Глава 16. Мы с Оуэном поехали обратно в Лондон

Мы с Оуэном поехали обратно в Лондон. Машину вел я. Он сидел рядом со мной, временами задремывая и всячески делая вид, что голова у него не болит.

— Не глупи, — сказал я. — Я-то знаю, что ты чувствуешь. Тебя внушительно огрели по голове, и, хотя ты и пытался отговориться перед доктором, что, мол, хозяин не даст тебе отдыхать два дня, отдыхать тебе придется.

Оуэн улыбнулся.

— Мне очень жаль, что с тобой так вышло.

— Я знаю.

— Откуда?

— Чарли сказал.

Я посмотрел на него. Его лицо в отсвете приборной доски выглядело спокойным и умиротворенным.

— Ох, и сумасшедший же денек выдался! — сонно пробормотал он.

Когда мы подъехали к дому и свернули на дорожку, было четыре утра. Оуэн медленно очнулся и передернул плечами. Глаза у него были мутные от усталости.

— Ляжешь на моей кровати, — сказал я, — а я буду спать на диване.

Он открыл было рот.

— И не вздумай спорить, — добавил я.

— Ладно.

Я запер машину, и мы вместе пошли к двери. И вот тут начались неприятности.

Входная дверь была не заперта и чуть приоткрыта. Оуэн был слишком сонный и не обратил на это внимания, но у меня душа ушла в пятки, когда я это увидел.

«Грабители! — тупо подумал я. — И надо же, чтоб именно сегодня!»

Я толкнул дверь. Все тихо. В прихожей мебели почти не было, и все вроде бы стояло на месте. Но наверху, наверно, творится бог знает что...

— Что такое? — спросил Оуэн, наконец заметив, что что-то не так.

Я указал на дверь в мастерскую.

— О нет!

Дверь мастерской тоже стояла нараспашку, и открыли ее явно не ключом. Дверь была разрублена, во все стороны торчали острые щепки.

Мы прошли по застеленному ковром коридору, раскрыли дверь пошире и шагнули на бетонный пол.

Дальше мы идти не могли. Застыли, как вкопанные.

Мастерская была разорена полностью.

Все лампы были включены. Все шкафы и ящики были раскрыты, и все, что в них хранилось, было разбросано по полу, разбито и раздавлено. Верстаки перевернуты, подставки для инструментов сорваны, от стен отколоты огромные пласты штукатурки.

Все мои чертежи и рисунки изорваны в клочки. Все модели игрушек растоптаны.

Банки с маслом и смазкой открыты и разлиты по полу. А все, на что не хватило масла и смазки, было залито краской, которой я писал объявления.

А станки...

Я сглотнул. На этих станках мне больше не работать. Никогда.

«Это не грабители», — почти равнодушно подумал я.

Это месть.

Я был слишком ошеломлен и не мог выдавить ни слова. С Оуэном, похоже, было то же самое, потому что довольно долго мы оба стояли молча, не двигаясь. Царящий в мастерской вопиющий разгром говорил о такой злобе и ненависти, что меня буквально затошнило.

Я сделал еще несколько шагов. Ног я под собой не чуял.

Краем глаза я уловил за полуоткрытой дверью какое-то движение. Я резко развернулся, чисто инстинктивно. То, что я увидел, меня отнюдь не успокоило.

За дверью стоял Дженсер Мэйз, подстерегавший меня, как коршун подстерегает добычу. Длинный нос сделался похож на клюв, и глаза за очками в металлической оправе сверкали безумием. Он замахнулся — это и было тем движением, которое я успел заметить, — а в руках у него был тяжелый топор на длинной рукоятке.

Я успел метнуться в сторону — за долю секунды до того, как топор опустился на то место, где я только что стоял.

— Беги за помощью! — крикнул я Оуэну.

Я успел увидеть его напряженное лицо, разинутый рот, расширенные глаза, следы запекшейся крови на щеке. На какое-то мгновение он замешкался, и я подумал, что он никуда не пойдет, но, когда я в следующий раз взглянул в сторону двери, там никого не было.

Неизвестно, ждал ли меня Дженсер Мэйз, но было ясно, что теперь, когда я здесь, он попытается сделать со мной то же, что с моим имуществом. За следующие несколько минут я успел многому научиться. Я узнал, что такое настоящая ярость. Я узнал, что такое смертельный ужас. И что нет ничего забавного в том, чтобы встретиться лицом к лицу, безоружным и беспомощным, с вооруженным человеком, который жаждет тебя убить.

