Кое-что о прежних рекрутских наборах и новых призывах на службу

До 1870 года существовала очередная система²⁶; по-видимому, порядка в отправлении ее было мало, потому что в детстве часто слыхал я о побегах очередных семей и о ловле их. Изловленных закатывали в кандалы и отвозили в Ярославль на сдачу. Не знаю, чему приписать главным образом укрывательство очередных, но часть их вызывалась, вероятно, несправедливостями заправлявших делом мирских властей. Помню голову из одной со мной деревни Малафея Иванова. Раз увидел я его на крыльце его дома в красной рубахе и принял за солдата, потому что бороды не было, а голова наголо острижена. После узнал, что таким приехал он из Ярославля с поставки отвозимых им очередных, которые с ним же и вернулись домой. Эти рассказывали, что в приеме (рекрутов) начальство нашло, что голова не ту семью привез на сдачу, а распоряжавшийся приемом некто Гаранский вскричал: «Забрить самого голову». Его и остригли, но почему-то, говорят, отпустили домой с ними же. Другого взыскания с головы за его неправду, по-видимому, не было, но факт острижки его верен. В начале действий по жеребьевой системе тоже бывали случаи укрывательства, но редко уже, и не вели к освобождению побегом. Наборы производились не в каждом уезде, а то в Рыбинске, то в Пошехонье, то в Мологе. Причинами этого, говорят, были ходатайства горожан перед губернаторами о поддержании торговли их города.
Нехороши были порядки представления людей на сдачу через избираемых миром особых отдатчиков, коим вручались и собранные на сдачу людей деньги. Собирался волостной сход, на который высылались все молодые люди для осмотра, чтобы не представить калеку: малорослого, хромого и проч., за что взыскивался штраф с голов и отдатчиков. С молодыми людьми должны были являться их проводники — подводчики по одному на двоих, но так как проводниками всегда являлись семейные призываемых, родители, братья, то этих
последних набиралось больше гораздо следовавшего по расписанию палаты числа. Вся эта орава человек в полтораста и более отправлялась прямо со схода на пункт сдачи. Продовольствоваться проводники и призываемые должны были на мирской счет отдатчиком. Все бы это ничего, но беда в том, что все являлись довольно подвыпивши, по окончании схода требовали с отдатчика водки и закуски, а дорогой и в городах на ночлегах буянили, ломали ложки, чашки, вилки, за что и разделывался несчастный отдатчик. Унять пьяных буянов не было никакой возможности, даже при помощи полиции, уводившей иногда в кутузку выдающихся озорников.
В набор около 1853—1855 годов сдача была назначена в Мологе. Со схода следовало отправиться на ночлег за 6 верст в Рыбинск, а наутро из Рыбинска в Мологу на ночлег же накануне сдачи. Отдатчиком был расторопный, щедрый и богатый Ф. Устинов. По требованию толпы он угостил ее после схода, и к вечеру все прибыли в Рыбинск на ночлег (дело было летом). Богатый отдатчик угостил призываемых в трактире чаем и водкой, но пьяные безобразники на ночлеге за ужином не только ложки и чашки, но и мебель переломали, зеркала перебили. Поутру отдатчик опасался уже много поить, но все перепились на свой счет, шумят, буянят и не идут со двора. Рассвирепели до того, что ни голове, ни отдатчику нельзя было показаться им из опасения потасовки. Помощник окружного начальника Панин послал отношение в полицию, а сам в надежде на ее помощь отправился в собор на службу. Полиция прислала человек десять своих служителей, которых буяны приняли в кулаки, перебили их, одежду изорвали и фуражки разбросали, так что некоторых и не найдено. Тогда я побежал в собор за Паниным, а он вместе с чиновником полиции поехал к тогдашнему рыбинскому гарнизонному начальнику, который распорядился выставить взвод солдат с примкнутыми к ружьям штыками. Это, конечно же, скоро все сделалось, и потому некоторые из толпы, потрезвее, проведали, что приготовляется для них, и постарались выехать со двора, да и других предупреждали убираться за благо. Мало-помалу, но все уехали в Мологу, а человек пяток, забранных свежими полицейскими, отодраны были в части на славу. До усмирения военной силой дело не дошло, а в Мологе предупрежденная нарочным полиция встречала приезжающих и за каждым запирала ворота ночлежного двора. Из сожаления чрезвычайных расходов отдатчика в Рыбинске я было советовал ему подержать буянов на антониевой пище²⁷ до утра, но он, щедрый, не пожалел расходов, а угостил всех хорошим ужином и завтраком с умеренною только порцией водки.
