Осенняя кампания 1 страница

В отечественной историографии наступление Юго-Западного фронта, непосредственно сам Брусиловский прорыв, обыкновенно ограничивают маем – июнем. Тон такому подходу был задан участниками войны (и прорыва), желавшими, прежде всего, говорить о своих успехах, а не о неудачах, начавшихся с июля. Публикация сборника документов, посвященного наступлению армий Юго-Западного фронта, также была ограничена маем – июнем в связи с тем, что все выпускаемые сборники документов (Восточно-Прусская, Варшавско-Ивангородская, Лодзинская, Горлицкая операции), предназначенные для командиров РККА, преднамеренно посвящались маневренным периодам в войне на Восточном фронте.

И действительно, как раз в это время (май-июнь) на Юго-Западном фронте шли маневренные бои, свойственные именно для прорыва как способа преодоления неприятельской обороны. Тем не менее наступление армий Юго-Западного фронта в июне не только не прекратилось, но, по сути, только лишь начиналось, перейдя в июле в ожесточенные и кровавые позиционные бои, вообще свойственные сражениям Первой мировой войны в 1916 году (май – июнь на Юго-Западном фронте, скорее, стали исключением из правила ведения борьбы на европейских театрах военных действий после маневренной кампании 1914 года).

Неспособность русских военачальников вывести боевые действия на поле маневра, отказавшись от позиционной борьбы, стала основной причиной того, что прорыв как таковой уже завершился. А для нового прорыва сил и умения уже не хватило. Вернее всего, не хватило терпения для тщательной подготовки нового прорыва, то есть такой подготовки, что была проведена перед 22 мая. С другой стороны, общесоюзные договоренности требовали продолжения наступления.

Парикмахерская для раненых

Во-первых, с июля прорыв действительно превратился в «борьбу на истощение», по образцу Французского фронта. Во-вторых, вследствие того, что блестящие победы армий ген. А. А. Брусилова закончились уже в июне. Началась вновь тяжелая будничная работа войск по преодолению неприятельской обороны в условиях позиционной борьбы. И хотя впереди еще были победы отдельных армий на отдельных участках фронта, повторения грандиозных майских успехов, поддержанных в июне новым порывом войск, русское командование уже не получило.

Однако война продолжалась, и армии Юго-Западного фронта продолжали наносить удары по врагу, уже почти сломленному в мае – июне, но теперь обретшему «второе дыхание» ввиду невозможности русских развить оперативно-тактический прорыв в оперативно-стратегический. Наступать было необходимо, тем более что летом сражения заполыхали на всех фронтах – и во Франции, и в Италии. Осенью положение вещей для государств Четверного союза еще более осложнилось вступлением в войну на стороне Антанты Румынии, куда теперь переносилась сила тяжести борьбы на Востоке, ибо этого требовали англо-французские союзники.

Между тем громадные потери, понесенные русскими войсками в мае – августе, грандиозный (по меркам Восточного фронта, разумеется) расход боеприпасов, бездействие русских фронтов, стоявших севернее Полесья, – все это подрывало возможности русской Действующей армии по преодолению обороны противника. С. Г. Нелипович сообщает, что за июль Юго-Западный фронт потерял 312 000 чел., взяв 127 000 пленных, 204 орудия, 73 бомбомета и 482 пулемета в качестве трофеев[232].

Подходившие из глубины империи новые подкрепления не могли сравниться с теми великолепными войсками, какими располагал к 22 мая Юго-Западный фронт. А перебрасываемые с Северного и Западного фронтов отдельные корпуса не смогли исправить общей ситуации. Они либо вводились в бой разрозненно, либо использовались на направлениях, особенно сильно укрепленных австро-германцами.

Соответственно, условия борьбы в сентябре существенно отличались от того, что наблюдалось летом. Так, уже 7 сентября ген. А. А. Брусилов телеграфировал в Ставку, что огонь противника теперь нельзя подавить вследствие нехватки тяжелой артиллерии и особенно снарядов для тяжелых орудий. В этом, по мнению главкоюза, заключалось основное отличие осенних боев от летних. Если 22–24 мая оборона неприятеля была просто-напросто раздавлена и потрясена заранее подготовленными русскими артиллерийскими ударами, то теперь ничего не удавалось сделать. И во многом потому, что австрийский фронт был подкреплен германскими дивизиями, прибывшими сюда вместе со своей артиллерией, что сразу же склонило чашу весов в огневом противоборстве на сторону австро-германцев.

