с человеком, животным или даже с деревом спосо­бен их убить. В то же время таким способом пытались задержать душу в теле, так как верили, что до тех пор, пока душа остается в теле, есть надежда на жизнь.⁸³ В комнату вносили маленький столик с тремя блю­дами риса, тремя чашами сули (рисовая водка), рядом клали три пары соломенных сандалий, три куска бумажной ткани и плащ. Все это пред­назначалось для трех душ.^[22] Существует и другое объяснение этого об­ряда: «Из трех порций кушанья, — писал П. А. Дмитревский, — одна приносится в жертву духам, встречающим душу умершего, причем рыба, мясо, вино и плоды выбрасываются вне дома; вторая порция предназна­чается духам — руководителям умершего человека; третья — самому покойнику».^[23] В то же время слуга или родственник забирался на крышу дома. Там, стоя лицом к северу, он взмахивал курткой умершего и громко три раза произносил его имя, затем спускался в дом и накрывал этой одеждой покойника. В литературе значение обряда объясняется стремле­нием вернуть душу.^[24] Но среди простого народа, как нам удалось выяснить, обряд совершают с целью прогнать зловредного духа — квисина.Совре­менный американский исследователь Южной Кореи Осгуд пишет, что крестьяне значение этого обряда объясняли так: «Чтобы со временем душа не вернулась бы».^[25] В первый день после кончины труп омывали ароматной водой, тщательно расчесывали волосы и подстригали ногти на руках и ногах. Вычесанные волосы и срезанные ногти собирали в осо­бые мешочки, которые клали на дно гроба. После покойника ничего нельзя было оставлять, в противном случае это могло привести к ненужным осложнениям. Воду после омовения и гребень выбрасывали во двор в осо­бые ямы. В течение первых трех дней труп несколько раз одевали, причем ему закрывали лицо и в нескольких местах туго перевязывали. В этих обрядах прослеживается чувство страха перед умершим, стремление изо­лироваться, защититься от предполагаемого вреда или мести с его сто­роны. В основе страха, очевидно, лежит боязнь мертвецов, духа мертвых, которые якобы стремятся увлечь за собой живущих, особенно близких. И в то же время умершего кормили, перед ним ставили пищу, его охра­няли от сквозняков и т. д. Почитали не только труп, но и его замести­теля — хонбё (небольшая коробочка, в которую клали трижды свернутый лоскут холста). Этот интересный факт сообщил нам Ян Ман Чун. Вмести­лищем души умершего считалось его платье, поверх которого клали белую ленту^[26] или флаг.²⁰ На третий день тело помещали в гроб. Прежде чем положить его туда, одевалыцики распускали временно все повязки и пояса в надежде, не вернется ли жизнь вновь.В дом приходили четыре рассказчика, жалобным голосом повествующие о жизни и заслугах умер­шего. Первые три дня родственники не должны были покидать умершего, а обязаны были непрерывно плакать и причитать. Плакали по очереди, иногда для этой цели нанимали специальных плакальщиков. Дети умер­шего (сын, дочь, сноха) почти ничего не ели. В это время пищу в доме не готовили — ее приносили соседи.

Корейский гроб, модель

В крестьянских семьях гроб делали из сосновых толстых досок, ко­торые заготовляли еще при жизни. В высших слоях общества гроб делали из четырех толстых кедровых досок. Гроб имел форму высокого четырех­угольника с несколько скошенными передними стенками и был близок к китайскому (рис. 1). Гроб покрывался черным лаком, внутри высти­лался шелком. Бедные корейцы красили его черной краской, а внутри оклеивали бумагой. На дно гроба насыпали толстый слой угольного порошка, докрывали его листом бумаги и поверх всего помещали «семи­звездную доску» — доску с семью отверстиями, соответствующими семи звездам в созвездии Большая Медведица. В деревнях дно гроба засыпали травой, затем застилали одеялом и помещали изголовье. И только после зтого сыновья покойного вместе со слугами, сполоснув предварительно руки, опускали тело в гроб. Пустое простран­ство между телом и стенками гроба заполня­лось оставшейся от покойного одеждой и ва­той. Тело накрывали двумя покрывалами, называемыми «небесными». Крышка гроба закрывалась герметически и замазывалась воском и лаком. Когда закрывали крышку, родственники и друзья совершали жертво- р_ис. р Корейский гроб,

приношения и молились о благополучии модель (№ 6072-68).

