Треугольник Никсона 5 страница

К представителям традиционно-консервативного направления постепенно присо­единялись добровольцы из совершенно неожиданного лагеря: крайне антикоммуни­стически настроенных либералов-демократов, отделившихся от собственной партии, поскольку там взяло верх радикальное крыло. Выдвижение на президентские выборы 1972 года кандидатуры Макговерна довело крушение иллюзий у этих доморощенных неоконсерваторов до предела, а на Ближнем Востоке война 1973 года предоставила им первую возможность связно заявить о своих внешнеполитических взглядах в общена­циональном масштабе.

Будучи сознательными и убежденными антикоммунистами, эти неоконсерваторы теоретически должны были бы стать моральной опорой администрации, которая на­стоятельно утверждала свои принципы по Вьетнаму, в основном чтобы поддержать претензии Америки на то, что именно она является главным бастионом антикомму­низма. Однако, как и сами консерваторы, неоконсерваторы были более озабочены вопросами идеологии, чем геополитики. Наиболее влиятельные из их рядов были страстными противниками Вьетнамской войны. И они перенесли при переходе в но­вый лагерь все свои предубеждения против Никсона, при этом ни во что не ставя всю его преисполненную горечи борьбу за почетный мир. А поскольку они не любили Никсона и не доверяли ему, то опасались, что он способен пожертвовать жизненно важными интересами страны, лишь бы удержаться на президентском посту.

Деликатное обращение Белого дома с правительственно-бюрократическим истэ­блишментом еще более усложняло положение дел. Во время первого срока пребывания на посту президента Никсон перенес значительную часть дипломатической дея­тельности непосредственно в Белый дом, как он и обещал во время предвыборной кампании. Как только советские руководители сообразили, что Никсон никогда ни­кому не передоверит ключевых решений в области внешней политики, начались заку­лисные прямые контакты между советским послом Добрыниным и Белым домом. Та­ким способом президент и высшее кремлевское руководство оказались в состоянии непосредственно иметь дело друг с другом по наиболее важным вопросам.

Не так страшен черт, как обиженный бюрократ, а никсоновский Белый дом усугу­бил проблему нечувствительным отношением к установившимся до того процедурам. По сути своей переговоры — это взаимное выторговывание уступок. А потому те, кто отстранен от переговорной повседневности, дают волю своим фантазиям на перего­ворные темы, где якобы все уступки должна была бы делать только противоположная сторона, а уступок со стороны Америки вообще не было бы, если бы совет спросили у них. Лишившись обычного бюрократического предохранительного барьера и находясь под обстрелом неуютно чувствующих себя консерваторов, разочарованных либералов и агрессивных неоконсерваторов, Белый дом при Никсоне очутился в странном положе­нии, прибегая к оборонительным действиям по поводу успешной внешней политики.

По сути дела, критики администрации заставляли ее вступить на курс конфронта­ции, причем именно тогда, когда Америка шаталась и колебалась под натиском дви­жения за мир, когда по поводу президента ставился вопрос об импичменте (его пре­емник, Джеральд Р. Форд, был скорее назначен, чем выбран), а каждая из сессий Конгресса ограничивала полномочия президента угрожать применением силы и одно­временно стремилась в очередной раз сократить оборонный бюджет. Как это пред­ставлялось администрации Никсона, непосредственной задачей текущего момента было перешагнуть через Вьетнам без геополитических потерь и выработать такую по­литику в отношении коммунистов, которая была бы сориентирована на подходящие для этой цели поля сражений. Никсон представлял себе разрядку, как тактику в дол­госрочной геополитической схватке; его либеральные критики воспринимали разряд­ку как самоцель, в то время как консерваторы и неоконсерваторы отвергали геополи­тический подход как ни больше, ни меньше исторический пессимизм, предпочитая политику ничем не сдерживаемой идеологической конфронтации.