Таким образом, главная причина невозможности подавить огневую оборону врага, по мнению главкоюза, – нехватка тяжелой артиллерии. Если русские все еще испытывали проблему со снабжением Действующей армии средствами прорыва, в то же время противник, напротив, усилился техникой. В итоге русские несли большие потери при ничтожных результатах: «При таком положении увеличение числа войск вызывает большие потери, не принося существенной пользы»[233].

Попытки лобовых атак на германские укрепления, превращенные немцами по французскому опыту в неприступные форты, вели к огромным и одновременно бесцельным жертвам. При этом штаб Юго-Западного фронта не желал отказываться от переноса направления главного удара, продолжая упорствовать в ковельском районе. Здесь даже декларативные намерения наступать на Владимир-Волынский означали, что львиная доля штурмующих частей все равно, так или иначе, будет биться о стены Ковеля. Таким образом, сведя маневр к лобовому сражению против укреплений врага, генерал Брусилов потерял преимущество: одна только живая сила не могла вырвать победы у технически более сильного неприятеля.

Неудачи на ковельском направлении, ставшие уже перманентными, побудили наконец-то и командование Юго-Западного фронта отказаться от лобовых штурмов укрепленного района, унесших столько напрасных жертв. Но только 1 сентября А. А. Брусилов приказал 8-й армии ген. А. М. Каледина перенести удар на Владимир-Волынский. Однако при этом основные усилия вновь перекладывались на правый фланг 8-й армии, то есть все равно против Ковельского укрепленного района.

Представляется, что перенос удара был предпринят под давлением Ставки, где ужасались громадным и, что главное, бесполезным потерям. Так, 30 августа Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев дал указания Западному фронту начать с 3 сентября «демонстративные действия» для поддержки нового наступления армий Юго-Западного фронта. В сообщении главкозапу ген. А. Е. Эверту генерал Алексеев указывал: «Теперь наши серьезные наступательные действия на Стоходе не приведут к положительным результатам». Поэтому на ковельском направлении надлежит перейти к оборонительным действиям и, закрепившись, создать резерв для наступательной операции армий Юго-Западного фронта на владимир-волынском и львовском направлениях[234].

Русский дозор

К 1 сентября армии Юго-Западного фронта включали в себя (с учетом отдельных резервных дивизий и бригад) до тридцати пехотных и кавалерийских корпусов (нормального двухдивизионного состава):

– 8-я армия: 39-й армейский (три пехотные и одна кавалерийская дивизии), 40-й армейский (три пехотные дивизии), 1-й Гвардейский (две пехотные дивизии), 2-й Гвардейский (две пехотные дивизии), 8-й армейский (две с половиной пехотные дивизии), 5-й армейский (две пехотные дивизии) корпуса. Резерв – 5-й кавалерийский корпус и две стрелковые бригады;

– 11-я армия: 45-й армейский (полторы пехотные и одна кавалерийская дивизии), 32-й армейский (две пехотные, одна кавалерийская дивизии), 5-й Сибирский (две пехотные дивизии), 17-й армейский (четыре с половиной пехотные дивизии), 7-й армейский (пехотная дивизия и ополченская бригада), 6-й армейский (две пехотные дивизии) корпуса. Резерв – 3-й кавалерийский корпус, Сводная конная дивизия, стрелковая бригада;

– 7-я армия: 16-й армейский (три пехотные дивизии), 2-й армейский (две пехотные дивизии), 33-й армейский (три пехотные дивизии), 22-й армейский (три пехотные дивизии), 41-й армейский (две пехотные, одна кавалерийская дивизии) корпуса. Резерв – 7-й Сибирский (две пехотные и одна кавалерийская дивизии) и 2-й кавалерийский корпуса;

– 9-я армия: 12-й армейский (три пехотные, одна кавалерийская дивизии), 11-й армейский (две пехотные дивизии), 23-й армейский (две пехотные дивизии), 18-й армейский (три пехотные и одна кавалерийская дивизии), 3-й кавалерийский (одна пехотная и две кавалерийские дивизии) корпуса. Резерв – одна пехотная дивизия и одна казачья дивизия.