умершего.^[27] По словам нашего информатора

Лим Ен Сена, в некоторых районах Северной Кореи бедные крестьянские семьи хоронили покойников без гроба: умерших помещали на «семизвезд­ную доску», семь раз перевязывали веревками, заворачивали в кусок ткани и березовую кору. Перед выносом покойного из дома совершали обряд поминания умершего. Во дворе устанавливали перевитые снопы рисовой соломы, перед ними становились, опираясь на посохи, дети умер­шего. Посох делали из бамбука, когда поминали умершего отца, или из сосны, когда поминали мать (бамбук — символ неба, отца, сосна — сим­вол земли, матери). Присутствующие во дворе родственники и соседи кланялись и выражали свое соболезнование по случаю смерти родителя. Вынос гроба происходил в нечетные дни: на. третий, пятый и седьмой; лучшим днем считался девятый. Янбане, как правило, хоронили спустя три месяца. Все это время гроб стоял во дворе в изготовленной для него беседке. В соответствующее время у гроба ставили завтрак, обед, ужин, любимые покойником плоды и цветы. По утрам приносили таз с чистой во­дой и вешали полотенце.

С погребением в землю связан целый комплекс обрядовых действий, обусловленных культовым отношением к земле и стремлением обеспечить покойного хорошим местом. Место для могилы выбирали пхунъсу — предсказали, геоманты. Они должны были тщательно исследовать ме­стность со всех сторон и с возможной точностью определить, соответствуют ли форма горы, горных вершин и стоки воды в этой местности дню рожде­ния, летам и прочим данным умершего.^[28] Выбор места для могилы — заня­тие хлопотливое и долгое. Правильно выбранное место, по народным представлениям, обеспечивало благо умершему, счастье и процветание живущим..

Хоронили непременно на скате холма или горы. Лучшим считался холм, с которого была видна самая высокая вершина в данной местности или по крайней мере третья по счету от выбранного холма, чтобы, как го­
ворилось, сын мог видеть деда или, еще лучше, прадеда. Предсказатель, выбрав такое место, садился и внимательно осматривал вокруг себя все верхушки, затем вставал и снова оглядывал окружающие вершины: если он при этом замечал такую вершину, которую сидя не видел, то выбранное место не годилось для могилы, так как всему потомству похо­роненного на этом месте угрожало стать ворами.^[29]

Глубину могилы также определял предсказатель, ибо ни закон, ни традиции ее не указывали. Ямы, как правило, были неглубокими. Могила рылась с соблюдением различных церемоний. Прежде всего с северной стороны выбранного места ставили невысокий камень — туда, вмести­лище духа земли или духа, охраняющего могилы.

Утром в день, предназначенный для рытья ямы, руководитель похо­рон, выбираемый из числа наиболее почтенных родственников, отправ­лялся на могилу и обозначал место, втыкая ветки сливы (их обычно было семь, что соответствует числу звезд Большой Медведицы). Одна ветка изображала голову, другая помещалась в середине, третья — в ногах. Остальные 4 ветки втыкались по краям очерченной могилы. У централь­ной ветки ставили посуду с едой и чаши с рисом и сули. При этом присут­ствующие родственники подходили к столу, поставленному у туди, пре­клоняли колени, жгли специальную траву, лили на землю воду, сжигали в большой медной жаровне бумагу и отвешивали несчетное количество поклонов. Руководитель церемонии (или «похоронный староста») стано­вился на колени у обозначенной им могилы, заливался горькими слезами и двукратно бил земные поклоны. Только после всего этого принимались за рытье ямы.

