Глава 34. В конце концов, жизнь — она как воздух

В конце концов, жизнь — она как воздух. Уилл в этом больше не сомневался. Ее невозможно избегать или держаться от нее на расстоянии, и в данный момент ему не оставалось ничего, кроме как жить этой жизнью, дышать ею. То, как люди умудряются набрать ее в легкие и не поперхнуться, было для него загадкой — ведь в ней же полно всякой всячины. Такой воздух — хоть жуй.

Он позвонил Рейчел из квартиры Фионы, пока та была в ванной, и на этот раз трубку взяла Рейчел.

— Ты ведь и не собиралась приходить?

— Ну…

— Ведь так?

— Так. Я подумала… Я подумала, тебе это пойдет на пользу. Я сделала что-то ужасное?

— Кажется, нет. Наверное, это действительно пошло мне на пользу.

— Ну вот, видишь.

— Но впредь…

— Впредь я буду приходить, если пообещаю прийти.

— Спасибо.

Он рассказал Рейчел про Маркуса и Элли и обещал держать ее в курсе. Как только он положил трубку, позвонила Катрина, мама Элли, и поговорила с Фионой, а потом Фиона позвонила Клайву, а потом перезвонила Катрине, чтобы предложить подбросить ее до Ройстона, а потом Уилл съездил домой за машиной, и они поехали к дому Элли.

Пока Фиона заходила за мамой Элли, Уилл сидел в машине, слушал "Нирвану" и вспоминал "День дохлой утки". Что-то в происходящем напоминало ему тот день; царило то же ощущение непредсказуемости, неуправляемости и хаоса. Главное отличие состояло в том, что сегодняшний день не был таким же… таким же приятным. Не то чтобы попытка самоубийства Фионы сопровождалась необузданным хохотом и весельем, но просто тогда он не знал никого из них, и ему не было до них никакого дела, поэтому он мог одновременно с ужасом и отстраненным интересом наблюдать, в какой бардак люди превращают свою жизнь по собственной воле, или по несчастью, или по обеим причинам вместе. Но он перестал быть сторонним наблюдателем и теперь больше волновался из-за того, что бедному Маркусу приходится сидеть с ненормальной девчонкой в полицейском участке какого-то городишки — приключение, о котором Маркус, наверное, забудет еще до следующих выходных, — чем из-за тогдашней попытки самоубийства матери того же мальчика, память о которой, вероятнее всего, не покинет Маркуса до конца дней. Ему уже стало казаться, что не важно чувствуешь ты что-то или нет: так или иначе, твоя реакция будет неадекватной.

Мама Элли была симпатичной женщиной, немного старше сорока, достаточно моложавой, чтобы нормально выглядеть в своих потрепанных светло-голубых джинсах и кожаной байкерской куртке. У нее была копна рыжих кудрей и приятные морщинки вокруг глаз и губ; складывалось впечатление, что она уже давно махнула на дочь рукой.

— Она ненормальная, — сказала Катрина, пожимая плечами, как только они сели в машину. — Не знаю, отчего и почему, но ненормальная. Не в смысле ненормальная, ну, вы понимаете. Неуправляемая. Вы не будете против, если я закурю? Я открою окно?

Она порылась в сумочке, не нашла зажигалку и в итоге забыла, что собиралась закурить.

— Смешно, но, когда Элли родилась, мне действительно хотелось, чтобы она выросла такой — вздорной и непослушной, шумной и яркой. Поэтому я и назвала ее Элеонора Тойя.

— Это что-то из классики? — спросила Фиона.

— Нет, из поп-музыки, — пояснил Уилл. Фиона засмеялась, но Уилл не понял почему. — Тойя Вилкокс[74].

— И вот так оно и вышло, она действительно выросла вздорной, непослушной и все такое, а я бы отдала все, чтобы только она была серенькой и каждый вечер вовремя приходила домой. Она меня убивает.

Уилл содрогнулся от слов Катрины и взглянул на Фиону, но та никак не показала, что это выражение следует воспринимать буквально.