Сосредоточение сил было немалым (если в мае противники имели миллион бойцов с обеих сторон, то в сентябре южнее Полесья дралось уже до трех миллионов!) однако, конечно, теперь это не могло помочь: 3–7 сентября русские вновь и вновь безуспешно штурмовали позиции противника. Удивительно, но факт: в это время разочарованный июльскими неудачами тыл боялся, что русские понесут новое тяжелое поражение, что станет началом нового отступления в глубь империи. Так, бывший премьер-министр граф В. Н. Коковцов вспоминал, что в конце лета «все опасались новых неудач на фронте, говорили открыто о возможности захвата Петрограда и необходимости заблаговременной эвакуации его…»[235]. Иными словами, в тылу предпочитали вести разговоры о внутреннем положении страны и государственной власти, а не работать, сжав зубы, на войну.

Втянувшись в сражение за укрепленные полосы, русские растянулись и подставили свои фланги, которые теперь нечем было обеспечить: передача Особой и 3-й армий в состав Западного фронта означала, что больших резервов на Юго-Западном фронте опять не будет. Германцы же перегруппировались и 14-го числа нанесли сильный контрудар на участке у Корытницы, занимаемой ударной группой из 1-го Гвардейского (Гвардия была передана в 8-ю армию), 8-го армейского и 4-го Сибирского корпусов, захватив до трех тысяч пленных. Сибиряки (9-я и 10-я Сибирские стрелковые дивизии) потеряли 48 пулеметов, 3700 винтовок и два полевых орудия[236].

Основные бои здесь развернулись в районе так называемого «Квадратного леса» или, по немецкой терминологии – «Яйцевидного леса». На опушках и среди лесного массива погибли тысячи солдат и офицеров с обеих сторон. История германского 19-го ландверного полка так сообщает о сражениях у деревень Свинюхи и Корытница: «Русская гвардия показала, что она является действительно отборной частью. Бои были ожесточенные, наши потери огромны. Пали почти все командиры рот. Русские держались до конца и бесстрашно умирали, не отступая ни шагу»[237].

Эти сражения стали очередным шагом на пути к подрыву моральной устойчивости войск, проявлениям отдельных инцидентов неповиновения боевым приказам, укоренению психологии пораженчества. Первым явлением, как говорилось выше, стали проклятия командирам со стороны безнадежно атаковавших Ковель гвардейцев. В сентябре – новый этап морального разложения солдатов и офицеров, отчетливо видевших, что продвинуться вперед ударом в лоб невозможно, но вынужденных вновь и вновь бросаться в атаки, подталкиваемые приказами высших штабов. Комкор-8 ген. А. И. Деникин с ужасом вспоминал: «…к осени, после прибытия больших немецких подкреплений, установилось какое-то равновесие. [8-я] армия атаковала в общем направлении от Луцка на Львов – у Затурцы, Шельвова, Корытницы, вводила в бой большое число орудий и крупные силы, несла неизменно очень тяжелые потери и не могла побороть сопротивления врага. Было очевидно, что здесь играют роль не столько недочеты управления и морального состояния войск, сколько то обстоятельство, что наступил предел человеческой возможности. Фронт, перенасыщенный смертоносной техникой и огромным количество живой силы, стал окончательно непреодолимым и для нас, и для немцев. Нужно было бросить его и приступить, не теряя времени, к новой операции, начав переброску сил на новое направление… В начале [сентября] еще как-то верилось в возможность успеха. Но скоро не только среди офицеров, но и в солдатской массе зародилось сомнение в целесообразности наших жертв…»[238]