Вынос гроба к могиле совершался в указанный предсказателем сча­стливый день. Гроб покрывали черной, синей или красной тканью. На крышку клали шляпу и флаг с именем и титулами умершего. Гроб помещали в паланкин — громадные носилки, со всех сторон затянутые разрисованным балдахином. Во время приготовления гроба к выносу присутствующие жгли свечи, благовония, приносили подношения из пищи и вина и низко кланялись. Покойника выносили головой вперед. Когда переступали порог, считаемый шеей духа дома, совершали жертвоприно­шения и молитвы. Палрнкин с гробом несли специальные носильщики. Впереди гроба шли люди с сосновыми ветками и с флагами, на которых было написано имя умершего, и с бумажными полосами — манси («не­кролог»). Чем больше их было, тем считалось почетнее. Женщин хоро­нили без некролога. Иногда в процессии участвовали ряженые — паиъ- санъ, одетые в звериные шкуры и с масками на лице. Присутствие ряже­ных встречается и в настоящее время. Американский этнограф Осгуд пишет, что он наблюдал похоронную процессию, впереди которой шли 4 человека с масками (шириной около трех футов), каждая из которых имела по две пары выпученных глаз, оскаленный рот с выступающими зубами. Маски предназначались для устрашения злых духов, изображе­ние которых везли тут же на двуколке. За ними везли изображение ло­шадей — чхуксанма. Их позже сжигали на могиле, чтобы обеспечить скон­чавшегося транспортом в потустороннем мире.^[30] Интересно отметить, что в древности маски и изображения лошадей погребали вместе с умершими.^[31]

Перед гробом несли ящик с платьем покойного или хонбё. За гробом в самом конце кортежа шли в глубоком трауре сыновья и близкие покой­ного. По обеим сторонам процессии двигались факельщики с зажженными факелами; во время хода исполнялись похоронные песни. Запевала своим пением иод аккомпанемент народных инструментов регулировал ход процессии, в которой участвовало несколько десятков человек. Подроб­ное и весьма точное описание похоронной процессии оставил Н. Г. Гарин- Михайловский.

«Вот похороны, — писал он. — Большие парадные похороны. Умерла жена — уже старуха — богатого корейца. Процессия с воплями и плачем медленно проходит. Впереди всех верхом ыа лошади, по-мужски, жен­щина в сероватом и> тонкого рядна халате, повязанном веревкой. Жен­щина эта покрыта каким-то прозрачным серым мешком. Это любимая раба, на обязанности которой лежит оплакивать покойницу … За рабой тя­нется ряд хоругвей: на шестах доски с изображениями людей и невидан­ных зверей, громадные кольца золоченой и красной бумаги. Это деньги — деньги для ада, которыми там будет платить покойница. Их положат с ней в могилу. Она и здесь уже платит — идут двое и разбрасывают такие деньги по дороге. Это умилостивляет духов ада, и, следуя теперь за телом, они ни покойнице, ни ее родным, ни всем тем, мимо домов которых про­носят тело усопшей, не будут делать зла. Но для верности женщины каж­дого дома выносят на порог горсть сухих листьев, хворост, ельник и жгут его. Дым еще лучше денег отгоняет злых духов.

Ближе подходит процессия, и нестерпимей в неподвижном солнечном воздухе трупный смрад. Неудивительно: тело покойницы держали три месяца на дому прежде погребения. Вот и катафалк — громадные закры­тые носилки с балдахином, закрытые со всех сторон. Стенки его разно­цветные, поверху изображения страшных лиц, драконов, змей, священ­ных птиц. Впереди катафалка дети, родные, друзья. Сзади носилки; в передних сидит подруга покойной и громко плачет — это ее обязан­ность.