По иронии судьбы к 1973 году политика Никсона привела к такому умиротворе­нию отношений между Востоком и Западом, что стало безопасно бросать ей вызов дома. Глубинной сутью противоречий являлся вопрос коренного характера: возможно или только желательно отделять американскую политику от веры в конечный резуль­тат и эпизодичность политической вовлеченности. Никсон утверждал, что в многопо­люсном мире перемены следует искать только посредством эволюции. Это требует терпения, а не традиционного постоянства усилий американской дипломатии. Крити­ки Никсона, следуя традициям американской исключительности, настаивали на том, что Америка должна немедленно посвятить себя переделке и реформированию совет­ского общества, — такой задачи Америка никогда перед собой не ставила, даже в пе­риод наличия у нее атомной монополии. Крупные дебаты общенационального харак­тера были как необходимы, так и неизбежны между сторонниками восприятия внешней политики как стратегии и теми, кто воспринимал ее как крестовый поход; между теми, кто полагал, что наиболее мудрый курс — ставить сверхдержаву-соперника на место, и теми, кто настаивал на силовом наказании зла. Зато к числу не являющихся неизбежными факторов относился крах данного президентства, что по­мешало осмысленному завершению дебатов.

В отсутствие какого-либо самодовлеющего набора принципов каждая из несоглас­ных сторон концентрировала свое внимание на различных по сути угрозах. Кошма­ром, преследующим Никсона, была геополитическая уязвимость перед лицом ползу­чего советского экспансионизма. Консерваторы же опасались морального разоружения или апокалиптической ядерной схватки, которая вполне могла осущест­виться благодаря какому-нибудь советскому технологическому прорыву. Либералов заботила чрезмерная увлеченность Америки вопросами военной безопасности. Кон­серваторы боялись советского военного превосходства. Либералы хотели избежать пе­ренапряжения. Никсон искал приемлемую долгосрочную стратегию.

Результатом стал вихрь противоречащих друг другу и неразрешимых по сути требо­ваний. Либералы внимательно следили за появлением каких-либо признаков откро­венного согласия с принципами контроля над вооружениями. Никсон стойко сопро­тивлялся геополитическим угрозам от Кубы до Ближнего Востока. Консерваторы критиковали то, что представлялось им отступлением от идеологической конфронта­ции и ядерной стратегии. Это приводило к появлению странной ситуации, когда ли­бералы нападали на оборонную программу Никсона, считая ее завышенной, а кон­серваторы осуждали политику Никсона по контролю над вооружениями, считая ее слишком примирительной. Оборонные программы проводились Никсоном через Конгресс при помощи консерваторов, при этом приходилось преодолевать оппозицию со стороны либералов, а меры по контролю над вооружениями одобрялись Конгрес­сом — если такое одобрение требовалось — при помощи либералов вопреки оппози­ции некоторых консерваторов.

Сущность большинства критических замечаний (в конце концов, даже со стороны либералов) сводилась к призыву вернуться к первоначальным положениям политики «сдерживания» и поджидать трансформации советской системы при наличии сильной защиты. Никсон соглашался с необходимостью наличия сильной зашиты, но не верил в политику, которая позволила бы Москве формировать содержание дипломатии и делать американский внутриполитический кризис бесконтрольным. Критики считали, что активная дипломатическая деятельность, связанная с отношениями между Восто­ком и Западом, притупит бдительность американского народа. Никсон же полагал, что дипломатическая гибкость требуется для того, чтобы укрепить американскую го­товность противостоять коммунизму. Он был преисполнен решимости противодей­ствовать любому советскому проявлению экспансионистского характера, что, в свою очередь, некоторые критики истолковывали, как введение европейского типа геопо­литики в изначально идеологический конфликт.

В июне 1974 года сенатор Генри Джексон распространил у себя в подкомитете по вопросам контроля над вооружениями критический материал по разрядке, подго­товленный группой известных ученых, где утверждалось:

«Согласно нынешней советской терминологии, разрядка, или „мирное сосуще­ствование", представляет собой стратегическую альтернативу применительно к открыто воинственному антагонизму по отношению к так называемым „капита­листическим странам". В это понятие не входит отказ Советского Союза и его со­юзников от конфликта с либеральными странами Запада. Лобовой конфликт усту­пает место непрямым методам борьбы с использованием невоенных средств, назы­ваемых „идеологическими": в советской практике этот термин включает в себя подрывные действия, пропаганду, политический шантаж и разведывательные опе­рации»³.