И лишь теперь войска 7-й и 11-й армий должны были совместными действиями наступать на Львов. Но что это мероприятие могло дать в условиях, когда австрийские армии стали чуть ли не наполовину состоять из германских войск, а львовское направление вообще защищала Южная германская армия ген. Ф. фон Ботмера? Вдобавок немцы поспешили укрепиться так, словно бы они находились во Франции, где искусство полевой искусственной фортификации достигло своего совершенства. С 3 сентября, в течение недели, русские наступали по всему фронту и везде были отражены. В. В. Вишневский вспоминает о боях под Свинюхами следующим образом: «Истребление Гвардии! Атаки 3 и 7 сентября! Никакой артиллерийской подготовки не было. Перед нами густые ряды немецких проволочных заграждений, сквозь которые немыслимо пройти. На проволоке повисли сотни трупов егерей. Под ураганным орудийным и пулеметным огнем мы несколько раз выходили из окопов и с криком «ура» бросались на проволоку. Падали убитые и раненые. Утопая в жидкой осенней грязи… Более жестокой, более бессмысленной битвы я не видел ни до, ни после боев у Свинюх. Что может быть ужаснее армии без руководства!»[239] Однако великий князь Павел Александрович так и остался на посту командира 1-го гвардейского корпуса.

Русские пулеметчики

Успехи на всех направлениях ограничивались исключительно тактическими выгодами, причем германцы старались повсюду наносить немедленные контрудары, дабы выровнять фронт. Неприятель, выиграв за лето время, сумел из последних сил зацепиться за новые рубежи обороны. Казалось бы, что необходимо лишь минимальное усилие, дабы вновь опрокинуть австрийцев, чьи потери за лето превысили все возможные и невозможные пределы. Немногочисленные германские части, расставленные на наиболее опасных участках фронта, возможно, и не сумели бы удержать яростный напор русских, подобный майскому наступлению. Но этого напора русские теперь и не могли дать.

Тщательно и бережно взлелеянные за зимнюю передышку кадры были беспощадно истреблены в летних сражениях под Ковелем, куда шли лучшие резервы. В сентябре приток пополнений на Юго-Западный фронт практически прекратился, так как в войну вступила Румыния, и требовалось уделить преимущественное внимание 9-й армии ген. П. А. Лечицкого, действовавшей на стыке образовавшегося русско-румынского фронта. Всего за летний период Юго-Западный фронт разновременно получил на усиление тридцать пять пехотных и три кавалерийские дивизии (отсюда и перевес над противником в более чем триста тысяч человек, при том, что в начале наступления (к 22 мая) этот перевес был вдвое меньше). Но ген. А. А. Брусилов не оправдал надежд Ставки и страны, продолжив все лето бросать войска в топку «ковельской бойни».

В свою очередь, австро-германцы делали все возможное, чтобы усилить качество своих изрядно потрепанных летними боями войск. В 1916 году немецкое командование приказало формировать части специального назначения – штурмовые батальоны при каждой армии или сводной группе; кроме того, каждая рота должна была иметь один штурмовой взвод. Именно на эти части выпадала участь служить острием при атаках и контратаках.

Первоначально штурмовые батальоны формировались на Западном фронте, где противоборствующие стороны не могли выйти из тупика вязкой позиционной борьбы. Но затем эта практика распространилась и на Восточный фронт. Более того – в конце лета 1916 года к формированию штурмовых батальонов приступило и австро-венгерское командование, для чего австрийские офицеры откомандировывались во Францию, дабы ознакомиться на практике с действиями специальных частей. Смысл создания штурмовых войск предстает, например, в приказе командующего 7-й германской армией (Франция) ген. Р. фон Шуберта от 13 сентября 1916 года: «Специальное обучение штурмовому делу становится совершенно необходимым. Продолжительность войны, развитие технических средств противника и успехи его пехоты, наконец, трудности, представляемые окопным боем как для офицеров, так и для солдат, все это заставляет не только усилить наступательную мощь пехоты и саперов, но и отдать в распоряжение командного состава какую-нибудь часть специального назначения, обученную с особой тщательностью»[240].

Противник сумел рационально использовать свои резервы, распределяя их по оперативным группам, перебрасывавшимся с одного участка фронта на другой, в зависимости от степени тяжести создававшегося там кризиса. Ученый пишет, что остановить русское наступление «в большой степени удалось именно путем заблаговременного создания сильных резервов и быстрой переброски подкреплений. Однако на первом этапе противник увлекался нагромождением резервов, что ослабляло войска первой линии, в несколько раз иногда уступавшие по численности атакующим. Только к осени была выработана система ударных резервов, находящихся в распоряжении командующих многочисленными оперативными группами»[241].

