Читайте также:
|
|
младенца из Ниццы. Когда Вы, Петрони, томились в течение 18 лет в тюрьмах инквизиции, именно членов Вашей секты (мадзинистов) роялисты обвинили в принадлежности к моим приспешникам и последователям. Почитайте-ка весь монархический хлам, в особенности то, что было издано после 1860 г., и там Вы найдете, что Гарибальди был бы хорош, если бы, к несчастью, не находился под влиянием Мадзини и не был бы окружен мадзинистами. Все это ложь, и Вы можете спросить тех, кто близко или лично знаком со мной, знают ли они человека, который бы так упорно отстаивал свое мнение, как я, когда сознавал, что был прав. Спросите самого Мадзини, легко ли я давал уговорить себя, когда он пытался склонить меня на безнадежной дело. Спросите Мадзини, не послужило ли началом наших разногласий то, что в 1848 г. я говорил ему: он неправ, сдерживая под любыми предлогами миланскую молодежь, в то время как наша армия сражалась с врагами у Мпнчо. А ведь Мадзини из тех людей, которые никогда не прощают, если кто-либо сомневается в их непогрешимости».
Далее Гарибальди заявляет, что Мадзини в 1860 г. делал все, что было в его силах, чтобы расстроить и сорвать план экспедиции генерала в Сицилию, приведшей к объединению Италии. Затем, когда Мадзини узнал об успехах Гарибальди, он упорно настаивал, чтобы тот провозгласил республику в Италии, что в тех условиях было просто абсурдно и глупо, и, наконец, он * упрекает этого «великого изгнанника, который, как каждому известно, находится в Италии», в том, что он подло обливал грязью павших в Париже, единственных людей, которые в то время тирании, клеветы, трусости и деградации высоко подняли, даже умирая, священное знамя человеческих прав и справедливости.
Он продолжает:
«Вы предаете анафеме Париж, потому что Париж разрушил Вандом-скую колонну и дом Тьера. А видели лп Вы сожженными целые деревни за то, что там укрывались волонтеры или франтиреры? И это было не только во Франции, но и в Ломбардии, и в Венеции. Что касается облитых керосином и подожженных дворцов Парижа, то обратитесь к священникам, которые в силу своего близкого знакомства с проповедуемым ими адским огнем могут быть хорошими судьями в том, какая разница между огнем керосина и тем огнем, которым австрийцы сжигали дотла деревни в Ломбардии и Венеции, когда эти области были под ярмом людей, застреливших Уго Васси, Чичеруаккьо и его двух сыновей и тысячи других итальянцев, позволивших себе такое кощунство, как требовать свободу для Рима, свободу для Италии.
Когда свет дня рассеет тьму, покрывшую Париж, я надеюсь, Вы, мой друг, будете более терпимы к действиям, вызванным отчаянным положением народа, которым плохо руководили, — как это обычно бывает с народом, позволившим увлечь себя фразеологией доктринеров, — но который в основном-то героически боролся за свои права. Те, кто клевещут на Париж, могут говорить что им угодно: им никогда не удастся доказать, ято эти негодяи и чужестранцы — как они называли нас в Риме в 1849 г. —
* — Гарибальди. Ред,
Ф. ЭНГЕЛЬС
смогли противостоять в течение трех месяцев огромной армии и отстуцить только потому, что это была самая сильная армия Пруссии.
А Интернационал? Зачем нужно было клеветать на Товарищество, почти не зная его? Не явилось ли Товарищество результатом ненормального общественного положения во всем мире? Общество, где большинство работает, чтобы кое-как существовать, где меньшинство, не трудясь, обманом и силой присваивает большую долю продукта труда большинства, разве такое общество не должно вызывать недовольство и жажду мести у страдающих масс?
Я не хочу, чтобы с Интернационалом случилось то же, что с народом Парижа, чтобы он позволил обманывать себя доктринерам, которые приведут его к фанатизму и в конечном счете к тому, что его выставят на посмешище; прежде чем доверять, надо хорошо изучить характер тех людей, которые должны повести по пути моральных и материальных улучшений».
Он снова говорит о Мадзини:
«Мадзини и я оба стары, и но может быть и речи о примирении между нами. Непогрешимые люди умирают, по не идут па уступки. Помириться с Мадзини? Для этого есть только один способ — подчиниться ему, на что я но чувствую себя способным».
И наконец, старый солдат ссылками на свое прошлое доказывает, что он всегда был истинным интернационалистом, что он боролся за свободу всегда и везде: сначала в Южной Америке, затем предложил свои услуги римскому папе * (да, даже римскому папе, когда тот разыгрывал из себя либерала), затем при Викторе-Эммануиле и, наконец, во Франции при Трошю и Жюле Фавре. И он заканчивает:
«Я и молодежь Италии готовы служить родине бок о бок с вами, мадзинистами, если это будет необходимо».
Это последнее письмо Гарибальди, завершающее ряд писем, в которых он ясно выражал свои симпатии Интернационалу, но воздерживался открыто говорить о Мадзини, имело огромное влияние в Италии и будет способствовать приходу новых сторонников под наше знамя.
Было также сообщено, что полный отчет о рабочем съезде в Риме566 будет представлен на следующем заседании Совета**.
Напечатано в газете «The Eastern Posta Печатается по тексту газеты
M Ш, 11 ноября 1871 г, Шрмд0 е английско10
• — Пию IX. Рев. ** См, следующую статью. Ред,
[ 421
Ф. ЭНГЕЛЬС
Дата добавления: 2015-07-20; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
НА ЗАСЕДАНИИ ГЕНЕРАЛЬНОГО СОВЕТА | | | РАБОЧИЙ СЪЕЗД В РИМЕ. — РЕЧИ БЕБЕЛЯ В РЕЙХСТАГЕ |