Джордж Мини, президент АФТ — КПП, выразил те же мысли, но на непрофес­сиональном языке, выступая перед сенатским комитетом по иностранным Делам:

«Вот как Советский Союз представляет себе разрядку: детант базируется на сла­бости Соединенных Штатов. Разрядка означает интенсификацию идеологической войны, а также — подрыв НАТО и абсолютное советское военное преобладание над Западом. Разрядка — не что иное, как признание Западом права собственности Со­ветского Союза на Восточную Европу. Разрядка означает, наконец, вывод американ­ских сил из Европы».

Такого рода критика выводила из себя администрацию Никсона, которая никогда не сомневалась в том, что Кремль рассматривал разрядку, как нечто полезное хотя бы для некоторых из стоящих перед Советами целей, иначе Москва так бы к нему не стремилась. Но вопрос заключался в том, выгодна ли разрядка одновременно и Аме­рике. Никсон и его советники полагали, что время работает на демократические стра­ны, поскольку период мира в отсутствие экспансии усилит центробежные силы внут­ри коммунистического мира.

Я подготовил анализ, делающий упор на разрядку, в марте 1976 года, во времена администрации Форда, которая на деле следовала той же политике, что и админи­страция Никсона, и приобрела себе тех же противников:

«Советская сила в своих составляющих неравноценна; слабости и несбывшиеся надежды советской системы вопиющи и уже четко задокументированы. Несмотря на неизбежный рост могущества, Советский Союз остается далеко позади нас и наших союзников по любой оценке обобщенного характера применительно к его могуществу в военном, экономическом и технологическом отношении; со стороны Советского Союза было бы до предела безответственно бросать вызов промышленно развитым демократическим странам. А советское общество более не изолировано от влияния и привлекательного воздействия внешнего мира и не ограждено намертво от необходи­мых для него внешних контактов»³.

С течением времени теоретические по сути дебаты на тему разрядки были бы раз­решены самим ходом событий. Но интеллектуальный лидер критиков, грозный сена­тор Генри Джексон вовсе не был готов подвергнуть разрядку испытанию временем и объявил мобилизацию сторонников, с тем чтобы остановить ее на полпути. Сенатор-демократ от штата Вашингтон и один из самых заметных общественных деятелей Америки, Джексон всерьез изучал проблемы международных отношений, в особен­ности с Советским Союзом, и являлся экспертом мирового класса по вопросам обо­роны. Он сочетал в себе эрудицию с мастерским умением манипулировать различны­ми ветвями власти, объединяя Конгресс с симпатизирующими ему элементами в исполнительных структурах. Аппарат Джексона, возглавляемый проницательным Ричардом Перлом, был вполне равен ему по эрудиции и даже превосходил его в тон­костях искусства манипулирования.

Хотя Джексон был первым кандидатом Никсона на пост министра обороны, ему суждено было стать наиболее непримиримым противником политики администрации в отношении Советского Союза. Почти на протяжении всего первого срока пребыва­ния Никсона на посту президента Джексон сохранял разумную стойкость примени­тельно к вьетнамским делам. Тогда он показал себя решительным сторонником уси­лий Никсона по сбережению костяка американской оборонительной системы, выдерживая непрерывное давление со стороны Конгресса в направлении односторон­него сокращения бюджета. Джексон оказал незаменимую услугу в проведении пред­ложенного Никсоном проекта создания системы противоракетной обороны (ПРО) че­рез сенат. Тем не менее к концу первого срока президентства Никсона их пути разошлись, даже несмотря на то, что понимание ими советских целей и задач было почти идентичным. Джексон не соглашался с договором по ПРО, который ограничи­вал число противоракетных оборонительных комплексов для каждой из обеих сторон до двух, и вскоре он распространил свое неприятие на всю сферу отношений между Востоком и Западом.

Первоначальная программа Никсона по вопросам противоракетной обороны (ПРО) включала в себя дюжину оборонительных комплексов по периметру Соеди­ненных Штатов. Это могло бы оказаться полезным для противодействия малым ядер­ным силам типа китайских и для отражения ограниченных советских ядерных атак, причем эта система способна была бы стать основой будущей крупномасштабной комплексной защиты от Советского Союза.