— Но теперь все, это последняя капля, — сказала Катрина.

— Ну-ну, посмотрим, — утешила Фиона.

— Ну, во всяком случае, до следующей последней капли.

Они обе рассмеялись, а Уилл подумал, что так оно и есть. Всегда будет оставаться место для еще одной последней капли. Элли убивает Катрину, Маркус убивает Фиону, и они будут продолжать убивать друг друга еще долгие годы. Эдакие киношные "Горцы". Ни жить нормально не могут, ни умереть; только и могут, что сидеть в машине с незнакомым человеком и потешаться над собой. И у таких, как Джессика, хватает смелости утверждать, что он многое упускает в жизни? Видимо, он никогда не поймет, что она хотела этим сказать.

Они остановились заправиться, купили газировки, чипсов и шоколадок, а когда вернулись в машину, атмосфера изменилась: в звуках открывающихся банок и шуршания пакетиков с чипсами родилась сплоченная троица. Они как будто забыли, куда едут; их поездка стала самоцелью. Еще по школьным автобусным экскурсиям Уилл знал, что такое происходит, стоит только выйти из автобуса и снова сесть в него, правда, он не мог с уверенностью сказать почему. Может быть, пока не выйдешь и не зайдешь снова, трудно уловить ту особую воцарившуюся атмосферу, но теперь в машине она ощущалась явственно: пьянящая смесь безысходности, взаимного участия, с трудом сдерживаемой истерики и прямо-таки командного духа, — и Уилл чувствовал, что является ее частью, а не наблюдает за ней из окна. Так что это не могло быть тем "что-то", что он упускает в жизни, потому что он этого не упускал, а если Джессика имела в виду детей, то без них тут тоже не обошлось. За все происходящее надо было благодарить Маркуса: хоть парнишка он неловкий, странный и все такое, но у него есть поразительный талант объединять людей, где бы он ни был, а на это способны немногие взрослые. Уилл и представить себе не мог, что будет вот так запросто общаться с Фионой, но теперь у него это получалось; его отношения с Рейчел целиком строились на Маркусе. А тут с ними был еще и третий человек, с которым он не был знаком до сего вечера, но уже делился палочками "Кит-Кэта" и глотками лимонада так, будто состоял с ним в интимных отношениях. И казалось нелепым, что, обладая таким даром объединять людей, этот странный и одинокий ребенок сам оставался таким отстраненным.

— А почему этот парень застрелился? — неожиданно спросила Фиона.

— Курт Кобэйн? — спросили Уилл и Катрина хором.

— Да, если его так зовут.

— Видимо, он был несчастен, — высказала предположение Катрина.

— Об этом я догадывалась. А из-за чего конкретно?

— Ой, что-то не припомню. Элли мне рассказывала, но я как-то не уловила. Наркотики? Несчастливое детство? Стресс? Что-то в этом роде.

— Я и не слышала о нем до Рождества, — сказала Фиона, — но ведь он был очень популярен, да?

— Ты сегодня смотрела новости? Там показывали всех этих несчастных молодых людей, они обнимали друг друга и плакали. Очень грустно было смотреть. Правда, никто из них не пытался бить витрины. Очевидно, только моя дочь решила выплеснуть свое горе таким способом.

Уилл подумал: интересно, слушал ли когда-нибудь Маркус, сидя в своей комнате, альбом "Nevermind" так, как Уилл слушал когда-то первый альбом группы "Клэш"? Представляется с трудом. Маркус в принципе не смог бы понять всей этой ярости и боли, даже несмотря на то, что и в нем где-то гнездились подобные эмоции, но в его собственной интерпретации. И вот те на: он сидит в тюрьме — ну, пускай, в комнате ожидания в полицейском участке — за то, что стал соучастником преступления, которое имело своей целью отомстить за смерть Курта Кобэйна. Было трудно представить двух людей, менее близких по духу, чем Маркус и Курт Кобэйн, но тем не менее им обоим удалось прокрутить один и тот же фокус: Маркус провоцировал людей на необычные знакомства в машинах и полицейских участках, а Курт Кобэйн — на объятия и слезы, транслируемые по всему миру. И это лишнее доказательство того, что все в жизни не так плохо, как кажется. Жаль, что Уилл не мог продемонстрировать это Маркусу и всем тем, кто, может, в этом так нуждается.

