Последняя высота

Чжан Цзе

Родилась в Пекине в 1937 году. Корни из провинции Ляонин. В 1960 году окон­чила Китайский народный университет. Работала в министерстве машиностроения, на Пекинской фабрике кинопленки. После образования в 1962 году пекинского от­деления Союза писателей работает в этой организации, затем вступила в Союз, в настоящее время — профессиональный писатель.

Печататься начала с 1978 года. Роман «Тяжелые крылья» и несколько рассказов переведены на русский язык. Ее произведения были неоднократно премированы, в том числе и за рубежом.

Последняя высота

Сразу после переезда в новую трехкомнатную квартиру сын с невесткой решили, кто в какой комнате будет жить.

Ей они предложили жить с внучкой в большой светлой комнате с южной стороны, а нянечку поселили в гостиной, смежной с кухней.

Сами они решили жить в небольшой комнате с северной стороны.

Внучка под разными предлогами уступала свое место нянечке:

— Чтобы не мешать бабушке спать, если я вечером начну читать или еще что-нибудь делать, я буду жить в гостиной, а бабушка пусть живет с нянеч­кой в большой комнате.

С тех пор как бабушку парализовало, она постоянно ощущала идущий от ее тела запах кала, который проникал во все углы комнаты. А в гостиной, если потребуется, можно протянуть занавеску или поставить ширму, и будешь сама себе хозяйкой. Тесновато, конечно, но зато чувствуешь себя свободной. К тому же рано или поздно она выйдет замуж, и у мужа, как минимум, будет отдель­ная комната.

Бабушка молчала. Она решила, что будет жить где скажут и все равно с кем. Сын и невестка никогда не обижали ее, зачем же доставлять им лишние хло­поты?

Она сидела в полудремотном состоянии на краю кровати, опершись на посох, и грелась в утренних лучах осеннего солнца.

Солнце вместе с ней тоже постепенно состарилось. Оно светило совсем не так, как в ее молодости, когда проливало свои прозрачные, словно роднико­вая вода, лучи на ее тонкую и гибкую талию. Сейчас солнечные лучи через силу пробивались сквозь толщу облаков и едва касались ее тела, напоминавшего только что вырытое и принесенное с гор корневище старого дерева.

Она с трудом шевелила веками и будто в тумане всматривалась в пейзаж за окном. Пожелтевшие листья, сорванные со своих ветвей слабыми порывами осен­него ветра, плавно кружились в воздухе. Они бесшумно, как снежинки, па­дали вниз и с неотвратимым постоянством смешивались с землей.

Дзинь-дзинь — звенят железки в руках точильщиков ножниц и ножей. Про­тяжно, приглушенным голосом выкрикивает на местном наречии свой товар продавец соевого творога — неожиданно его прерывают несколько голосов, пред­лагающих обменять продуктовые талоны на яблоки или купить ветошь...

Появлялись и уходили нынешние родственники и друзья, и почти все их разговоры ограничивались подсчитыванием денег. Но сколько бы ни было денег, всегда наступал момент, когда их заканчивали считать. Лишь одна она, казалось, никак не могла сосчитать до конца свои дни.

«Скоро ли? — постоянно думала она и догадывалась: — Скоро!»

Вот и сейчас, сидя и греясь на солнце, она вспоминала о том, что делала вчера, позавчера и за день до позавчерашнего дня. Но как ни старалась, не могла вспомнить. Она также не знала, чем ей заняться сегодня. Она словно всю жизнь сидела здесь, вспоминая дни, в которых не было ничего заслуживающего внимания, и ухаживала за старой кошкой.

После того как ее парализовало, эту кошку принес от своего приятеля ее сын.

— Вот нашел вам подругу, чтобы не скучали, — пошутил он.

Все они — и сын с невесткой, и внучка — были очень заняты, и им некогда было обращать внимание на кошку. Нянечка тоже часто о ней забывала. Су­нет ей иногда прокисшие остатки риса или овощей, а не вспомнит — и вовсе оставит голодной.

