Описательные 1

Краткие

Мы, бесстрашные.

Мы, ученые.

Мы, имморалисты.

Мы, физиологи.

Мы, "нынешние" люди.

Мы, психологи.

мы, моралисты

Мы, философы

Мы не гуманисты;

Мы, гипербореи.

Мы, немцы

Мы, дети будущего

Мы, безродные

мы, отшельники и сурки

Мы, непонятные.

Мы, новые люди

мы, полуварвары

Мы, современные люди.

Мы, как "новейшие люди"

мы, люди нового времени

мы, волящие!

Мы, мужчины

Мы, "познающие"

Мы, ставшие свободными умы

мы, свободные умы

Мы - “объективные”.

Мы, люди «исторического чувства»

мы, первенцы двадцатого столетия

Мы, европейцы

Мы европейцы послезавтрашнего дня

мы, последние европейцы

мы – орудия познания

Мы не Паскали

Описательные 1

Мы возросли в силе

Мы по ту сторону добра и зла

Мы должны быть разрушителями!

Мы - в стороне, имеем известный достаток, силу;

Мы пережили все эти понятия

Мы строим мир по подобию своему

Мы стремимся к сильным sensations

мы ощущаем все права как завоевания

Мы видим: здесь говорит авторитет – а кто этот авторитет?

Мы презираем таинственных, не поддающихся познанию.

Мы относимся презрительно ко всякому образованию, совместному с чтением газет и в особенности с сотрудничеством в них.

Мы имеем преимущество перед нашими собратьями людьми - disciplinam voluntatis

Мы гордимся тем, что нам уже не нужно быть лжецами, клеветниками, заподозревателями жизни...

Мы все ищем таких состояний, к которым бы не примешивалась более буржуазная мораль, а еще того менее поповская мораль

мы не особенно заинтересованы в “спасении души”, в собственном счастье, в собственной добродетели

Мы говорим себе: 1.определенная цель вовсе не нужна; 2.предусмотреть ее невозможно.

Мы отрицаем конечные цели

Мы стремимся к противоположности того, чего хотят сильные расы, сильные натуры - постижение есть конец...

Великий эгоизм нашей господствующей воли требует от нас того, чтобы мы закрывали глаза перед самими собой, чтобы мы являлись “сверхличными”, “desinteresses47”, “объективными”!

Мы наследники совершавшихся в течение двух тысячелетий вивисекций совести и самораспятия

Мы лишаем мораль ее естественного характера, когда отделяем поступок от человека

Наше мнение, наоборот, таково, что порок и добродетель не причины, а только следствия.

Мы не верим в то, что человек может стать иным, если он уже не есть иной

Мы имеем право на истину лишь в такой мере, в какой мы уже поднялись на такую высоту

Мое намерение - показать абсолютную однородность всего совершающегося, применение же морального различения имеющим лишь значение перспективы;

Мы воспитываем наших детей в этом направлении, мы прививаем им эту точку зрения…

Прекрасное имеет свою пяту; мы знаем это.

мы достаточно хорошо знаем, как далеко в стороне мы живём от других..

“Ни землёй, ни водой ты не найдёшь пути к гипербореям” - так понимал нас ещё Пиндар

Мы открыли счастье, мы знаем путь, мы нашли выход из целых тысячелетий лабиринта.

мы болели ленивым миром, трусливым компромиссом, всей добродетельной нечистоплотностью современных Да и Нет.

мы долго не знали, куда нам направить нашу смелость

Мы были мрачны, нас называли фаталистами. Нашим фатумом было: полнота, напряжение, накопление сил.

Мы жаждали молнии и дел, мы оставались вдали от счастья немощных, от “смирения”.

Грозовые тучи вокруг, мрак внутри нас: мы не имели пути, формула нашего счастья: одно Да, одно Нет, одна прямая линия, одна цель.

Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать ножом, - это надлежит нам, это наш род любви к человеку, с которой живём мы – философы

мы отрицаем, чтобы что-нибудь могло быть совершенным, раз оно делается сознательно.

мы имеем правдивость, обратившуюся в инстинкт и страсть и объявляющую войну “святой лжи” ещё более, чем всякой иной лжи...

Мы так же мало желали бы общения с “первыми христианами”, как и с польскими евреями, - не потому, чтобы мы имели что-нибудь против них: те и другие нехорошо пахнут.

Мы отрицаем Бога как Бога

Мы, другие, имеющие мужество к здоровью и также к презрению, как можем мы не презирать религию, которая учила пренебрегать телом!

Мы, новые, безымянные, труднодоступные, - говориться там, - мы, недоноски еще не доказанного будущего.

Мы устали от человека...

