Запомнить это

Одна девочка навещала другую в больнице, бессмысленно радовались обе, как щенята.

Это было начало дружбы, ходили по заснеженным аллеям больницы, болтали.

Та, которая болела, была немного смущена, что ее навестила эта Анна, взрослая, на год старше. Анна тоже болела весь прошлый год и теперь пришла к ним на курс после академического отпуска как второгодница. Они и знакомы-то были всего ничего, сентябрь-октябрь.

Анна была удивительно изящная в каждом своем движении, в повороте головы, в прямой посадке своего маленького тела на длинных ножках. Так уж иногда природа выдает человеческому существу ту грацию, которая обычно полагается кошкам, тигрицам и пантерам.

Анна ходила вместе с Полиной по аллейкам, между больничными корпусами порхали крупные снежинки, было свежо и не холодно. «Зачем она ко мне приехала?» — думала, стесняясь, Полина. У Полины были гораздо более близкие подруги, например Тамарочка (тоже очень красивая девочка, как в сказке, как принцесса) или Мариша еще со школы, тоже очень красивая, гордая и насмешливая. Полина была не слишком довольна своей внешностью и преклонялась перед подружками, восхищалась ими.

Но первой приехала навещать ее почему-то именно Аня.

Ходили, разговаривали ни о чем. Полина болтала (чтобы не было остановок в разговоре, потому что Аня в основном-то молчала), рассказывала о своей палате, что на соседней койке лежит девушка-медсестра, и она раз в три дня теряет сознание, бредит, срывает все с себя, ей кажется, что по ней бегают крысы, ужас! Она лежит уже четыре месяца, с лета. Все началось, когда после трудного ночного дежурства не удалось поспать, она пошла сделала в парикмахерской химическую завивку, посидела под горячей сушкой и потом поехала на целый день загорать на пляж. Ночью ее увезли уже в судорогах. И так продолжается через две ночи на третью. А утром эта Галя приходит в себя, ничего не помнит. Когда у нее приступ, то тут собираются все медсестры и накрывают ее сетью, заматывают, чтобы она себя не исцарапала, а у нее улыбка, зубы выставляет наружу, глаза зажмуренные, и скребется ногтями, сбрасывает крыс, вот что.

— Всю ночь не спали, это было вчера. Ее выносят в коридор замотанную вместе с кроватью. И опять не спали,— сообщала Полина тихо идущей рядом Анечке.— Это уже вторую ночь… Позавчера умерла девочка шести лет, привезли из детсадика, тоже ночь хрипела в коридоре, вызвали отца, а когда она умерла, у отца открылся неудержимый понос, не мог отойти от туалета, ночная медсестра сказала: «Медвежья болезнь, это у мужчин бывает от этого. Они не переносят».

Аня шла рядом своим упругим шагом, прямая, высокая, может быть, и не слушала. Полина посмотрела на нее и вдруг увидела, что она плачет. Замолчала. Какой ранимый человек! А Аня сказала, что убежала из дома, там пьяный брат отца хулиганит, они с его женой устроили скандал. Аня выбралась, потому что отец велел ей уходить и вышел ее провожать мимо пьяного брата.

— Почти каждый день они хулиганят,— безнадежно сказала Анна.— Хотят, чтобы мы уехали в Отдых, оставили бы им квартиру.

На станции Отдых, как оказалось, у мамы комната, все хорошо, но Аня пошла учиться на последний год в московскую школу, оказалось далеко ездить каждый день. Переехали в Москву, у отца комнатка в одной квартире с братом. А эти подлецы, этот брат с вечно пьяной женой, обозлились, что половину их квартиры заняли, и специально не дают жить, бьют их посуду, запирают дверь изнутри засовом, так что не войти в дом. Обливают все в уборной. А их квартира такая: сначала кухня, из нее вход в комнату восемь метров, там располагается брат со своей пьяницей, а оттуда вход в другую комнату — шесть метров, там печка, полуподвал, и вот там Аня живет с мамой и папой. До десятого класса она училась на станции Отдых — это сорок километров от Москвы, свежий воздух, друзья и подруги, лыжи, озеро, а когда перебрались поближе к хорошей школе, то и оказались в этой жуткой квартире, в какой-то московской дыре, окошко выходит в землю. Вот что сообщила Полине в ответ на ее больничные новости Аня.