К тому же твоим собственным топором.

Это была жуткая игра в догонялки среди покореженных станков. Достаточно того, чтобы один-единственный яростный удар достиг цели, — и я останусь без руки или без ноги, а то и без головы. Он наносил удары каждый раз, как ему удавалось подойти достаточно близко, а я не мог подобраться к нему и попытаться отобрать топор — я не слишком доверял своей скорости и силе. Каждый раз в последний момент мне удавалось увернуться. Я прятался за сломанный токарный станок... за фрезерный... за циркулярку... снова за токарный... Теперь только эти драгоценные железяки стояли между мной и моей смертью.

Мы перемещались по мастерской, туда-сюда, туда-сюда...

Четкой границы между разумностью и безумием не существует. Возможно, в каком-то отношении Дженсер Мэйз оставался разумен. Во всяком случае, несмотря на всю его одержимость, ему хватало ума не подпускать меня к двери. С того момента, как я вступил в мастерскую, он не предоставил мне ни малейшего шанса выскочить наружу.

На полу валялись инструменты из сорванных со стены подставок, но инструменты по большей части были маленькие и к тому же лежали в другой половине мастерской. Чтобы добраться до них, надо было выскочить из-за станков — но там не было ничего равного топору, а ради резца, пилы или дрели рисковать не стоило.

Может быть, мне удастся продержаться до тех пор, пока вернется Оуэн с подмогой...

Я начинал задыхаться. Я был в довольно приличной форме, но не спортсмен. Легкие не успевали снабжать кислородом измученные мышцы. И к тому же я все время должен был помнить о том, что не могу позволить себе поскользнуться в луже масла, или споткнуться о болты, которыми привинчены к полу основания станков, или схватиться за что-нибудь — я тут же останусь без пальцев...

А Дженсер Мэйз казался неутомимым. Я больше смотрел на топор, чем ему в лицо, но все же урывками замечал его застывшее, фанатичное и странно напряженное выражение, не оставлявшее надежды на то, что он остановится прежде, чем достигнет цели. Пытаться его урезонить было бы все равно что спорить с лавиной. Я и не пытался.

Дыхание с хрипом вырывалось у меня из груди. Оуэн... где же он застрял, черт возьми... еще минута, и он с таким же успехом может вернуться завтра...

Топор просвистел совсем рядом с моим плечом. Я содрогнулся от ужаса и начал отчаиваться. Он меня убьет. Вот сейчас тяжелое лезвие вонзится в меня... я почувствую боль, увижу, как хлынет кровь... и он изрубит меня на куски, как и все остальное.

Я находился в конце мастерской, рядом с электромотором, который приводил в движение все машины. Дженсер Мэйз был в трех шагах от меня. Он размахивал топором, и лицо его было жестоким и диким. Я дрожал, задыхался, по-прежнему отчаянно ища спасения, и, больше затем, чтобы отвлечь его, чем почему-либо еще, включил мотор.

Мотор загудел и привел в движение главный ремень, который завертел большое колесо под потолком, и длинный вал, идущий вдоль всей мастерской, принялся вращаться. Все приводные ремни, ведущие к машинам, тоже завертелись, как обычно, с той разницей, что часть из них была разрублена и свободные концы хлопали, точно стяги на ветру.

Это отвлекло его всего лишь на миг. Я только успел спрятаться за мотором, который был куда меньше станков и не мог служить хорошим укрытием, а Дженсер Мэйз уже снова обернулся ко мне.

Он увидел, что я беззащитен. Его бледное, залитое потом лицо вспыхнуло торжеством. Он замахнулся топором и изо всех сил обрушил его на меня.

Я отпрыгнул в сторону, поскользнулся и упал. Ну, все. Это конец. Я не успею подняться — он меня достанет...

Я успел заметить, как он снова вскинул топор. Отчаянно пнул его в лодыжку. Попал. Он на миг потерял равновесие и промахнулся всего на несколько дюймов. Это не изменило силы удара — только его направление. Вместо того чтобы попасть в меня, топор вонзился в приводной ремень, вращающий главный вал. А Дженсер Мэйз не сообразил выпустить рукоятку. То ли он подумал, что это я каким-то образом ухватился за топор и пытаюсь вырвать его у него из рук, то ли еще что, бог его знает. Во всяком случае, он изо всех сил вцепился в рукоятку, и вращающийся шкив потянул его наверх.