Такой бунт, потревоживший даже войска, был только однажды в течение моей службы писарем. Но буйство, дебоширство, произвольные остановки в пути каждый раз случались. Правительство, по-видимому, устанавливало такие порядки сдачи в сопровождении сельских властей и подводчиков в интересах успеха дела. Но что было делать каким-нибудь пятерым начальникам с такой многочисленной пьяной ватагою? Бывали случаи, что головы и отдатчики скрывались от нее дорогою. Но такие порядки существовали только при наборах по рекрутскому уставу. При призывах же по положению 1874 года ничего подобного не случалось. Дело в том, что по этому положению ни выбора отдатчиков, ни мирского продовольствия, ни подвод не назначено, а личная ответственность за неявку к призыву оставлена. Все являются без особого наблюдения за сбором сельских властей на молебен перед вынутием жеребья, да и ведут себя тихо. Отчего это? Скажут: «Нравы посмягчились». Едва ли. Улучшился закон, и в том все дело. В доказательство этого можно сослаться на неудачное придерживание правительства прежних порядков по призыву запасных чинов. Это ведь уже не мужики, а солдаты, люди дисциплинированные, они непременно и чинно явились бы на сборный пункт и в срок. Но правительству угодно было включить в положение условие отправки на подводах всех находящихся далее 25-верстного расстояния. В десятилетие моей службы писарем Копринской волости с 1876 по 1886 год ежегодно отправлялось на сдачу в новобранцы до 60 молодых людей, и всегда являлись исправно. Но потребовалось в последнюю восточную войну 1876—1877 годов выслать около 15 запасных, и что же? Соберутся к правлению с родственниками пьяные, ломаются, куражатся... Но вот удастся отправить их на подводах под надзором старосты, а они дорогой останавливаются у каждого кабака с требованием угощения от старост, а то не поедем, говорят. И это уже солдаты, а не мужики! Какая же причина этому? Историческая привычка русского человека кутнуть толпой, одинаковая с попойками на сходах, где перепившиеся тешатся по-своему: орут песни, ругаются, дерутся... Упоминаемые кутежи запасных — те же мирские попойки. Отменены подводы для них и сборы для этого в одно место — и ничего подобного не будет, и все явятся вовремя. Лучше выдавать им деньги на это, но поодиночке, а не в сборе. Существующее на это дозволение оттого неудачно, что необязательно для них и что наклонным к кутежу предстоит перспектива кутежа компаниею. Новая система воинской повинности очень благотворно повлияла на население сокращенным сроком службы. Прежде на 25-летнюю службу отправлялся человек, как на каторгу, как на смерть. Смешные и грустные сцены разыгрывались тогда пред домом рекрутского присутствия и в нем самом. Помню, как раз один затылочный (забракованный) до того обрадовался свободе, что нагой выбежал из дома присутствия и в таком виде по льду через Волгу прибежал на Ерш, куда родные и принесли ему одежду. А сколько реву-то было, обмиранье матерей и жен! Просто стон стоял перед домом присутствия во время набора. Правда, и теперь в толпе родственников можно еще видеть слезы, но это тихие слезы матери или жены. Тогда же рыдали навзрыд посторонние женщины, как бы зараженные общим ревом и воем.

Дата добавления: 2015-07-20