— Кошмар,— откликнулась Полина,— мы так жили, но в одной комнате с дедушкой.

— А если запремся в комнате, они бьют в дверь ногами.

Они гуляли, две девицы-красавицы, белым зимним вечером по красивым аллеям больничного городка, навстречу им попадались другие парочки или группы гуляющих, иногда это были целые шеренги румяных девушек, раздавался смех в снежном безмолвии.

— Это туберкулезницы,— объясняла Полина,— они много гуляют. И в город выходят. Вечером они смотрят в окна анатомички, когда у них кто-нибудь умирает. У них умирают внезапно, сразу. И тогда они ходят и смотрят там в подвал, вечером видно в окна.

Наконец Полина пошла проводить Аню до ворот, но Аня решила проводить Полину обратно до дверей отделения, она явно боялась возвращаться, и девочки проделали еще раз весь этот красивый заснеженный путь под уютными желтыми фонарями. Полине предстояло долгих два месяца провести здесь, Ане же выпадало мучиться с родней до весны, до лета на станции Отдых; прогноз и там, и там был неутешительный, поскольку надежд на изменение жилищных обстоятельств у Ани не было, а Полине диагноз то ставили, то не ставили, то очень нехороший, то помягче, то безо всяких перспектив, а то и обещали что-то, в частности, что она сможет учиться.

Но в палате поговаривали, что якобы у них у всех перспективы дурацкие, то ли слепота, то ли вообще неподвижность, как у несчастной Вали, которая, почти что окостенев и замерев, лежала слепенькая и отвечала на вопросы вполне разумно. Упала на лед во дворе, причем затылком, и все.

Это уже была новая палата, на шестерых, куда Полину помогла перевести неродная тетя ее мужа. Она же и устраивала Полину в эту клинику.

Полинин муж существовал в реальности, но ее не навещал, поскольку жил и работал в совершенно другом городе, двенадцать часов езды по железной дороге. Встретились летом в доме отдыха, возникла непереносимая любовь, поженились к концу срока, а потом разъехались, каждый к себе домой. У Полины комната с мамой на двоих, и у Гены в своем городе та же история, двенадцать квадратных метров, некуда. Кроме этого, Полина учится в институте, и Гена учится и работает у себя в далеком месте, за горами и полями. А когда Полина заболела, тут и пригодилось новое родство. У Гены тетя в Москве, жена его дядьки, как раз оказалась невропатолог, хотя ее недавно уволили из этой больницы (несправедливо), и она теперь работала на санитарно-эпидемиологической станции, подбирала отраву для тараканов, но все связи на старом месте остались, и когда девушка Полина появилась у тети Ирены в доме (как новая родня и почти племянница) и была встречена восклицанием «Какая девочка румяная, глазки блестят», она вдруг пожаловалась со смехом, как всегда поневоле жалуются докторам, что каждый вечер головные боли, жар и болят глаза. И тогда эта новоприобретенная тетя Ирена быстро раз-раз и устроила Полину в эту свою бывшую больницу и толкала дело в сторону палаты поменьше и врача более внимательного, и действительно, из огромной палаты на двенадцать человек Полину перевели на второй этаж к доктору-кореянке Хван, которая как раз писала диссертацию на таком-то материале, а как раз эту болезнь тетка Ирена и заподозрила у Полины, болезнь с плохим прогнозом.

Немедленно об этом Полина написала мужу Гене, что (смех-то) встречай инвалидку! Гена приехал, лицо его было серьезным, он консультировался с неродной теткой Иреной, и было ему сказано так: «Да, перспектива на инвалидность».

Что оставалось делать, приехал на неделю, надо ее как-то провести. Он жил у тети Ирены, приходил гулять с Полиной по заснеженному больничному парку, они даже нашли дверь в какой-то подвал и там нашли матрац, и тут же кинулись раздевать друг друга, но Гена не смог кончить, двигал-двигал своим поршнем туда-сюда, измучил Полину, все было плохо. Полина очень хотела забеременеть, но Гена берег сперму, видимо.

Потом Гена уехал и перестал отвечать на письма, Полина плакала, писала каждый день и ждала, бродила вокруг сестринского поста, принесут ли ей письмо.