Они почти приехали. Катрина по-прежнему болтала, очевидно, полностью смирившись с мыслью, что ее дочь опять попала в историю (а что остается делать, — подумал Уилл, — если тебе выпало несчастье иметь Элли своей дочерью?), а Фиона, напротив, притихла.

— Ты же знаешь, все с ним будет хорошо, — сказал он ей.

— Знаю, — ответила она, но в ее голосе прозвучали нотки, которые ему не понравились.

Уилл не удивился, обнаружив, что в полицейском участке он чувствует себя неважно — как и большинство людей, частенько употреблявших наркотики, полицию он недолюбливал, но, к его удивлению, улавливаемые им отрицательные флюиды исходили не из приемной, где они были встречены с дежурной вежливостью, а из комнаты дознания, где царили ледяное молчание и свирепые взгляды. Линдси и Клайв кидали свирепые взгляды на Маркуса, который свирепо уставился в стену. Разъяренная девчонка — которая, к радости Уилла, действительно напоминала гибрид принцессы панков и страуса из диснеевских мультиков, но с такой стрижкой, будто ее только что выпустили из-за решетки — пронзала злобными взглядами всякого, кто осмеливался встречаться с ней глазами.

— Ты не очень-то спешила, — прошипела Элли, когда вошла ее мама.

— Времени прошло ровно столько, сколько потребовалось на то, чтобы позвонить по телефону и доехать сюда, — сказала Катрина, — так что не начинай.

— Ваша дочь, — сообщил Клайв с помпезностью, не очень-то шедшей закованному в гипс человеку в свитере университета Лидса, — вела себя агрессивно и оскорбительно. А твой сын, — продолжал он, кивнув Фионе, — явно связался с плохой компанией.

— Твой сын, — возмутилась Фиона, которая была по-прежнему мрачна и молчалива.

— Он заявил мне, чтобы я заткнулась, — пожаловалась Линдси.

— Опля… — прокомментировала Элли.

У женщины-полицейского, которая привела их в комнату, на лице начали обнаруживаться признаки некоторого злорадства.

— Нам можно идти? — спросил Уилл.

— Пока нет. Мы ждем владельца магазина.

— Хорошо, — сказала Элли, — я скажу ему все, что о нем думаю.

— Вообще-то, это "она", — пояснила женщина-полицейский.

Элли покраснела.

— Он, она — какая разница? Все равно она ненормальная.

— И почему это она ненормальная, Элли? — спросила Катрина, блестяще сочетая в своей интонации сарказм и смертельную тоску — чтобы достичь такого мастерства, явно потребовалось немало времени и упорных тренировок.

— Потому что она эксплуатирует трагическое событие в интересах собственной выгоды, — заявила Элли. — Она не представляет, что сегодня за день. Для нее это просто пара лишних фунтов.

— А почему это она решила прийти? — спросил Уилл.

— Это наш новый проект. Преступник лицом к лицу встречается с жертвой, чтобы увидеть последствия своих действий.

— Кто тут жертва, а кто — преступник? — спросила Элли многозначительно.

— Слушай, Элли, да заткнись же наконец! — прикрикнула ее мама.

В комнату привели молодую, нервную на вид женщину, моложе тридцати. На ней был свитер с портретом Курта Кобэйна, на глазах — густые черные тени, и генетики были бы очень озадачены, узнав, что это не старшая сестра Элли.

— Это Рут, хозяйка магазина. А это та самая девушка, которая разбила вам витрину, — представила женщина-полицейский. Элли в замешательстве смотрела на хозяйку магазина.

— Они что, заставили тебя?

— Заставили что?

— Выглядеть, как я.

— А что, я выгляжу, как ты?