Процессия останавливается на перекрестке, где дорога сворачивает уже за город, и происходит последнее поминание в городе. Перед ката­фалком устанавливается богатый корейский стол с рыбой, но без мяса, так как это был пост, с чашками риса, с восковыми свечами. Впереди этого стола (не выше полуаршина) полусидят на коленях все мужчины, одетые в траур (такой же, как у рабы). Муж покойной читает какие-то бумаги, сын покойной, лет шестнадцати юноша, стоит перед столом, лицом к катафалку, и кладет частые земные поклоны или, складывая руки, поднимает и опускает их. Чтение нараспев, и иногда все подхватывают и повторяют припев. Какой-то, очевидно, сильный момент, потому что все заметались, припали к земле, и несколько искренних рыданий сли­вается со страстно тоскливым напевом. Кончилось. Все встают. Обед не­сут дальше, и вся процессия опять приходит в движение, медленно скры­ваясь где-то за городом в ярких лучах осеннего дня».^[32]

На кладбище носильщики ставили гроб на циновки с южной стороны ямы так, чтобы лицо покойника было направлено к северу. Ряженые кру­жились у края могилы. Совершали обычные жертвоприношения пищей и водкой, после чего «похоронный староста» бросался на землю с громкими рыданиями. Плач и причитания родственников прекращались иа некото­рое время только после спуска гроба в яму, а затем они возобновлялись с удвоенной силой, когда туда же спускали флаг с именем покойника. Затем руководитель траура совершал поклонение перед туди, около ко­торого стояли блюда с яствами, плодами и чаши с водкой. Содержимое каждого сосуда он черпал ложкой три раза и с поклонами закапывал в землю. Только после этого зарывали-могилу. Могильщики насыпали на гроб сначала смесь известки, угольного порошка и белого камня, а за­тем землю. В народе на гроб клали кору березы, чтобы земля не соприка­салась с гробом. Во время погребения били в гонги и барабаны. Над могилой насыпали обыкновенно круглый курганчик. Знатные янбани ста­вили каменные обелиски. Похороны завершались обильными жертво­приношениями водкой, которую лили на землю. Здесь же у могилы со­вершали общую трапезу и сжигали носильные вещи умершего.

По возвращении с кладбища перед домом молились, жгли бумагу, а затем входили и принимались за скромную трапезу. В это время явля­лись две-три шаманки — мудаяъ, переодетые покойником. Они под му­зыку рассказывали в первом лице известные происшествия из его жизни. «Заместителей» умершего — ящик с его одеждой либо хопбё — помещали в комнате предков, где они находились в течение всего траура и где перед ними ежедневно утром и вечером домашние ставили пищу. Если умер­ший был курящим, то раскуривали его трубку и вставляли ее в ящик. По истечении трех лет хонбё уничтожали и заменяли поминальной таб­личкой предков. Поминальная табличка считалась вместилищем души умершего. Она представляла собой деревянную дощечку длиной примерно около 30 см, шириной 7 см и толщиной 2 см. У знатных она делалась из каштанового дерева, выросшего в таком месте, куда не доносились лай собаки и пение петуха, т. е. далеко от человеческого жилья. Табличку красили в черный цвет, и на ней белыми иероглифами писали имя умер­шего. В боках дощечки проделывали отверстия, облегчающие проникно­вение в нее души усопшего. По конфуцианским представлениям, в таблич­ках с именем предков живут их души. Таблички тщательно оберегались. Похищение, порча, истребление табличек в Корее наказывалось весьма строго. Рабов за это предавали смерти. Преследование христианства на­чалось именно из-за того, что христиане, отвергая поклонение предкам, сжигали их таблички. Перед табличкой происходили поминки, ей прино­сили в жертву пищу, плоды, водку, цветы. Так ее чествовали до четвер­того колена, после чего зарывали в могилу.

Первые поминки совершали дети на следующий день после похорон родителей. Дальше поминали каждые десять дней и на новое полнолуние в продолжение двух-трех лет со дня смерти. Кроме того, поминки про­исходили также в день смерти и в день роящения умершего предка. Весь день накануне женщины готовили различные кушанья. На большом жертвенном столе, поставленном у северной стены комнаты, расставляли пирамидами редкие сорта фруктов, печений, миски с рисом, соусом и вином. За ними помещали ящичек с поминальной табличкой. Перед боль­шим жертвенным столом ставили на маленький стол жаровню с раскален­ными углями и благовонные палочки. Примерно в полночь все домашние мылись и надевали новое платье. Затем подходили к жертвенному столу, кланялись и открывали ящичек с поминальной табличкой. Втыкали ложку в рис. В это время соблюдали полнейшую тишину, так как малейший шум мог помешать принимать пищу предку. Спустя некоторое время ложку из риса вынимали, закрывали жаровшо и начинали всеобщую трапезу. На следующий день, как правило, отправлялись на могилу предка. Перед могилой ставили жертвенные дары, лили водку иа землю. Жертвоприно­шения вином совершали и под деревом, растущим у могилы. После этого присутствующие поедали принесенные дары. Считалось, что предок по­пробовал все вкусное и забрал запахи.