Мы чтим все притихшее, холодное, благородное, далекое, прошедшее, все такое, при виде чего душе нет надобности защищаться и сжиматься, - нечто, с чем можно говорить, не повышая голоса.

Должно быть, и мы все еще "слишком добры" для своего ремесла, должно быть, и мы все еще жертвы, добыча, пациенты этого обмораленного вкуса эпохи, сколь бы мы ни презирали его на свой лад, - должно быть, и в нас еще внесена его инфекция.

мы, безбожники и антиметафизики, берем наш огонь все еще из того пожара, который разожгла тысячелетняя вера, та христианская вера, которая была также верою Платона, - вера в то, что Бог есть истина, что истина божественна..

мы, более духовные люди этой эпохи

Мы должны снова стать добрыми соседями с самыми близкими к нам вещами и не смотреть с таким презрением поверх их на облака и ночные чудовища.

мы, обитатели светлых равнин природы и духа

Мы, взрослые, слишком переросли их и должны поэтому опускаться до них.

Местность в этом виде не поддается кисти, если мы не парим над ней в воздухе, как птицы. В этом случае так называемая перспектива с птичьего полета не художественный произвол, а единственная возможность.

Когда мы были еще детьми, мы впервые отведали сладость многих вещей и никогда впоследствии мед их не казался нам таким сладким, как в то время: он манил к жизни, к долгой, долгой жизни, в лице и первой весны, и первых цветов, и первых мотыльков, и первой дружбы.

Мы должны скорее взглянуть прямо в лицо великой задаче и подготовить почву для царства самого величайшего и радостного плодородия, - такова задача разума!

известный аскетизм, мы видели это

должно теперь погибнуть и христианство в качестве морали - мы стоим на пороге этого события

"Неужели же все эти величественные картины природы так и останутся безмолвны? Разве мы здесь не для них?" Так возникает в нас чувство crimen laesae majestatis humanae (преступления против верховной нашей человеческой особы).

Таким образом, и в области труда мы должны держаться лозунга: больше уважения к знанию!

Мы должны быть столь же жестокими, сколь и сострадательными: остережемся быть более бедными, чем сама природа.

Когда мы пресыщаемся собой и не в силах больше любить себя, то следует в порядке профилактики посоветовать любовь к ближнему: в той мере, в какой ближние мигом вынудят нас уверовать в то, что и мы "стоим любви".

Вовсе не легко отыскать книгу, которая научила нас столь же многому, как книга, написанная нами самими.

Жертвы, которые мы приносим, доказывают лишь, сколько незначительной делается для нас любая другая вещь, когда мы любим нечто.

Не то, что мешает нам быть любимыми, а то, что мешает нам любить полностью, ненавидим мы больше всего.

Мы неблагосклонны ко всем идеалам, в которых кто-либо мог бы еще чувствовать себя уютно даже в это ломкое, поломанное, переходное время;

Вы и я, мы все одного рода! - Вы и я, у нас ведь одна тайна!

мы уже давно убедили себя в тайнике нашей отшельнической совести

Что мы делаем, того никогда не понимают, но всегда хвалят и порицают.

Нас никогда не поймут – и отсюда наш авторитет

Нам потому и удалось уйти столь далеко, что мы на каждом месте мнили себя дома.

Мы всегда – только в своем обществе.

Так живут волны – так живем мы, волящие!

Но мы можем делать что угодно: болваны и очевидность говорят против нас – «эти люди без чувства долга»

Мера чужда нам, сознаемся в этом; нас щекочет именно бесконечное, безмерное.

Подобно всаднику, мчащемуся на фыркающем коне, мы бросаем поводья перед бесконечным

Мы непритязательны, бескорыстны, скромны, мужественны, полны самоопределения, готовы на самопожертвования, очень благодарны, очень терпеливы, очень предупредительны

Честность – допустим, что это наша добродетель, от которой мы не можем избавится, мы, свободные умы, - так что же, будем работать над этой единственно оставшейся у нас добродетелью со всей злобой и любовью, будем неустанно «совершенствоваться» в ней

И там лишь находим наше блаженство, где нам грозит наибольшая опасность.

И впереди окажемся мы, добрые европейцы!

Многим, хорошим и дурным, и прежде всего тем, что является вместе и очень хорошим и очень дурным [..] Мы, артисты среди зрителей и философов, благодарны за это – евреям.

Мы не хотим пощады от наших лучших врагов, а также от тех, кого мы любим до глубины души. Позвольте же мне сказать вам правду!

Наша вера в других выдает, где мы охотно хотели бы верить в самих себя. Наша тоска по другу является нашим предателем.

И когда мы научимся лучше радоваться, тогда мы тем лучше разучимся причинять другим горе и выдумывать его.