Ремень вращался со скоростью примерно десять футов в секунду. Так что через секунду Дженсер Мэйз был уже наверху, у самого колеса. Тут-то он, конечно, рукоятку выпустил, но было уже поздно. Ремень затянул его в узкий проем между колесом и потолком.

Он вскрикнул... Короткий предсмертный вопль, внезапно оборвавшийся.

Колесо неумолимо протащило его сквозь щель и выбросило с другой стороны. Чтобы остановить мотор, вращающий станки, нужно нечто большее, чем хрупкое человеческое тело.

Он шмякнулся на бетон неподалеку от меня. Все произошло так стремительно, что я еще не успел подняться на ноги.

Топор вырвался из ремня и упал рядом с ним. Рядом с его рукой, словно Дженсеру Мэйзу достаточно было только протянуть руку на каких-то шесть дюймов, чтобы продолжить охоту за мной.

Но Дженсер Мэйз больше не мог за мной охотиться. Я стоял и смотрел на него, а мотор гудел по-прежнему, и большое колесо-убийца вращалось так же спокойно, как всегда, и оставшиеся неповрежденными приводные ремни шуршали так же тихо, как обычно.

Крови почти не было. Лицо Дженсера было белым как мел. Очки слетели, глаза полуоткрыты. Острый нос гротескно свернут на сторону. Шея согнута под невообразимым углом. Бог его знает, что у него еще было сломано и было ли сломано. Сломанной шеи вполне хватило.

Некоторое время я стоял, хватая воздух ртом, обливаясь потом и дрожа от усталости и напряжения отпустившего страха. Потом последние силы внезапно оставили меня, я плюхнулся на пол рядом с электромотором и уронил на него руку, точно увядший цветок. У меня не осталось ни мыслей, ни чувств. Я ощущал лишь тупую, смертельную усталость.

И тут вернулся Оуэн. Спаситель, которого он привел, был одет в настоящую синюю форму и носил на фуражке настоящую повязку в черно-белую клетку. Он окинул помещение взглядом и вызвал подкрепление.

* * *

Несколько часов спустя, когда полицейские наконец ушли, я снова спустился в мастерскую.

Наверху, как ни странно, все было цело. То ли наше возвращение помешало Дженсеру Мэйзу довершить задуманное, то ли он собирался разгромить только мастерскую. Так или иначе, вид мирной гостиной меня сильно успокоил.

Мы с Оуэном устало рухнули в кресла, а полицейские занялись своим обычным рутинным делом. После длительного допроса и отбытия покойного мистера Мэйза полицейские удалились, и мы наконец остались одни.

Было уже утро воскресенья. Солнце весело сияло, не задумываясь о своей неуместности после таких событий. Риджентс-парк сверкал инеем, лужи были затянуты льдом.

— Иди спать, — сказал я Оуэну. Он покачал головой.

— Я, пожалуй, домой пойду.

— Ну, возвращайся, когда будешь в порядке. Он улыбнулся:

— Завтра приду. Надо будет малость прибраться.

Когда он ушел, я бесцельно побродил по комнате, собирая кофейные чашки, вытряхивая пепельницы и думая о том о сем. Я чувствовал себя ужасно усталым и все же слишком возбужденным для того, чтобы уснуть. И вот тогда-то я и спустился в разоренную мастерскую.

Дух мертвого растворился. Мастерская уже не была наполнена звенящей ненавистью. Сейчас, в свете утреннего солнца, это были всего лишь холодные и грязные останки мрачной оргии.

Я медленно прошелся по мастерской, трогая валявшиеся на полу обломки носком ботинка. Мой двадцатилетний труд был разнесен вдребезги. Чертежи изодраны в клочки. Игрушки растоптаны. Не починишь, не восстановишь...

Чертежи-то восстановить можно — в патентном бюро есть копии. Но оригиналы и сделанные вручную модели игрушек погибли безвозвратно...

Я наткнулся на останки карусели, которую я сделал в пятнадцать лет. Самая первая вертушка, начало всего Я присел на корточки и принялся выбирать из мусора детальки, вспоминая то далекое лето, когда я, уже не мальчик, еще не мужчина, целыми днями просиживал в мастерской своего дяди и идеи хлестали из меня потоком, как масло из давилки.

Я нашел одну из лошадок. Синюю с белой гривой и хвостом. Ее я сделал последней из шести.

Прозрачно-золотистый стержень, на котором она держалась, был обломан в дюйме от спины лошадки. Не хватало передней ноги и одного уха.