Однако Конгресс каждый год сокращал численность этих комплексов, и в 1971 го­ду Пентагон заложил в очередной бюджет всего лишь два таких комплекса. Такого рода мероприятие уже не имело разумной стратегической целенаправленности; един­ственная польза от него сводилась к чисто экспериментальной. В дополнение к этому антивоенная ментальность того времени проявлялась еще и в том, что большинство в Конгрессе на каждой из его сессий имело обыкновение резать предлагаемый оборон­ный бюджет (не говоря уже о программах, которые администрация Никсона не реша­лась предлагать, ибо знала, что обязательно потерпит поражение).

Давление подобного рода превращало министерство обороны в неожиданного и не­обычного для подобного ведомства сторонника мероприятий по контролю над вооруже­ниями. В начале 1970 года заместитель министра обороны Дэвид Паккард настоял на том, чтобы Никсон немедленно выступил с новой инициативой в области ОСВ, «при помощи которой мы могли бы надеяться на достижение договоренности в Вене к сере­дине октября или, самое позднее, в ноябре». Он считал скорейшее заключение согла­шения жизненно важным, пусть даже оно будет носить лишь частичный характер, по­скольку перспективы «выкручивания национального бюджета» «предпо­ложительно» могли бы повлечь за собой «крупные сокращения оборонных программ», «включая стратегические силы». В отсутствие этого односторонние решения Конгресса постоянно «отнимали бы у нас один за другим рычаги переговорного воздействия».

В подобной политической обстановке Никсон летом 1970 года вступил в перепис­ку с советским премьер-министром Алексеем Косыгиным, где закладывались рамки соглашения по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), заключенного через два года. До этого времени Советский Союз настаивал на том, чтобы переговоры по контролю над вооружениями ограничивались сокращением оборонительных вооруже­ний, по которым у Соединенных Штатов имелись технологические преимущества, но исключали установление лимитов по наступательным ракетам, которые Советский Союз производил в год по двести единиц самых разных типов, а Соединенные Шта­ты — ни одной. Никсон дал ясно понять, что с подобного рода односторонней сдел­кой он никогда не согласится. Итогом переписки между Косыгиным и Никсоном явилось то, что Советы дали согласие на одновременное ограничение как наступа­тельного, так и оборонительного оружия.

В результате последовавших переговоров было заключено два соглашения. Договор ПРО 1972 года ограничивал число оборонительных комплексов двумя, состоящими из двухсот пусковых установок, что было явно недостаточно для отражения даже весьма ограниченного нападения. Никсон согласился на этот потолок, чтобы сохранить ядро системы противоракетной обороны, ибо он опасался, что в противном случае Кон­гресс снимет даже экспериментальную программу. В те времена ограничения по обо­ронительным вооружениям были относительно свободны от двусмысленностей и про­тиворечий.

Масло в огонь подлило Временное соглашение сроком на пять лет. Оно обязывало обе стороны заморозить на согласованном уровне все стратегические наступательные ракетные силы как наземного, так и морского базирования. Соединенные Штаты са­ми пять лет назад установили для себя предельные уровни и, полагая их достаточны­ми, никогда не прорабатывали программы их увеличения. Советский же Союз выпус­кал по двести ракет в год. Чтобы добиться согласованного предела, он должен был демонтировать 210 ракет дальнего радиуса действия устаревших типов. Бомбардиров­щики (по которым Соединенные Штаты обладали преимуществом) по численности не ограничивались. Обе стороны сохраняли за собой право свободного совершенство­вания технологии применительно к своим ядерным силам.

Трудно было сравнивать ракетные вооружения обеих сторон. Американские ракеты были меньше и точнее; половина из них была оснащена разделяющимися боеголов­ками (то есть каждая из ракет несла несколько ядерных устройств). Советские ракеты были крупнее, грубее и менее гибкие по применению. Они также превышали числен­ностью американские примерно на 300 единиц. Пока каждая из сторон самостоятель­но принимала решения, такая разница, похоже, никого не беспокоила, без сомнения, потому, что у Америки было крупное превосходство по самолетам и, в силу наличия разделяющихся боеголовок, непрерывный рост преимущества по ним, которое только увеличилось бы за те пять лет, в течение которых действовало бы это соглашение.