Их мудрость гласит: "Глупец тот, кто остается жить, и мы настолько же глупы. Это и есть самое глупое в жизни!"

Скажите мне, братья мои: что считается у нас худым и наихудшим? Не есть ли это вырождение? -- И мы угадываем всегда вырождение там, где нет дарящей души.

"Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек" -- такова должна быть в великий полдень наша последняя воля!

Мы никого не кусаем и избегаем тех, кто хочет укусить; и во всем мы держимся мнения, навязанного нам".

На дереве будущего вьем мы свое гнездо; орлы должны в своих клювах приносить пищу нам, одиноким!

Поистине, мы не готовим здесь жилища для нечистых! Ледяной пещерой было бы наше счастье для тела и духа их.

И, подобно могучим ветрам, хотим мы жить над ними, соседи орлам, соседи снегу, соседи солнцу -- так живут могучие ветры.

Ибо так говорите вы: "Мы всецело действительность, и притом без веры и суеверия"; так выпячиваете вы грудь -- ах, даже и не имея груди!

мы — атеисты и имморалисты,

мы поддерживаем религии и морали стадного инстинкта,— дело в том, что при помощи их подготовляется порода людей, которая когда - нибудь да попадет в наши руки, которая должна будет восхотеть наших рук.

Мы оставляем за собой право на многоразличные виды философии, в распространении которой может оказаться надобность;

Мы будем, по всем вероятиям, поддерживать развитие и окончательное созревание демократизма: он приводит к ослаблению воли; на социализм мы смотрим, как на жало,

предотвращающее возможное душевное усыпление и леность.

Наше положение по отношению к народам. Наши предпочтения,— мы обращаем внимание на результаты скрещивания.

Мы выдвигаем на первый план наше случайное положение в свете (как Гете, Стендаль), а также внешние события нашей жизни и подчеркиваем это, чтобы ввести в обман относительно наших скрытых планов.

Вся наша сила тратится на развитие силы воли, искусства, позволяющего нам носить маски, искусства разумения по ту сторону аффектов (а также мыслить «сверхъевропейски», до поры до времени).

Мы возвысились до честных мыслей, мало того, мы определяем, что такое честь на земле, «знатность»… Мы все теперь заступники за жизнь.

Мы, имморалисты, теперь главная сила: другие великие власти нуждаются в нас… Мы строим мир по подобию своему.

Мы приобрели право любить наши внешние чувства, мы во всех степенях и отношениях одухотворили их и сделали артистическими.

Мы грубее, прямее, мы полны иронии к великодушным чувствам, даже когда мы сами подпадаем под их власть.

Мы не верим в право, которое бы не покоилось на силе отстоять себя,

Мы приобрели право на все те вещи, которые до сих пор пользовались самой дурной славой.

Мы перенесли понятие «чандала» на священников, учителей потустороннего, и на сросшееся с ними христианское общество, с присоединением всего, имеющего одинаковое с ними происхождение, пессимистов, нигилистов, романтиков сострадания, преступников, людей порочных,— всю ту сферу, где изобретено было понятие «Бога» как Спасителя…

мы считаем страсть за преимущество;

мы не признаем великим ничего, к чему бы не примешивалось и великого преступления;

мы воспринимаем всякое величие как постановку себя вне круга морали.

О братья мои, разве я жесток? Но я говорю: что падает, то нужно ещё толкнуть!

Ну что ж, делай, как я! Так научишься ты у меня; только тот, кто действует, учится.

Разве к счастию стремлюсь я? Я ищу своего дела.

Это – я, безбожный Заратустра, который говорит: кто безбожнее меня, чтобы мог я радоваться наставлению его?

Я говорю вам: нужно носить в себе еще хаос, что-бы быть в состоянии родить танцующую звезду. Я говорю вам: в вас есть еще хаос.

Смотрите! Я показываю вам последнего человека.

Я несу тебя туда, где я похороню тебя своими руками.

Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; через медлительных и нерадивых перепрыгну я. Пусть будет моя поступь их гибелью.

Разве я говорю о грязных вещах? По-моему это не есть еще худшее.

Разве я советую вам убивать свои чувства? Я советую вам невинность чувств.

Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле

Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он -- эта молния, он

-- это безумие! –

Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?

Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.

Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.

Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою -- а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землею сверхчеловека.

Я люблю того, кто живет для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.

Я люблю того, кто трудится и изобретает, чтобы построить жилище для сверхчеловека и приготовить к приходу его землю, животных и растения: ибо так хочет он своей гибели.

Я люблю того, кто любит свою добродетель: ибо добродетель есть воля к гибели и стрела тоски.

Я люблю того, кто не бережет для себя ни капли духа, но хочет всецело быть духом своей добродетели: ибо так, подобно духу, проходит он по мосту.