Я повертел ее в руках и со вздохом огляделся. Бедные мои игрушки... Бедные замечательные игрушки, разбитые и разломанные...

Да, Энерджайз обошелся мне недешево во всех отношениях.

Поверни рукоятку, говорил Чарли, и все игрушки завертятся на своих осях и будут делать то, что им положено. Но люди — не игрушки. Джоди, Макрахайниш и Дженсер Мэйз соскочили со шпеньков, и игрушка вышла из-под контроля.

Если бы я не решился взять правосудие в свои руки, меня бы не избили и не обвинили в пьянстве. Мне не пришлось бы тратиться на Черного Огня и на все остальное. Не пришлось бы рисковать Оуэном. Я не разорил бы Джоди и Фелисити, не отправил обратно в тюрьму Макрахайниша, не погубил Дженсера Мэйза...

Что толку говорить, что я не хотел причинять им так много зла, что они сами во всем виноваты? Это ведь я толкнул их на это.

Следовало ли мне делать это?

Жалею лия, что это сделал?

Я встал, выпрямился и с грустью улыбнулся разбитым игрушкам. Не следовало. Но и не жалею.

Эпилог

А Энерджайза я подарил.

Через полтора месяца после его благополучного возвращения в конюшню Руперта он участвовал в Скачке Чемпионов, и мы все поехали в Челтенхем болеть за него. Один магнат любезно одолжил нам свою личную ложу, так что мы расположились с комфортом — позавтракали, выпили шампанского, и вообще нам было очень хорошо.

Четыре новых совладельца веселились от души и хлопали друг друга по спине. Берт, Элли, Оуэн и Чарли. Такие же веселые, как тогда, на контрольном пункте.

Чарли привез с собой жену, любительницу игры в бридж, Берт — свою старую толстую матушку, а у Оуэна обнаружилась дочка, неиспорченная шестнадцатилетняя девушка. Эта странная компания неожиданно оказалась весьма приятной благодаря тому, что мои четверо заговорщиков очень сдружились.

Они пошли делать ставки и смотреть на лошадей в паддоке, а я остался в ложе. Я весь день почти не выходил оттуда. За все эти недели я так и не смог вернуть себе свой прежний невинный энтузиазм. Джоди по-прежнему пользовался всеобщей поддержкой и сочувствием. Я полагал, что так будет всегда. Спортивные газеты получали множество писем, выражавших сочувствие бедам Джоди и отвращение к их виновнику. Репортеры, неохотно признавшие его виновность, тем не менее продолжали писать о нем как о «несчастном» Джоди. Квинтус плел интриги против меня в Жокейском Клубе и говорил всем и каждому, что это я виновен в том, что его сын «оступился». Я спрашивал у него, какое отношение я имею к тому, что его сын связался с Макрахайнишем и Дженсером Мэйзом. Квинтус ничего не ответил.

Мне неофициально сообщили результаты вскрытия Черного Огня. Он был убит с помощью большой дозы хлороформа, которую ввели сквозь ребра прямо в сердце. Быстро и безболезненно. Сделал это явно человек опытный.

В чемоданчике, найденном рядом с мертвой лошадью, был обнаружен большой шприц с достаточно длинной иглой. Внутри шприца были следы хлороформа, снаружи — отпечатки пальцев Макрахайниша.

Эти интересные факты нельзя было сделать достоянием общественности, потому что следствие еще не было закончено, и высокопоставленный полицейский чин, сообщивший мне об этом, взял с меня слово, что я буду держать это в тайне.

Джоди и Макрахайниш были отпущены под залог, и спортивные власти отложили свое расследование до вынесения судебного приговора. Так что Джоди продолжал официально оставаться тренером.

Самыми благоразумными, с моей точки зрения, оказались прочие владельцы, державшие своих лошадей у Джоди. Они один за другим вежливо испарились. Кому же хочется, чтобы его считали лохом? Они сами приняли решение, не дожидаясь приговора суда и Жокейского Клуба, и Джоди остался без лошадей. Но и это, по мнению многих, было моей виной.

Я вышел на балкон ложи любезного магната и стал рассеянно смотреть на Челтенхемский ипподром. Одержать моральную победу над Джоди невозможно. Слишком многие, несмотря ни на что, продолжали считать его бедным тружеником, павшим жертвой низости бесчестного богатея.

На балконе появился Чарли.

— Стивен! В чем дело? Что-то ты тихий какой-то.