Тем не менее, как только соглашение ОСВ было подписано на московской встрече в мае 1972 года, отсутствие паритета по согласованному количеству пусковых устано­вок вдруг стало предметом противоречивых споров. Положение дел выглядело весьма странно. Еще когда переговоров по ОСВ не было и в проекте, Соединенные Штаты сами установили существовавший тогда потолок. Пентагон не делал ни малейших по­пыток увеличить эти уровни на всем протяжении первого срока пребывания Никсона на посту президента; не было получено от Пентагона ни единого запроса по поводу увеличения стратегических сил, и уж, само собой, ни один такой запрос не был от­клонен. И даже после того, как по дополнительному соглашению, заключенному в 1974 году во Владивостоке, эти пределы были подняты и уравнены, министерство обороны так ни разу и не предложило увеличить количество пусковых установок по сравнению с цифрой, принятой в 1967 году.

Однако пришелец с Марса, который бы наблюдал за разворачивающимися внутри-американскими дебатами, услышал бы потрясающую сказочку о том, как правитель­ство Соединенных Штатов «согласилось» с ракетным неравенством и дало обязатель­ство ограничиться своей собственной односторонней программой, которую в отсутствие договора ОСВ никто и не пытался менять и никто так и не поменял, даже тогда, когда через два года ограничения были сняты, — не поменяла ее даже админи­страция Рейгана. Уровень сил, добровольно принятый Соединенными Штатами, ибо он обеспечивал Америку большим числом боеголовок, чем находилось в распоряже­нии Советского Союза, и который Соединенные Штаты не в состоянии были менять в период действия соглашения, внезапно был назван опасным, когда он был под­твержден как часть договоренности.

К несчастью для Никсона и его советников, «неравенство» относится к числу тех самых ключевых терминов, которые порождают собственную реальность. Ко времени опровержения со стороны администрации, когда был сделан сравнительный подсчет пусковых установок и боеголовок, когда уже был рассчитан и оговорен потолок, глаза у всех остекленели, а на душе оставалось лишь неприятное ощущение, будто бы ад­министрация защищает «ракетное неравенство», неблагоприятное для Соединенных Штатов.

Администрация Никсона видела в договоре по ОСВ средство защиты существенно важных оборонительных программ против нападок Конгресса, причем двояко: она настаивала на том, чтобы ограничения, установленные соглашением, рассматривались бы Конгрессом, лишь как отметки уровней, а представление соглашения в Конгресс она сопроводила запросом на увеличение оборонного бюджета на 4,5 миллиарда дол­ларов на модернизацию. Даже теперь, по прошествии двадцати лет, до сих пор явля­ются действующими большинство стратегических программ ключевого характера (бомбардировщик В-1, бомбардировщик «Стеле», ракета MX, крылатые ракеты, раке­ты и подводные лодки типа «Трайдент»), родившихся во времена администраций Никсона и Форда в период действия соглашения ОСВ.

То, что внешне выглядело, как дебаты по поводу ракетных сил обеих сторон, на самом деле явилось знаменательным отражением озабоченности более глубокого и весьма существенного характера. Джексон и его сторонники видели во всевоз­растающем внимании к проблеме контроля над вооружениями — и действительно, как средства массовой информации, так и академические круги были прямо-таки одержимы ею — потенциальную угрозу любой серьезной оборонной политике. Новые военные программы во все большей степени оправдывались тем, что они могли бы послужить предметами переговорного давления на будущих встречах по поводу новых соглашений типа ОСВ. Силы, поддерживающие Джексона, опасались того, что по­добные тенденции могут снять какое бы то ни было стратегическое рациональное обоснование решений по вопросам обороны. В конце концов, какой же смысл ассигновывать скудные ресурсы на дорогостоящие программы только для того, чтобы в первую очередь предложить их в обмен на снятие какой-либо проблемы?,

В данном контексте дебаты по поводу условий соглашения были в итоге направле­ны на то, как совместить их с принципом американского стратегического превосход­ства. Теоретически на протяжении десятилетия понималось, что разрушительное дей­ствие ядерного оружия обусловливало взаимный тупик, то есть исключало победу любой ценой, и с этим соглашался любой разумный политический руководитель. Именно осознание этого факта способствовало выработке администрацией Кеннеди доктрины «гарантированного уничтожения», согласно которой политика устрашения базировалась на способности каждой из сторон произвести опустошение у другой.