Все в комнате, включая офицеров полиции, рассмеялись.

— Ты выставила эту фотографию в витрине, чтобы эксплуатировать людей, — обвинила ее Элли с гораздо меньшей самоуверенностью, чем раньше.

— Какую фотографию? Курта? Она всегда там стояла. Я его самая большая фанатка. По крайней мере в Хертфордшире.

— То есть ты не выставила ее сегодня, чтобы подзаработать?

— Подзаработать на всех скорбящих фанатах "Нирваны" в Ройстоне? Это могло бы сработать только с фотографией Хулио Иглесиаса.

Элли смутилась.

— Так ты поэтому разбила витрину? — спросила Рут. — Ты решила, что я эксплуатирую чувства людей?

— Да.

— Сегодня был самый грустный день в моей жизни. А тут еще объявляется какая-то малолетняя идиотка и разбивает мне витрину, потому что думает, что я наживаюсь на людях. Пора бы и повзрослеть!

Уилл подозревал, что Элли редко попадает в ситуации, когда не находится, что возразить, но теперь было ясно: чтобы довести ее до состояния полной растерянности, когда, покраснев, она будет хватать ртом воздух, нужно всего лишь найти ее двойника старше двадцати, чья преданность Курту Кобэйну окажется еще большей, чем ее собственная.

— Прости меня, — пробормотала она.

— Ну, ладно, — сказала Рут, — иди сюда.

И на глазах собравшихся в комнате дознания и, по большей части, не разделявших ее скорби людей Рут раскрыла свои объятия, Элли встала, подошла и обняла ее.

Видимо, Фиона не обратила внимания на это объятие, которое должно было обозначать конец всей этой жалкой истории с картонным Куртом, потому что, как показалось Уиллу, Фиона ничего не замечала вокруг почти с того самого момента, как они остановились на заправке. Но вскоре стало ясно, что она не пребывает в прострации, а, напротив, готовится к решительным действиям, и по причине, известной лишь ей, решила, что время для них пришло. Она встала, подошла к столу, обняла Маркуса сзади и с повергающей всех в смущение эмоциональной проникновенностью обратилась к женщине-полицейской, приглядывавшей за ними.

— Я была ему плохой матерью, — заявила она. — Я пустила все на самотек, я была невнимательна и… и я не удивлена, что все так закончилось.

— Да ничем это не закончилось, мама, — возразил Маркус. — Сколько можно повторять? Я ничего такого не делал.

Фиона не обращала внимания, казалось, она его даже не услышала.

— Я знаю, что не заслуживаю снисхождения, но я прошу о нем сейчас, и… не знаю, есть ли у вас дети?

— У меня? — спросила женщина-полицейский — Да, у меня маленький сын. Джек.

— Я взываю к вам как к матери… Если вы дадите нам еще один шанс, вы не пожалеете об этом.

— Мама, нам не нужен еще один шанс. Я ничего плохого не сделал. Я всего лишь сошел с поезда.

Она по-прежнему не реагировала. Уилл вынужден был отдать ей должное: решив бороться за ребенка, она не остановится ни перед чем, как бы ни было ошибочно это решение и неуместны средства. Она несла чушь — может быть, она даже понимала, что несет чушь, — но, по крайней мере, в ней говорила та часть ее личности, которая осознавала, что она должна что-то сделать для своего сына. В каком-то смысле это был переломный момент. От этой женщины и прежде можно было ожидать, что она станет нести околесицу в такие моменты, но теперь ее уже труднее было представить распростертой на диване, всю в рвоте, и Уилл начал понимать, что порой хорошие новости приходят к нам в облике, не сулящем ничего хорошего.

— Мы готовы заключить сделку, — сказала Фиона. Неужели в Ройстоне порядки, как в телесериале "Правосудие Лос-Анджелеса", подумал Уилл. Вряд ли, хотя никогда не знаешь наверняка. — Маркус будет свидетельствовать против Элли, если вы его отпустите. Извини, Катрина, но Элли уже не поможешь. Дайте Маркусу шанс начать новую жизнь.