Аня часто ее навещала, Полина ей все рассказывала, все свои надежды забеременеть и вернуть Гену, все новости о Вале и других соседках, каждая из которых уже ни на что не надеялась, а Аня тоже рассказывала о новых буйствах родни и о своих тоже надеждах, что брата отца с его женой переселят, дадут им комнату.

К весне Полине стало окончательно плохо, она потолстела на двадцать пять килограммов, на прогулки не выходила, лежала замотанная платком, болезненно реагировала на свет и звук, не могла спать, головные боли грызли ее череп. Тогда доктор Хван послушала старшую подругу, свою бывшую коллегу доктора Ирену, и решилась применила новую методику: Полину стали колоть большими дозами какого-то психотропного препарата, взятого из сумасшедшего дома.

Раз в два дня у кровати появлялась команда — Хван и две сестры с очень большим шприцом. Вводили ей укол, долго цедили это лекарство, а потом Полина засыпала, причем надолго.

Сорок дней длилось это лечение, двадцать уколов было сделано. Письма так больше и не приходили.

Аня приезжала и сидела у кровати, ободряюще улыбалась. На это время она примолкла, слишком уж тяжелое было зрелище, видимо.

Затем Полину неожиданно выписали, все, делать больше нечего, в больнице так долго не держат, переходите на инвалидность. И мама отвезла ее в университетский профилакторий лежать, отвернувшись к стенке, а потом в санаторий, там плакать. После санаторного лечения Полина вернулась в город, вытерла слезы, все! Решилась действовать, поехала заняла денег у двоюродной маминой сестры и села в поезд, чтобы незваной явиться через леса и горы к Гене. Гена встретил ее нормально, спросил, на сколько она приехала, они стали спать в одной постели, но Гена опять не смог кончить, потому что мама его тоже спала в этой комнатке, и надежда забеременеть не оправдалась. Полина вернулась домой.

Тут уже наступила весна, встал вопрос о том, чтобы взять академический отпуск, оформить инвалидность, не сдавать никаких экзаменов пока что, какие там экзамены, тихо приходить в себя, успокаиваться, отдыхать, а осенью опять пойти на второй курс.

Но здесь возникло одно «но»: в академическом отпуске не дают стипендию, а если выйти на инвалидность, то пенсия третьей группы очень маленькая, на мамину зарплату вдвоем тоже не прожить, то есть все лето без денег, а осенью потерять всех подруг и однокурсников и перейти на второй опять курс к ненавистной Лидке, потому что на младшем курсе ее подкарауливала одноклассница, противная девочка из класса, и учиться вместе с ней Полина ни за что не хотела. А расставаться с Анной!

Кроме того, Полине казалось, что тетка Ирена (та самая, неродная) как бывший доктор будет довольна, кивнет головой, если ее личные врачебные, профессиональные прогнозы насчет плохого будущего оправдаются и Полина действительно не сможет учиться в университете, и так же тетка будет утвердительно кивать головой в ответ на сообщение о разводе, потому что она предчувствовала, что ее должен бросить Гена, после того как ему будет сообщено, что у Полины не может быть здоровых детей: а он признался, что Ирена так и сказала! Ты такой, ты не сможешь ее прокормить. И он объяснил Полине открыто и честно в тот ее последний приезд, что именно в этом причина, в диагнозе тетки Ирены, это и основа его поведения, которое может выглядеть странным: бросить больную жену! Но ты же понимаешь, дети должны быть здоровыми!

На самом деле с самого начала было видно, что тетка Ирена косо смотрела на неродного племянника, который повадился и сам ездить к ней в дом и вдобавок женился и привел познакомиться какую-то сбоку припеку молоденькую, восемнадцатилетнюю якобы жену и в шутку сказал «смотрите тут за ней», так это все выглядело, потому что тетка Ирена не радовалась, когда Полина потом являлась к ней в гости, часто поторапливала ее уходить («а то я жду людей»), задавала вопросы типа: «А ты что, самая красивая на курсе?» и «Ты одна такая вышла так рано замуж?» У тетки Ирены, несмотря на ее сорокалетний с гаком возраст, вечно сидели на диване кавалеры (при живом муже), и Полина была тут неуместна, восемнадцать лет, кудри, глазки, и что здесь поделать.