Я люблю того, кто из своей добродетели делает свое тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей добродетели еще жить и не жить более.

Я люблю того, кто не хочет иметь слишком много добродетелей. Одна добродетель есть больше добродетель, чем две, ибо она в большей мере есть тот узел, на котором держится напасть.

Я люблю того, чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воздает ее: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя.

Я люблю того, кто стыдится, когда игральная кость выпадает ему на счастье, и кто тогда спрашивает: неужели я игрок-обманщик? -- ибо он хочет гибели.

Я люблю того, кто бросает золотые слова впереди своих дел и исполняет всегда еще больше, чем обещает: ибо он хочет своей гибели.

Я люблю того, кто оправдывает людей будущего и искупляет людей прошлого: ибо он хочет гибели от людей настоящего.

Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога.

Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может погибнуть при малейшем испытании: так охотно идет он по мосту.

Я люблю того, чья душа переполнена, так что он забывает самого себя, и все вещи содержатся в нем: так становятся все вещи его гибелью.

Я люблю того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только утроба сердца его, а сердце его влечет его к гибели.

Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники.

Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть сверхчеловек, молния из темной тучи, называемой человеком.

Фауст, трагедия познания? В самом деле? Я смеюсь над Фаустом.

Я не хочу, чтобы мне в чем-либо подражали; я хочу, чтобы каждый сам сделал себе то, что делаю я.

Я не доверяю всем систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток к честности.

Я обладаю душой самого широкого диапазона. Это зависит от обстоятельств, связанных не столько со мной, сколько с «сущностью вещей»

Это были ступени для меня, я поднялся выше их, - для этого я должен пройти по ним.

Что не убивает меня, то делает меня сильнее.

ибо я касаюсь уже моей серьезной проблемы, «европейской проблемы», как я ее понимаю ее, воспитания новой господствующей над Европой касты.

Я хотел бы одарять и наделять до тех пор, пока мудрые среди людей не стали бы опять радоваться безумству своему, а бедные -- богатству своему.

я должен спуститься вниз: как делаешь ты каждый вечер, окунаясь в море и неся свет свой на другую сторону мира, ты, богатейшее светило!

Я должен, подобно тебе, закатиться, как называют это люди, к которым хочу я спуститься.

Я учу говорить «нет» всему, что ослабляет, что истощает…

Я учу говорить «да» всему, что усиливает, что накопляет силы, что оправдывает чувство силы.

Своими детьми хочу я искупить то, что я сын своих отцов; и всем будущим -- это настоящее!

Ты идешь своим путем величия: здесь никто не может красться по твоим следам! Твои собственные шаги стирали путь за тобой, и над ними написано: "Невозможность"

"Ты должен стать ребенком, чтобы стыд не мешал тебе"

Стиль должен доказывать, что веришь в свои мысли и не только мыслишь их, но и ощущаешь.

Стиль должен всякий раз быть соразмерным тебе относительно вполне определенной личности, которой ты хочешь довериться. (Закон двойного отношения.)

Ты должен стать тем, кто ты есть.

Ты все быстрее удаляешься от живущих: скоро они вычеркнут тебя из своих списков!

ты хотел бы удесятерить себя, увеличить во сто раз? ты ищешь приверженцев? – Ищи нулей!

То, что мы узнаем в человеке, воспламеняем мы в нем. Остерегайся же маленьких людей!

Вы, созидающие, вы высшие люди!

Вы, созидающие, и в вас есть много нечистого. Это потому, что вы должны быть матерями.

Вас назовут истребителями морали: но вы лишь открыватели самих себя.

Сверхчеловек -- смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!

Но где же та молния, что лизнет вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам?

Я знаю вас и вашу тайну, я знаю ваш род.

Вы сердитесь на меня, вы прекрасные чудовища?

Да послужат ваш дух и ваша добродетель, братья мои, смыслу земли: ценность всех вещей да будет вновь установлена вами! Поэтому вы должны быть борющимися! Поэтому вы должны быть созидающими!

Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит благая весть.

Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него -- сверхчеловек.

Но как могли бы вы верить, вы, размалеванные! -- вы, образа всего, во что некогда верили!

Вы -- ходячее опровержение самой веры и раскромсание всяких мыслей. Неправдоподобные -- так называю я вас, вы, сыны действительности!

Бесплодны вы; потому и недостает вам веры. Но кто должен был созидать, у того были всегда свои вещие сны и звезды знамения -- и верил он в веру! –

Вы -- полуоткрытые ворота, у которых ждут могильщики. И вот ваша действительность: "Все стоит того, чтобы погибнуть".

Дата добавления: 2015-08-10