Кореец в траурной одежде

По представлениям корейцев, духи умерших образовывали как бы невидимую часть рода и семьи. Они требовали большого внимания и забот, так как mi приписывалась способность мстить и вредить. Отсюда тщатель­ное соблюдение всякого рода поминок по родственникам и ревностный уход за могилами предков, отсюда и постоянный страх, чтобы кто-нибудь не обидел покойников, не потревожил их сна. Нарушение кладбищенских границ, погребение чужого человека вблизи родственных могил вызывало кровавые и ожесточенные распри, в которых принимали участие целые деревни и роды и которые составляли 50% всех судебных дел в провин­циальных управлениях полуострова.^[33] По убеждению корейцев, удачный выбор ме­ста погребения родителей или вообще предков мог обеспечить потомству богат­ство, почести, удачи. Для того чтобы узнать, было ли место счастливым, через несколько лет раскапывали могилу и вскрывали гроб. Если тело изменило свое положение или почернело, то это счита­лось неопровержимым признаком того, что покойника постигла обида и что се­мейству угрожает несчастье. Родные обра­щались за советом к предсказателю и по его совету переносили тело в другую мо­гилу, соблюдая при этом в сокращении все похоронные обряды.

П. Ю. Шмидт во время путешествия по Корее присутствовал при вырывании тела из земли. «Над раскрытой могилой, — пи­сал он, — был раскрыт шатер, чтобы луч солнца не коснулся костей: от этого мо­жет случиться новое несчастье. Родствен­ники в глубоком трауре, сын покойного Рис. 2. Кореец в траурной одежде в особом траурном головном уборе были ^ 1521-33).

заняты собиранием костей, заворачива­нием их в бумагу и материю и укладыванием в новый гроб».^[34] Часто для переноса костей использовали кору с березы. Кости в новом гробу укладывали в таком порядке, чтобы образовался правильный ске­лет. У гроба расставляли разные яства. Присутствующие, рыдая, дважды поклонялись ему. После чего гроб на носилках переносили в новую мо­гилу, у которой осуществлялись такие же церемонии, как при первых похоронах. На следующий день распорядитель траура и родственники перед алтарем предка совершали жертвоприношения с обычными цере­мониями. Траурная одежда из желтой пеньковой ткани, надеваемая во время этих церемоний, снималась только спустя три месяца (рис. 2).^[35] Конфуцианство предписывало соблюдать по умершим предкам длитель­ный траур: по родителям — три года. Трехлетний траур был известен еще в период трех государств; в период Корё он сократился до ста дней, а в период династии Ли древний обычай был восстановлен.^[36] Согласно

«Великому собранию законов», определялись следующие сроки траура:
«По смерти своих родителей — три года. Женщины, вышедшие замуж, носят по своим родителям и родственникам траур меньше на один разряд (т. е. вместо трех лет один год). Тетки, сестры, дочери, внучки, расторгнув­шие брачные союзы, держат траур, как бы и не выходили замуж».^[37] Вообще все родственники покойного должны были соблюдать траур, продолжительность которого убывала соответственно степени родства. Супруги в случае смерти одного из них находились в глубоком трехлетием трауре. Во время самого глубокого трехлетнего траура по родителям, из которых два года считались тяжелым трауром, а год полутрауром, детям нельзя было заниматься трудом, ходить в гости и принимать посе­тителей, не следовало вообще проявлять какого-либо интереса к житей­ским делам, воспрещалось убивать живые существа, даже паразитов, кишащих в грязных одеждах. Во время траура не стригли волос и бород, не ели мяса, рыбьг, чеснока. Люди, находящиеся в трауре, считались как бы временно умершими для мирских дел и удовольствий. Жены покидали мужей. Дети, рожденные во время траура по родителям, считались незакон­ными, происхождение их — позорным; таких детей даже можно было продать в рабство. В этот период не справляли свадеб.