Кошка никогда не привередничала. Что ей давали, то и ела. А не давали — и не ела. Поэтому у нее часто были понос и рвота. Тощая, со впалыми боками, она ходила, пошатываясь, точно связанная, и едва слышно мяукала.

Она и заикнуться не смела, чтобы попросить что-нибудь для кошки у своих родных. Быть парализованной десять с лишним лет — какой это тяжелый, да­вящий на их плечи груз.

Если они с утра до вечера так заняты, что не успевают с ней поговорить, то она за это на них не может обижаться.

Каждый день, придя с работы, сын, невестка и внучка сразу же интересо­вались ее самочувствием:

— Вам лучше?

И она отвечала, что лучше.

Ее уже не очень-то раздражала эта привычка ежедневно справляться о ее самочувствии. Она и так измучила их своей болезнью. У них с ней столько раз­ных хлопот — ее надо поить, кормить, сопровождать... Не будь ее, зачем бы им нанимать няню, платить ей каждый месяц шестьдесят юаней — пятую часть дохо­да всей семьи, не считая того, что няня находилась на их полном содержании.

К тому же только когда сын справлялся о ее самочувствии, она и могла как следует его рассмотреть. Он был поздний ребенок и понимал, как труд­но было ей, неграмотной, необразованной женщине, воспитать его и поста­вить на ноги. Поэтому он был послушным сыном.

С нее и этого довольно. И еще у нее есть кошка.

Каждое утро, проснувшись, кошка начинала радостно мяукать, словно впервые видела ее после долгой разлуки, и ласково переминалась у нее в ногах. Как будто она была ее внучкой. Ей был понятен каждый звук в мур­лыкании кошки. А еще говорят, что кошки не умеют разговаривать. С наступлением зимних холодов кошка забиралась к ней в постель и по ее примеру клала свою голову на подушку. Кошка тихо посапывала, шевеля уса­ми, и они время от времени слегка касались ее лица. Она спала и ощущала, как время текло вспять: уж не сын ли гладит ее по щеке своей ручонкой?

Сын каждый месяц давал ей десять юаней на мелкие расходы. Она стара­лась не тратить из этих денег ни фэня. У нее не было недостатка в питании и одежде. Ей хотелось накопить немного денег, чтобы оставить их после своей смерти сыну, невестке и внучке. О каждом из них она думала неус­танно. Она постоянно винила себя за то, что не смогла оставить им в на­следство ни золота, ни серебра, ни дома, ни заграничных связей. Но стоило ей увидеть, как мучается от голода кошка, и она тут же забывала о своей вине. Она не могла удержаться, чтобы не попросить нянечку купить на эти деньги для кошки немного свиной печени и рыбы.

А цены все растут. Свиная печень стоит два с половиной юаня за один цзинь, вареная рыба — три юаня. А раньше... Хотя зачем вспоминать о том, что было раньше? Да и не сможет она уже ничего вспомнить ни цен, ни чего-либо другого.

Случайно обнаружив в рисе или овощах кусочки мяса, она никогда их не ела и украдкой отдавала кошке. А та ела и боязливо косилась в сторону го­стиной, словно опасалась, что кто-нибудь заметит. Вид у нее при этом был очень нерешительный, и ела она будто скрепя сердце. Она не осмеливалась вести себя как другие кошки, которым стоит только сытно поесть однажды, как они тут же начинают громко и радостно мурлыкать.

Когда кошка замечала, что у ее хозяйки, с трудом двигавшей руками и ногами, повисали на подбородке остатки пищи, то она, опасаясь, как бы это не увидели другие, тщательно счищала их передними лапками. В общем, вела себя так, будто они обе занимались каким-то нехорошим делом.

Кошка вела себя с каждым из домашних по-разному и никогда относитель­но них не ошибалась. К внучке она испытывала только страх и старалась не попадаться ей на пути, так как та на нее постоянно наступала. С невесткой она все время держалась настороже, опасаясь — стоит только зазеваться — получить от нее взбучку. Нянечку она глубоко презирала. Пользуясь тем, что у бабушки было слабое зрение и замедленная реакция, нянечка часто ее обманывала и даже украдкой съедала свиную печень и рыбешку, когда готовила их для кошки.