Впрочем, и в России еще был сравнительно мало затронутый ожесточенными боями род войск – кавалерия. Недостаток железнодорожных возможностей и транспортных мощностей вообще в деле подвоза резервов к местам боев было возможно, хотя и в частичном масштабе, восполнить активными действиями кавалерии по изоляции района операции от подхода резервов противника. Как писал Н. Н. Головин, «одной из причин того, что Галицийская победа в 1916 году не дала тех стратегических результатов, которые можно было ожидать, является то, что требуемые для этого оперативные перевозки оказались совершенно не под силу нашим железным дорогам»[242].

Однако конница была «законсервирована» в окопах, неизвестно от кого прикрывая оголявшиеся участки фронта, и ее бездеятельность позволила неприятелю беспрепятственно наращивать свои силы для отражения постепенно выдыхавшихся русских атак на наиболее опасных направлениях. Не сумев правильно распорядиться распределением ударных группировок на тех участках фронта, что были более доступны для развития успешного прорыва в оперативную глубину, русское командование навязчиво старалось действовать там, где противник защищался наиболее упорно. А частям 11-й и 7-й армий не хватало резервов, чтобы исправить огрехи командования фронта, поощряемого Ставкой Верховного Главнокомандования.

Удивительно, но факт: Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексеев в очередной раз предложил генералу Брусилову перенести главный удар в 7-ю и 9-ю армии, то есть на южный фас Юго-Западного фронта. Такое предложение обосновывалось, во-первых, намерением использовать успехи командарма-9 генерала Лечицкого и командарма-7 генерала Щербачева, а во-вторых, содействовать румынам. Однако главкоюз в очередной раз отказался (хотя только-только сам вроде бы решился наступать на Владимир-Волынский) и, вновь получив 10 сентября на свой фронт Особую армию (новый командарм – ген. В. И. Гурко), возобновил удары по Ковелю.

Очевидно, ген. А. А. Брусилов, как некогда французский главнокомандующий ген. Ж. Жоффр под Верденом и на Сомме, полагал, что враг выдыхается, и необходимо сделать какое-то полумифическое, но от того не менее навязчивое последнее усилие, чтобы вырвать победу из болота, где уже лежали десятки тысяч русских трупов. Шесть корпусов Особой армии и должны были сделать это самое усилие.

Представляется, что на львовском направлении шесть относительно свежих корпусов воистину получили бы победу. Но немцы имели превосходную разведку. За три дня до предполагавшегося русского наступления, 14 сентября, противник ударил по стыкам Особой и 8-й армий, восстановив свое положение до Корытницких боев. Не имея исходной оборонительной группировки, русские были опрокинуты. Этим положение русских на ковельском фронте лишь ухудшилось. Кроме того, враг взял до пяти с половиной тысяч пленных.

Тем не менее главкоюз не отказался от возобновления наступления по всему фронту в прежней группировке. Только теперь 11-я армия по-прежнему наступала на Львов, а 7-я армия – на Галич. В сентябре 1916 года в 7-й армии достигла своего максимума концентрация войск в одной армии – двадцать пять пехотных дивизий, по утверждению начальника штаба 7-й армии – ген. Н. Н. Головина. Но, разбросав силы на стоверстном фронте, ни В. В. Сахаров, ни Д. Г. Щербачев не могли добиться успеха, а потому командарм-7 на свой страх и риск решился содействовать удару соседа. В боях у Ценювке противник был потеснен, но и только, так как командарм-11 ген. В. В. Сахаров заранее не был уверен в успехе и ограничился локальными действиями.

Характерно, что войска 7-й армии на своем пути встретили турецкий корпус. Участник войны сообщает, что еще ранним утром 20 августа команда разведчиков 186-го пехотного Ассадузского полка (47-я пехотная дивизия ген. В. В. Болотова из состава 16-го армейского корпуса) вышла в поиск. Разведчики (семь солдат и прапорщик) сумели пристроиться к возвращавшимся в свои окопы австрийским пикетам, которые должны были смениться. Русских приняли за своих, и потому разведчикам удалось в передовом неприятельском окопе схватить первого попавшегося солдата, от ошеломления не оказавшего никакого сопротивления. «Языком» оказался турок из состава 15-го турецкого корпуса, только что переброшенного в Галицию, где австро-германцам не хватало сил. Рассказчик пишет: «Появление перед нами турок было настолько неожиданно даже и для штаба армии, и он так был заинтересован в быстром опросе, что в штаб полка немедленно был выслан для турка автомобиль, на котором тот и был отправлен непосредственно в штаб армии»[243].