Во время траура носили специальную траурную одежду. В «Пяти разделах траура» «Великого собрания законов» предписывалось по отцу носить полный траур — чжан-цуй (одежда с отсеченным подолом) — три года (солдаты и простой народ носили полный траур по отцу и матери 100 дней, но разрешалось носить и три года). По матери траурную одежду — цзы-цуй (с ровным подолом) — носили также три года, но если был жив отец, то через 11 месяцев траурное платье меняли. Через 13 месяцев по­зволялось облегчение в трауре, через 15 месяцев траурное платье пере­ставали носить, хотя не поступали на службу и соблюдали некоторые по­ложенные правила все три года.^[38] Во время погребального обряда бли­жайшие родственники носили специальную траурную одежду — самбок чёса. В литературе имеются сведения, что при поминании отца сын поверх белого халата надевал коричневого цвета (цвет пеньки) халат с разрезан­ными сзади и заостренными книзу полами.^[39] Два комплекта такой траур­ной одежды имеются в корейских фондах МАЭ (№№5946-1, 2 и 6072-84; рис. 3). Она датируется, согласно документации, концом XIX в. Каждый комплект состоит из передника-юбки и халата. Они сшиты из грубой ред­кой пеньковой ткани. Юбка-передник — самшени (№ 5946-1; рис. 4) — представляет собой две широкие полосы, заложенные байтовыми склад­ками (длина полотнища 42 см, ширина пояса 16 см), пришитые к широ­кому поясу. Халат нокроя кимоно — самбоги (№ 5946-2) — имеет длин­ные рукава, прямые полы и воротник-стойку. На линии талии пришиты поперечная полоса ткани и четыре треугольных куска. Боковые швы халата не сшиты (длина халата 94 см, длина рукава 68 см, ширина рукава 45 см, ширина пришитой полосы 33 см).

Пеньковая ткань, из которой шили ритуальную траурную одежду, была в Корее, так же как в Маньчжурии и Китае,¹³ наиболее древней. Об этом свидетельствует крайне первобытный способ ее изготовления. Он заключался в том, что на выложенное каменьями дно ямы клали боль­шие камни, предварительно докрасна накаленные в печи, устроенной рядом с ямой. Конопля, связанная пучками, сваливалась в эту яму, а между пучками вставлялось несколько кольев. Затем коноплю прикры­вали толстым слоем грубой тяжелой травы, а на нее сверху наваливали землю и плотно утрамбовывали. Все это делалось настолько быстро, что камни не успевали остыть. После этого колья вытаскивали, а в образовавщиеся скважины наливали воду, которая, соприкасаясь с горячими каменьями, закипала. В таком положении пучки конопли оставались в продолжение суток, причем успевали настолько разбухнуть и размяг­читься, что волокна растения могли быть отделены друг от друга без вся­кого труда. Отделенные волокна, вымоченные и расчесанные, шли на из­готовление тканей, нитей, веревок.^[40]

Комплект траурной одежды (№ 6072-84). 1а— вид’ спереди; 16— вид сзади.

Рекомендации по покрою и раскрою траурной одежды давались в кни­гах по траурным обрядам. Траурная одежда изготовлялась в первые дни кончины всеми женщинами семьи. Ее шили большими стежками, как бы вчерне, для того чтобы подчеркнуть, в каком горе пребывал те, кто ее шил и кто будет ее носить.