Далекая от того, чтобы разрешить дилемму, эта стратегическая доктрина лишь ее переименовала. Национальная стратегия, полагающаяся на угрозу самоубийства, не могла рано или поздно не зайти в тупик. А ОСВ довело до сведения широкой публи­ки то, что эксперты уже знали, по крайней мере, на протяжении десятилетия. Вне­запно на ОСВ обрушились обвинения за состояние дел, которое являлось еще более дисгармоничным, когда гонка вооружений ничем не сдерживалась. Дилемма была до­статочно реальной, но ее породило не ОСВ. Пока устрашение было тождественно взаимному разрушению и уничтожению, психологическая неприязнь к ядерной войне была всеобъемлющей. Америка изготовляла оружие, предназначенное лишь для того, чтобы удержать оппонента от применения ядерного оружия, а не для существенного воздействия на исход любого предполагаемого политического кризиса. Как только та­кого рола понимание сути дела проникло бы в умы, «взаимно гарантированное унич­тожение» подорвало бы моральный дух и разрушило бы существующие союзы. Это, а не ОСВ, представляло собой истинную ядерную дилемму.

Таким образом, дебаты по поводу ОСВ — и разрядки, — по существу, отражали неприятие мира, где смертельный идеологический конфликт уравновешивался неиз­бежной стратегической патовой ситуацией. Истинная схватка по поводу ОСВ имела в своей основе две совершенно различные оценки ядерного пата. Никсон и его совет­ники сделали вывод, что какая бы из сторон ни была в состоянии бросать вызов на грани ядерной войны, ей бы со временем удалось нарастить достаточный для шантажа потенциал и проводить политику ползучего экспансионизма. Вот почему Никсон де­лал такой упор на сдерживании геополитической угрозы. В отсутствие способности к противодействию — способности разоружить противника при первом ударе — амери­канская стратегическая мощь становится менее и менее пригодной для защиты замор­ских территорий, включая сюда, в конце концов, даже Европу (см. гл. 24).

Группировки, связанные с Джексоном, понимали это и жаждали реставрации аме­риканского стратегического превосходства. Но они рядили свои заботы в одежды страха, будто бы не только Америка лишится способности к первому удару — что бы­ло правдой, — но и что со временем Советский Союз такую способность приобре­тет, — что правдой уже не было, по крайней мере, в пределах временных рамок этих дебатов.

Кошмаром Джексона являлась уязвимость стратегическая; кошмаром Никсона — геополитическая; Джексон был озабочен соотношением степени военного могущест­ва; Никсон главным образом — глобальным распределением политического могущества. Джексон и его приверженцы пытались использовать ОСВ, чтобы вынудить Советский Союз переформировать все свои стратегические силы согласно американ­скому выбору. Никсон и его советники не верили в то, что Америка обладает рычага­ми для осуществления подобного замысла в период наложенных Конгрессом ограни­чений на оборонный бюджет, хотя позднее Рейган продемонстрирует политическую полезность преднамеренного американского наращивания сил. Джексон и его при­верженцы в первую очередь концентрировали свое внимание на вопросах стратегиче­ского равновесия, угрозу которому они трактовали как в основном технологическую проблему. Администрация Никсона стремилась подготовить Америку к роли, новой для ее истории, но старой как мир для всех остальных государств: предотвратить на­копление противником, казалось бы, ничтожных геополитических приобретений, ко­торые со временем были бы способны опрокинуть равновесие сил. Силы, связанные с Джексоном, были относительно терпимы к геополитическим изменениям (Джексон проголосовал против помощи некоммунистической стороне в Анголе в 1975 году), за­то ревностно относились к возможности практического применения самого техноло­гически сложного вооружения.