Видимо, тетка Ирена во всем консультировала свою подругу Хван, как лечить Полину, доктор Хван проводила эксперимент со своей палатой, каждую подопытную пациентку лечили по-другому и смотрели, каковы результаты. На основе этих данных писалась диссертация.

Кто сказал, что передовой ищущий невропатолог не может пользоваться и тем и этим? Периодическими пункциями позвоночника и сильными лекарствами из смежной области, пусть из психиатрии, почему бы и нет!

Диагноз, однако, колебался, вроде бы даже и не подтверждался, но тетка Ирена направляла твердой рукой процесс лечения, как бы отвечая тем, кто ее выгнал из неврологической клиники за профнепригодность! Слово тети Ирены было последним и для далеких бедных родственников, то есть для молодого пришей кобыле хвост мужа и его обеспокоенной матери. Тетка Ирена состояла в курсе подлинных семейных проблем Гены, который женился, не имея ни кола ни двора, ни высшего образования (мать Гены явно жаловалась ей), и это была ее инициатива, тети Ирены как специалиста (хоть и уволенного),— так провести лечение этими тяжелыми психотропными препаратами, чтобы задавить болезнь в ее начальной стадии и чтобы в результате подтвердить свою правоту и свой диагноз. Инвалидность прилагалась. Честь уволенного врача была основой всего!

Так что в результате лечения из клиники, изо всех этих бессонниц, из больничных простыней вышло на улицу в сопровождении мамы толстое и почти уже бесполезное существо, которое не могло смотреть на свет и не выносило резких звуков, не в силах было читать учебники, не говоря уже о том, что надо было сдать восемнадцать предметов! И эти постоянные слезы.

Но угроза остаться на второй год толкала действовать, и через полтора месяца Полина сдала все зачеты и экзамены, то есть наладилась ловить преподавателей с бумажкой из учебной части, чтобы сдать им задолженность, все превозмогла, научилась смотреть на свет и читать, что было делать! И даже написала курсовую работу, то есть все сдала, все восемнадцать предметов. К концу было совсем легко, педагоги ленились спрашивать по полной программе, когда принимали зачеты у себя на дому. Да и история бедной больной девочки всем была известна. Воспаление мозга! Это не шутки.

И вот Полина перешла на третий курс вместе с Аней, похудела, поехала на практику, причем как раз туда, где жил бывший муж, и ни разу не позвонила ему и не искала его! Вот это был настоящий перелом. Победа над собой.

А любимая подружка Аня на лето уехала с мамой на станцию Отдых, там отдохнула, и к осени девочки встретились на факультете с новостями: у Ани теперь была отдельная квартира, страшного дядьку отселили, хотя он упорно хотел остаться в своей берлоге, но их было двое с женой, и им отдельная жилплощадь по тогдашним законам не полагалась, тем более двухкомнатная. Так что семья Анечки радостно начала новую жизнь в четырнадцати метрах, а у Полины появился назойливый, как рыбка-прилипала, преданный, ревнивый друг, которого она вскоре должна была бросить, презреть и растоптать, чтобы полностью вылечиться и стать человеком. За Аней тоже бегали сразу двое, и она старалась, чтобы они друг друга не встречали.

Вот Полина и Аня, маленькие женщины, болтали и болтали, советовались и совместно размышляли над судьбами мира, решали, как быть и что говорить (смешное «А он что? А ты что?»), у них непрерывно шел разговор, где бы они ни сидели,— в библиотеке шепотом, в столовой громко, а то подсчитывали денежки и важно и трусливо входили в кафе в проезде Художественного театра, заказывали всегда одно и то же, блинчики с мясом, томатный сок и кофе! Как взрослые дамы! Как за границей! И все рассказывали друг другу.

Те события закончились, времена прошли, поехала нормальная жизнь, ужас больницы, смерти, ужас пьяных соседей миновал, память о том, кто кого бросил, тоже притаилась, ничто не вечно, и вылупились из скорлупы бедствий два пушистых существа, как-то миновали гибель и обрадовались тому, чему не привык радоваться нормальный человек: есть глаза, руки, ноги, есть свой угол, где никто не тронет, отсутствие несчастья и есть счастье.

Запомнить это.

Дата добавления: 2015-08-02