Раскрой траурной оежды (№ 5946-1, 2).
1а— халат самбоеи,вид спереди; 1б— то же, вид сзади;

В период продолжительного траура носили пеньковую одежду. Пень­ковый халат обычного покроя, только с более широкими рукавами на­девали поверх белого халата. Затем стягивали его кушаком из той же ма­терии или длинной толстой пеньковой либо соломенной веревкой; волосы связывали длинной пеньковой.веревкой в палец толщиной так, чтобы концы веревки свисали вдоль щек.^[41] На голову надевали шапочку из пеньковой

ткани (рис. 5). Женщины вокруг головы повязывали жгут из рисовой со­ломы, иа макушку клали прямоугольный кусок ткани из пеньки, в косы вплетали белые лепты. Белый цвет считается в Корее цветом траура, и никакой другой цвет не допускался в одежде в этот период. Траурный наряд завершался белыми чулками и грубыми соломенными сандалиями с вплетенными матерчатыми белыми полосами. Необходимой принадлеж­ностью траурного наряда являлся посох, с которым лица, находящиеся в трауре, не расставались во время всех поминальных и погребальных церемоний.

Траурная шляпа и колпак

Для того чтобы шляпа держа­лась на голове, внутри ее де­лался каркас с обручем, к которому привязывались белые тесемки. Шляпа за-В первый год траура муж­чины при выходе на улицу надевали особую конусооб­разную глубокую шляпу из лучин бамбука (высота ее 29 см, ширина 56 см; рис. 6).

крывала не только голову, но и верхнюю часть лица. Нижнюю часть лица прикрывали экранчиком. Он состоял из куска материи, при­крепленного с двух сторон к деревянным палочкам-ручкам. Траурная одежда, исключая мужские шляпы и посохи, после похорон и положенного периода траура убиралась. Ее надевали во время церемоний, посвящен­ных годовой и двухлетней годовщине смерти, и во время переноса могилы. Мужская шляпа после окончания срока траура сжигалась.^[42]

С человеком, находящимся в трауре и носящим соломенную шляпу, никто не заговаривал. Он считался как бы нечистым и находился вне об­щества. Он не мог быть арестованным, даже если во время траура и со­вершил проступок.

Социальная значимость погребальной обрядности корейцев не вызы­вает сомнения. В. Серошевский справедливо отметил, что «продолжитель­ный и тягостный корейский траур является выражением родственной солидарности. Всякая обида, а тем более смерть родственника, подлежит отмщению. Пока это не случилось, ближайшие родственники налагают на себя тягостные ограничения, побуждающие их к скорейшему исполне­нию этой обязанности. До сих пор в Корее человек в трауре и преступник
носит то же название и обозначается тем же иероглифом. Люди, приготов­ленные к смерти, носят ту же одежду, что и находящиеся в трауре. Во­обще люди, потерявшие родителей, держат себя до сих пор в Корее так, как некогда держали себя в Японии люди-, скрывавшиеся от родовой мести в предназначенных для этого храмах и убежищах».^[43]

В похоронных обрядах корейцев видно двойственное отношение к по­койнику, С одной стороны, желание изолироваться, защититься от пред­полагаемого вреда, отмежеваться от контакта с покойником, продикто­ванное чувством страха и боязни духов мертвых, которым приписывалось стремление увлечь за собой живых людей, особенно близких родственни­ков. С другой стороны, наблюдается забота о нуждах покойника как про­явление социальных связей — духи умерших становятся покровителями семьи, от их расположения зависит благополучие живущих потомков.

¹⁰Народы Сибералири. М.—Л., 1956, стр. 982.

²³<Т. Ross. History of Corea, p. 32.

²⁹М. А. П о д ж и о. Очерки Кореи, стр. 182.

⁴³ В. С. Стариков. Предметы быта п орудия труда маньчжуров. СМАЭ, т. XXV, 1969, стр. 86.

^[1] Описание Кореи. Ч. II. СПб., 1900, стр. 388.

^[2]II. А. Дмитревский. Записки, составленные переводчиком при окруж­ном управлении на острове Цусима, Отано Кигаро. Зап. ими. Русск. геогр. общ. по общей геогр., т. XII, СПб., 1884, № 4, прил. («Великое собрание законов»).