Она зарылась лицом в шею Маркуса, но тот отпихнул ее и подошел к Уиллу. Катрина, которая на протяжении всей речи Фионы силилась не рассмеяться, подошла к ней, чтобы ее успокоить.

— Мама, замолчи. Ты ненормальная. Черт возьми, не могу поверить, какие придурки мои родители! — произнес Маркус с чувством.

Уилл посмотрел на странную группку людей, с которыми ему пришлось провести этот день, и попытался все разложить по полочкам. Все эти пересечения и связи! Он не мог не думать об этом. По натуре, даже под воздействием наркотиков, он не был склонен к мистическим переживаниям, но почему-то в данный момент он с ужасом понял, что испытывает нечто подобное: может быть, потому, что Маркус отошел от своей матери и направился к нему? Как бы то ни было, но его одолевали чувства весьма своеобразные. Кого-то из этих людей он не знал до сего дня, с кем-то был знаком уже некоторое время, но все равно не мог сказать, что знает их хорошо. Но вот они оказались здесь: одна сжимает в руках картонную фигуру Курта Кобэйна, другой сидит в гипсе, третья плачет — и все они связаны друг с другом так причудливо, что, войди сейчас кто-нибудь посторонний, так ему сразу и не объяснишь. Уиллу еще не доводилось попадать в такую запутанную, беспорядочно растущую и хаотичную паутину; казалось даже, будто на мгновенье ему приоткрылось, каково это — быть человеком. Не так уж и плохо: пожалуй, он не отказался бы даже посвятить свою жизнь тому, чтоб быть человеком.

Все вместе они отправились ужинать в ближайший бар, где готовили гамбургеры. Рут и Элли сели отдельно от остальных, ели картошку фри, курили и тихо разговаривали; Маркус и его родственники продолжали обмен колкостями, который с большим воодушевлением начали еще в полицейском участке. Клайв хотел, чтобы Маркус все-таки продолжил свое путешествие в Кембридж, а Фиона полагала, что ему следует вернуться в Лондон, в то время как Маркус, казалось, был слишком утомлен событиями этого вечера, чтобы вообще что-либо полагать.

— Как вообще с тобой оказалась Элли? — спросил его Уилл.

— Уже не помню, — ответил Маркус. — Просто она хотела поехать со мной.

— Она собиралась остановиться у нас? — спросил Клайв.

— Не знаю. Наверно.

— Спасибо, что спросил нас заранее.

— Элли мне не пара, — твердо сказал Маркус.

— Ну что, дошло наконец? — обрадовался Уилл.

— Не знаю, кому она вообще пара, — сказала Катрина.

— Я думаю, мы навсегда останемся друзьями, — продолжал Маркус. — Но не знаю, мне кажется, я должен поискать кого-нибудь не такого…

— Не такого дикого и неистового? Менее агрессивного? Не такую дуру? Список можно продолжать до бесконечности, — вставила мама Элли.

— Не настолько непохожего на меня, — дипломатично выразился Маркус.

— Ну что ж, удачи, — сказала Катрина. — Многие из нас провели полжизни в поисках кого-то, не настолько непохожего на нас, и все еще не нашли его.

— Это так трудно? — спросил Маркус.

— Это самое трудное на свете, — сказала Фиона, с большим чувством, чем хотелось бы Уиллу.

— Почему же, ты думаешь, мы все сами по себе? — спросила Катрина.

Дело действительно в этом? — подумал Уилл. Неужели все они как раз тем и занимаются, что ищут кого-то, не слишком непохожего на них самих? Неужели именно этим и он занимается? Рейчел была энергичной, думающей, целеустремленной, заботливой и отличной от него еще по тысяче пунктов, но вся суть Рейчел и состояла в том, что она была не такой, как Уилл. Тогда в логике Катрины есть слабое место. Теория о том, что мы ищем кого-то не слишком непохожего на нас… Она верна только в том случае, если ты считаешь, что быть таким, как ты сам, не так уж и плохо.

Дата добавления: 2015-08-10