Действительно, по просьбе немцев турецкий военный министр и фактический диктатор младотурецкого правительства Энвер-паша выделил для галицийского театра военных действий 15-й армейский корпус Шевки-паши в составе 19-й и 20-й пехотных дивизий. Тем самым был ослаблен район Стамбула, однако в связи с тем, что русская Ставка продолжала упорствовать в нежелании проведения Босфорской десантной операции, турки смогли пойти на этот шаг без особенного риска для себя. Турецкие солдаты и офицеры тут же, на фронте, переучивались немцами на германский манер и получали дополнительную технику. Как говорит Э. Людендорф, «в составе германской Южной армии турки дрались хорошо, несмотря на то что им приходилось изучать и приспосабливаться к совершенно новым для них боевым методам».

Но главный удар, к сожалению, наносился не здесь, так что удары 11-й и 7-й армий лишь отвлекали на себя противостоявшего противника. С 19 по 22 сентября шесть армейских корпусов вновь и вновь бросались на Ковель. Первоначально сроки наступления были назначены на 17-е число, однако в этот день германская группа ген. Г. фон Марвица у местечка Синюхи нанесла поражение русскому 4-му Сибирскому корпусу ген. Л. О. Сирелиуса: 9-я (ген. И. И. Регульский) и 10-я (ген. А. Г. Елчанинов) Сибирские стрелковые дивизии.

Тяжелая участь очередного бессмысленного кровопролития пришлась на долю Особой армии ген. В. И. Гурко, переданной в состав Юго-Западного фронта 10 сентября, специально для нового штурма Ковеля. В состав Особой армии входили:

– 1-й армейский корпус ген. В. Т. Гаврилова,

– 25-й армейский корпус ген. Л. Г. Корнилова,

– 26-й армейский корпус ген. А. А. Гернгросса,

– 30-й армейский корпус,

– 34-й армейский корпус ген. В. П. Шатилова,

– 39-й армейский корпус ген. С. Ф. Стельницкого,

– 40-й армейский корпус ген. Н. А. Кашталинского,

– 1-й Туркестанский корпус ген. С. М. Шейдемана.

Новый штурм Ковельского укрепленного района продолжался четыре дня. Тактика действий русских войск на ковельском направлении была скопирована с действий немцев под Верденом. То есть с той самой операции, которая, по признанию самих же германских военачальников, вызывала дрожь у столь дисциплинированных войск, как немецкие. При этом, как отмечает А. А. Керсновский, «энергия и напористость генерала Гурко шли только во вред, умножая без всякой нужды и без того громадные потери». Генерал-квартирмейстер войск Гвардии ген. Б. В. Геруа, отмечая чрезвычайную насыщенность ударных армий войсками, дает следующую характеристику действий Особой армии осенью 1916 года: «В сущности, армия в этот период занималась не боевой тактикой, а статистикой потерь. Идея Гурко была: долбить, но не разрушать боеспособности своих войск. Как только долбящая единица понесла «довольно потерь», она сменялась другой. Для того и понадобилось тринадцать корпусов. В то время, как боевая линия обозначала шаг на месте, тыл армии по ночам кипел жизнью – все куда-нибудь маршировали. Смена одних частей другими этого требовала»[244]. Энергичные люди необходимы там, где победа летит на крыльях, а брать человеческим мясом технически превосходно оснащенную крепость, каковой теперь уже на деле стал Ковель, невозможно.

Лишь теперь в Ставке Верховного Главнокомандования прямо потребовали перенести усилия на юг, перебросив в Буковину управление 8-й армии. Причем на царя, который и сам уже высказывался против возобновления наступления на Ковель, влияла даже супруга: 25 сентября императрица Александра Федоровна писала Николаю II: «О! Дай снова приказ Брусилову остановить эту бесполезную бойню, младшие чувствуют, что начальники их тоже не имеют никакой веры в успех там – значит, повторять безумства Германии под Верденом?.. Наши генералы не считают живых, они привыкли к потерям, а это грех; вот когда есть уверенность в успехе, тогда другое дело». Через два дня император (и «по совместительству») Верховный Главнокомандующий распорядился приостановить дальнейшее развитие сражения под Ковелем и на Стоходе[245].