^[3]Институт рабства в Корее сохранялся до конца XIX в., в этот период рабов на­считывалось около 1 млн человек.

^[4] Хрестоматия по истории средних веков Кореи. М., 1963, стр. 104.

⁶ К и м Сок X ё н. Классовая структура Кореи. Пхеньян, 1957, стр. 8 (на ко- рейск. яз.),

^[6] М. А, II т и н а. К вопросу об отражении общественного строя в погребальных обрядах первобытных иародов, СЭ, 1954, JSfs 3, стр. 66.

^[7] П. А. Дмитревский. Записки..., стр. 151.

^[8]Поездка генерального штаба полковника Кариеева и поручика Михайлова по Южной Корее в 1895—1896 гг. В кн.: По Корее. Путешествия 1885—1896 гг. М., 1958, стр. 194.

^[9] П. А. Дмитревский. Записки..., стр. 147.

Сб. МАЭ, т. XXIX

^[10]В. Серошевский.Корея. Очерки. Собр. соч., т. IV, СПб., [б. г.], стр. 215.

^[11]К. В. В я т к и и а. Монголы Монгольской Народной Республики. ТИЭ, нов. сер., т. LX, 1960, стр. 254—256.

^[12]С. П. Крашенинников. Описание земли Камчатки. М.—Л., 1949, стр. 443.

^[13] Там же, стр. 409.

^[14]J. Ross. History of Corea. Uncient and Modern. London, 1800, p. 317.

^[15]Поездка геньного штаба полковника Карнеева..., стр. 194.

^[16]Б. Я. Бичурин (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших, в Сред­ней Азии в древние времена. Ч. II. М.—Л., 1950, стр. 77.

^[17]АИЭ. Архив Кюиера, оп. 4, № 253/1, л. 14.

¹⁸П. А. Дмитревский. Записки..., стр. 279.

^[19]J. Ross. History of Corea, p. 217—220.

^[20]М. А. Б о д ж и о. Очерки Кореи, СПб., 1892, стр. 182—197; Описание Кореи, ч. II, стр. 388-405.

^[21]W. W. К о с k h i 11. Notes on same of the Laws, Customs and Superstitions of Korea. The American Anthropologist, vol. IV, 1891, № 2, p. 183.

6*

^[22] В. Серошевский.Корея, стр. 221.

²⁶ И. А. Д м и т р е в с к и й. Записки..., стр. 146.

^[24]Korea. Its Land, People and Culture of All Ages. Seoul, 1961, p. 625.

^[25] C. Osgood.The Korean and their Culture. N. Y., 1961,p. 115.

^[26]В. С e p о ш e в с к и й. Корея, стр. 221.

^[27] Описание Кореи. Ч. I. СПб., 1900, стр. 391.

^[28] П. А. Дмитревский. Записки.. 148.

^[29] Поездка генерального штаба полковника Кариеева.. стр. 195.

^[30] С. Osgood. The Korean aud their Culture, p. 150.

^[31]М. В. Воробьев. Древняя Корея. М., 1961, стр. 108.

^?5 Н. Г. Г а р и ц — М и х а й л о в с к и й. Собр. соч., т. 5, М., 1949, стр. 306— 308, ■

^зеВ. Серошевский.Корея, стр. 230.

^[34]П. Ю. Шмидт. На островах Тихого океана. В столице Кореи (из путешествия по Корее в 1900 г.). Л., 1928, стр. 11.

^[35]М. А, Под ж и о. Очерки Кореи, стр. 197.

^[36]Korea. Its Land.. p. 625,

^[37] П. А. Дмитревский. Записки..., стр. 152—153.

⁴⁴ Там же, стр. 250.

^[39] Поездка генерального штаба полковника Карнеева,.., стр. 195.

^[40] Описание Кореи, ч. I, стр. 193—194.

^[41] Там же, стр. 391.

⁴⁸ С. Osgood, The Korean and their Culture, p. 118.

^[43] В, Серошевский. Корея, стр. 233.

Источник: РАУК Ионова Ю.В. Погребальные обряды корейцев

Дата добавления: 2015-08-02