Этот тупик превратил дебаты по ОСВ в еще более невразумительные мудрствова­ния, но в итоге противоречия разрешились посредством тактико-технического анали­за систем вооружений, находящегося вне' пределов разумения неспециалиста и явившегося предметом глубочайших расхождений между самими экспертами по во­просам вооружений. На протяжении будущего десятилетия аргументация относитель­но соотношения между крылатыми ракетами и советскими бомбардировщиками «Бэкфайр», между равными количествами ракет и неравными количествами разде­ляющихся боеголовок будет читаться, как средневековые трактаты, зафиксированные писцами какого-нибудь отдаленного монастыря.

Вопросы, задававшиеся по ходу дебатов, были фундаментальными и неизбежными. Тупик породила личная трагедия президента, сделавшая выработку общего взгляда на вещи невозможной. Американский идеализм царствовал безраздельно, не ограничи­ваемый никакими стимулами к политическому компромиссу. Президент не мог нало­жить санкций или предложить какое-либо вознаграждение, ибо в его аппарате у кри­тикующих не было политических побуждений изменить свою точку зрения. Дебаты приобрели облик ученого совета, на котором выступают профессора, слушающие только самих себя. Историки, однако, только выгадают, ибо позиции были на этот раз высказаны гораздо более четко, чем это бывает типично для процесса формирова­ния политики. Америка заплатила за это самобичевание задержкой на десятилетие окончательного осознания своих геополитических нужд.

Коммунизм в конце концов рухнул отчасти в результате собственного склероза, отчасти в результате давления со стороны вновь восприявшего духом Запада. Вот поче­му окончательный суд истории, без сомнения, отнесется более милостиво к соперни­чавшим лагерям, ведшим в Америке внутриполитические дебаты, чем они сами отно­сились друг к другу. Он воспримет подход Никсона и его консервативных критиков, как взаимно дополняющие, а не исключающие друг друга, когда одна сторона дебатов подчеркивала геополитический, а другая — технологический аспект борьбы, мораль­ное содержание которой воспринималось и теми и другими одинаково.

Контроль над вооружениями оказался технически чересчур громоздким, чтобы принять на себя всю тяжесть философских противоречий, заложенных в американ­ской внешней политике. Постепенно дебаты перенеслись на иной предмет, более со­звучный традиционному американскому идеализму и способный вызвать больший ре­зонанс у широкой публики, — а именно, на тот постулат, что права человека должны числиться среди первоочередных целей американской внешней политики.

Дебаты по правам человека начались с призывов — оказать влияние на Советский Союз в целях улучшения обращения последнего со своими гражданами, но постепен­но превратились в стратегию внутриполитических перемен в стране. Так же как и в отношении контроля над вооружениями, суть спора не связывалась с его предметом, который был бесспорен, но касалась той степени, в которой идеологическая конфронтация могла бы быть первостепенным вопросом американской внешней по­литики.

Как предмет дипломатических переговоров вопрос еврейской эмиграции из Совет­ского Союза был порождением администрации Никсона. До 1969 года ничего подоб­ного никогда не стояло в повестке дня при диалоге между Востоком и Западом; все прочие администрации обеих партий трактовали его как предмет внутренней юрис­дикции Советского Союза. В 1968 году только 400 евреям было позволено эмигриро­вать из Советского Союза, и ни одна из демократических стран этого вопроса не за­тронула.

По мере улучшения американо-советских отношений администрация Никсона на­чала обсуждать проблему эмиграции в форме президентских закулисных переговоров, сопровождая это тем доводом, что советские действия не остаются незамеченными на самых высоких уровнях власти в Америке. Кремль начал реагировать на американские «соображения», особенно после того, как советско-американские отношения стали улучшаться. Каждый год росло число еврейских эмигрантов, и к 1973 году общее их число достигло 35 тыс. в год. Кроме того, Белый дом регулярно направлял советским руководителям перечень трудных случаев: когда конкретным лицам отказывали в вы­ездной визе, или когда разлучались семьи, или когда кто-то попадал в тюрьму. Боль­шинству из этих советских граждан было позволено эмигрировать.

Дата добавления: 2015-08-10