В советской историографии это письмо обычно приводилось в качестве «доказательства» влияния императрицы и якобы стоявших за ней «темных сил» на русскую стратегию. Однако в чем царица была не права? Следовало бы уложить в землю все те тринадцать корпусов, о которых сообщает генерал Геруа, лишь бы не идти на поводу у «распутинской шайки»? Жаль, что такие байки идеологически-пропагандистского характера можно прочитать и ныне, в новых работах.

Раздача жалованья на позициях

Примечательно, что до приостановки наступления по царскому повелению Особая армия успела-таки предпринять последний штурм Ковельского укрепленного района: с 25 сентября по 3 октября. При этом в первую линию был введен переданный из 11-й армии 8-й армейский корпус ген. В. М. Драгомирова. Офицер-гвардеец вспоминает, что, начиная с сентября, высшие штабы стали требовать от гвардейцев и сибиряков перманентного проведения небольших боев – за отдельный окоп, за трофейный пулемет и т. д. Но непременно – в виде боя. Информация об активности войск шла в газеты, реляции, Ставку, союзникам, а войска несли никому не нужные потери последними остававшимися в живых лучшими людьми. В Гвардии в этом винили командарма-8 ген. А. М. Каледина, под чьей подписью приходили приказы, а также собственное командование – великого князя Павла Александровича и ген. Г. О. Рауха, которые, по недостатку гражданского мужества, не сумели настоять на отмене этих кровавых и бесполезных боев. Н. П. Поморский-Толлер рассказывает об одном таком бое, когда одна рота была брошена в атаку на целехонькие проволочные укрепления только потому, что чего-либо эдакого потребовали в штабе армии. Другой гвардейский офицер – командир 2-го лейб-гвардии стрелкового полка – пишет, что в осенних боях «ряд повторных атак предписывались свыше стратегическими соображениями, имели целью удержать значительные силы противника в этом направлении и лишить его возможности переброски части сил на другие фронты. Все это должно было быть достигнуто ценой значительно меньшей крови»[246].

Лишь нехватка снарядов вынудила русских военачальников прекратить уже давно ставшие бессмысленными атаки на ковельском направлении. Четыре русских корпуса понесли новые громадные потери, «благо», что у немцев пока еще хватало металла, а русские военачальники наивно полагали, что в России еще достаточно людей. В декабре 1916 года военный министр представит высшему генералитету сведения, согласно которым запас людей в Российской империи будет даже ниже, нежели во Франции. Это – также результат военного неискусства русских генералов, в привычку которых вошло разменивать кровь и героизм людей на металл и порох.

С другой стороны, упорный штурм ковельского укрепленного района являлся составной частью большой политики. Как раз в конце сентября французы требовали от русских оказать помощь отступавшим на всех участках румынам. При этом французы не собирались оказать помощь Румынии силами своей Салоникской армии ген. М.-П.-Э. Саррайля, хотя на стадии втягивания Румынии в войну на стороне Антанты эта помощь твердо гарантировалась. Пытаясь побудить англо-французов все-таки оказать поддержку Румынии, император Николай II ссылался на удары армий Юго-Западного фронта на ковельском направлении. Так, в телеграмме французскому президенту Р. Пуанкаре от 4 октября царь указывал: «Измеряя усилия, предпринятые Россией для поддержки Румынии, надо учитывать исключительную растянутость Русского фронта. Всякое снятие войск с этого фронта опасно утончает линию обороны и увеличивает трудность сосредоточения, в случае наступления, достаточного количества сил на угрожаемом участке. Последствия этих мероприятий особенно вредны, учитывая наш недостаток в тяжелой артиллерии и снарядах для нее. Надо также считаться с непрекращающейся чрезвычайной активностью, развиваемой русской армией на фронте генерала Брусилова, активностью, поддерживаемой в общих интересах союзников (выделено. – Авт.)»[247].

Дата добавления: 2015-08-10