Что же случилось с кошкой сегодня? Почему до сих пор ее нигде не видно?

— Кис-кис, — позвала она слабым старческим голосом.

Никто, кроме кошки, и бровью бы не повел, услышав этот голос.

А кошка, стоило только ей его услышать — где бы она в тот момент ни ша­стала и какими бы проделками ни занималась, — пусть бы даже и не могла сразу ответить, но всегда ретиво и с шумом, будто крошечный конь, к ней под­бегала и, наклонив голову, с поднятой вверх мордашкой, смотрела на нее, как бы спрашивая: «Что случилось?» И ждала ответа, словно могла его понять.

Но кошка не появлялась. Она тихо ждала. Ждала, ждала и вдруг почув­ствовала что-то тревожное в тишине квартиры.

— Кис-кис, — позвала она ее вновь, уже немного рассердившись.

Но кошки по-прежнему нигде не было видно. И тут только она вспомнила, что вчера вечером та не залезала к ней на кровать. Тогда она посмотрела в мис­ку, куда вечером положили для кошки еду, — миска была полна. Кошка, ка­жется, к ней не притрагивалась со вчерашнего вечера. Обычно же, перед сном, ей требовалось немного поесть, лизнуть воды, сходить, как и людям, в туалет.

Хотелось ей спать или нет, но стоило ей положить голову на подушку, как она уже всю ночь лежала неподвижно, словно боялась нарушить сон своей хозяйки.

Неожиданно ее пронзил необъяснимый страх. Она вспомнила о том, что говорили в ее родных местах старые люди: кошки никогда не подыхают дома. Почувствовав себя плохо, они забираются в какое-нибудь дикое место или закуток, где их не могут найти.

Но ее киска сроду никуда не выходила. Двери квартиры всегда заперты, каким же путем она могла улизнуть?

Не теряя надежды, она снова позвала ее дрожащим голосом. В доме было тихо.

Нянечка ушла покупать овощи и вернется не раньше чем через полтора часа.

Никто не поможет ей. Во всем доме — только она да, может быть, еще ее киска.

Но где она прячется?

Опираясь на кровать, она с трудом встала, согнула в колене непослушную ногу, наклонилась и посмотрела под кровать. Кошки там не было. Она по­шарила под кроватью своим посохом — тоже ничего. От испуга ли, усталос­ти или волнения она неловко опрокинулась на пол.

Но она не могла лежать и ничего не делать. Она должна найти свою киску.

Она проползла вперед несколько шагов и, отвернув простыню, заглянула под кровать нянечки. Там кошки тоже не было.

И тут она внезапно ощутила необыкновенный прилив сил. Такой же, как в тот год, когда ее четырехлетний сын заболел корью и все говорили, что его уже не спасти и что надо готовиться к похоронам. Не смевшая никогда преж­де на что-либо решиться, ни с кем не советуясь, она сразу же поняла, что нужно делать: тщательно завернула сына в одеяло и с этой ношей на плечах бегом отправилась в западную часть города к пожилому доктору, который, как она слышала, лечил детей от кори и судорог. Лечил павшую лошадь как живую! У нее не было денег, чтобы нанять извозчика, и она, с такой тяжес­тью на плечах, бежала всю дорогу до дома доктора. Зимой, ночью, по замерз­шей земле. Удивительно. Как только она не поскользнулась и не упала? И сын остался жив.

Она вдруг ощутила, что ее руки и ноги стали намного более гибкими и сильными. Она поднялась, обошла кухню, туалет, коридор, небольшую ком­нату с северной стороны, осмотрела каждый закуток, все в книжном и пла­тяном шкафах снаружи и внутри вплоть до выдвижных ящиков.

Оставалось только поискать наверху шкафа. Там было сложено много раз­ных картонных коробок.

Она пристально вглядывалась в эти коробки. Неожиданно они стали рас­ти прямо на глазах и вдруг поплыли — у нее закружилась голова. Эти пус­тые, никому не нужные картонные коробки вели к последней, самой важной для ее жизни разгадке.

Она тяжело дышала, ее сердце отчаянно колотилось, но она медлила и не могла решиться. Она боялась... обнаружить в этих коробках что-нибудь...

Так она стояла, раздумывая, очень долго. Коль на то пошло, она должна это сделать. Ей казалось, что в этом заключен смысл всей ее жизни.

Она подтащила обеденный стол, помогая себе руками и ногами, вскараб­калась на него, залезла на табурет и, упершись одной рукой о стенку шкафа, стала другой рукой двигать в свою сторону посохом, цепляя набалдашником за пустые коробки. Одна из коробок с шумом упала на пол. Внутри нее ничего не было. Она оперлась на посох и постаралась успокоить дыхание. Вниз снова с шумом полетели коробки. В них тоже ничего не было.

Наконец, осталась последняя коробка от вентилятора. Она легонько под­цепила ее набалдашником — в коробке, похоже, что-то есть. Она вдруг по­чувствовала слабость в руках и ногах, и от ее энергии не осталось следа.

— Отец Небесный, смилуйся надо мной, пожалей меня, — шептала она про себя истово и печально.

Коробка с грохотом упала на пол и раскрылась.

И тут она увидела наконец свое бесценное сокровище. Закоченев и вытя­нувшись, кошка лежала в коробке. В уголке ее глаза застыла прозрачная сле­зинка. Она не знала, плакала ли кошка перед смертью. Может быть, у нее на сердце тоже было немало такого, о чем она не хотела говорить. А возмож­но, она вообще ни о чем не думала. Кто знает?

Она взяла в шкафу чистую наволочку и аккуратно завернула в нее киску. Затем она отыскала коробку от настольной лампы. Коробка была среднего размера и как раз годилась, чтобы положить туда сделанный сверток.

Она поставила коробку на стол и села рядом с ней, освещенная блеклы­ми лучами солнца.

Когда нянечка вернулась, она удивленно говорила, расставляя вещи по местам:

— Кто бы мог подумать, что парализованный человек может так двигать­ся и перевернуть все вверх дном?

Она безучастно смотрела на нянечку: о чем та говорила?

— Пойди и закопай под тем деревом эту коробку, — попросила она ня­нечку, указывая рукой на дерево во дворе.

— Но скоро вернутся хозяева, а я еще не приготовила поесть. Какая-то кошка... — стала возражать нянечка.

— Иди закопай. Закопай как следует. Я буду смотреть из окна. — И она стукнула посохом в пол. Никогда еще она не была так настойчива.

Нянечка впервые видела ее раздраженной и сочла за лучшее подчиниться.

Когда сын и невестка вернулись с работы, она слышала, как нянечка, сме­ясь, рассказывала им о том, что произошло.

Она не слышала, что отвечали сын и невестка, и не видела, как они по­дошли к ней, чтобы справиться о ее самочувствии. Как обычно, она ответи­ла им, что чувствует себя лучше. Затем твердо посмотрела на сына. Ее взгляд задержался на его лице немного дольше обычного.

Сын ничего не заметил. Как обычно, он торопился накрывать на стол.

Он был сообразителен. С детства отличался сообразительностью. В сво­бодную минуту он старался помогать нянечке из опасения, что она может потребовать повышения зарплаты, так как ей приходится ухаживать за боль­ным человеком. Она слышала обычное, повторяющееся изо дня в день по-звякивание посуды, и на ее лице появилась легкая улыбка.

Вечером она попросила нянечку нагреть две большие кастрюли воды, тща­тельно вымылась и переоделась во все чистое.

Невестка лишь спросила:

— Ма, вы не устали?

Молча, как обычно, она рано легла спать.

Она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами и думала, думала, пока постепенно не поняла, почему кошки предпочитают такую смерть.

Дата добавления: 2015-07-21