— Столько сил потрачено — и ничего не изменилось, — вздохнул я.

— Изменилось-изменилось! — уверенно возразил Чарли. — Вот увидишь. Просто общественное мнение ужасно неповоротливо. Люди не любят разворачиваться на сто восемьдесят градусов и признавать, что их оставили в дураках. Но поверь своему дядюшке Чарли: на будущий год в это же время, когда они перестанут краснеть перед тобой, очень многие будут считать тебя своим лучшим другом.

— Ага, конечно...

— Квинтус, — решительно продолжал Чарли, — сейчас сильно портит себе репутацию. В кулуарах уже поговаривают, что, если Квинтус не видит, что его сын — настоящий преступник, значит, он еще глупее, чем принято считать. Я тебе говорю — те, чье мнение действительно имеет значение, на сто процентов за тебя. А подвиги нашего маленького частного предприятия смакуют за сигарой после обеда. Я улыбнулся:

— Ты, конечно, врешь как сивый мерин, но все равно приятно.

— Бог мне судья, если я вру! — торжественно ответил Чарли, но я заметил, что при этом он с опаской глянул на небо.

— Да, ты знаешь, я видел Джоди, — сказал я.

— Не может быть!

— В Сити. Они с Фелисити выходили из какой-то адвокатской конторы.

— И что?

— Он плюнул.

— Вполне в его духе.

— Они оба выглядели бледными и озабоченными и уставились на меня с недоверием. Плевок Джоди приземлился у моих ног — видимо, он не доплюнул. Если бы я знал, что они здесь будут, я бы к этому району на десять миль не подошел. Но раз уж вышло так, что мы встретились лицом к лицу, я задал ему вопрос, который давно меня мучил:

«Это ты послал Дженсера Мэйза ко мне в мастерскую?»

«Он сказал ему, как можно больнее всего тебя задеть! — зло ответила Фелисити. — И поделом тебе!»

Одной этой фразой она избавила меня от всех угрызений совести, которые я испытывал по поводу этой операции по возвращению Энерджайза.

«Дурак ты, Джоди, — сказал я. — Если бы ты вел себя со мной по-хорошему, я бы купил для тебя лошадей, которые выиграли бы Классик. Будь ты честен, при твоих способностях ты мог бы достичь вершин. А вместо этого тебя лишат лицензии до конца жизни. Так что, поверь мне, лохом-то оказался ты».

Оба смотрели на меня исподлобья, и глаза их были полны бессильной ярости. Если кому-то из них в будущем снова представится случай мне напакостить, они это, несомненно, сделают. Никто не жаждет мести сильнее человека, который причинил тебе зло и был наказан за это.

Стоявший рядом со мной Чарли спросил:

— А как ты думаешь, кто из них был главным: Джоди, Макрахайниш или Дженсер Мэйз?

— Понятия не имею, — ответил я. — А чем тебе не нравится идея триумвирата?

— Равная власть? — Чарли поразмыслил. — Может быть и так. Рыбак рыбака видит издалека. Этот темный союз объединяло врожденное стремление ко злу...

— Неужели все преступники такие злые?

— Пожалуй, да. Мне с ними редко доводилось сталкиваться. А тебе?

— Мне тоже.

— Я думаю, — сказал Чарли, — что в корне всего лежит все-таки злоба. Есть люди, которые попросту злы по натуре. Некоторые любят издеваться над слабыми, некоторые становятся террористами, некоторые насилуют женщин, некоторые воруют, причем так, чтобы причинить наибольший ущерб, — и всем им нравится причинять страдания своей жертве.

— Значит, злодея исцелить нельзя, — вздохнул я.

— Закоренелого злодея — невозможно. Пока мы с Чарли пережевывали эту невеселую мысль, вернулись остальные, размахивая билетами с тотализатора, в самом радужном расположении духа.

— Слышь, — хлопнул меня по спине Берт, — знаешь, что делается внизу, в кругу? Все эти гребаные мелкие букмекеры, которых мы спасли от банкротства из-за Паделлика, пустили шапку по кругу и собирают деньги, блин!

— Блин, Берт, — спросила Элли, — что ты, блин, имеешь в виду?

— Ого! — и Берт расплылся в широченной ухмылке. — А ты молодец, Элли, ничего не скажешь! Я имею в виду, что эти чертовы жучки решили скинуться по пятерке с каждой конторы, в которой делали ставки шустрые ребятки нашего Удава, и пожертвовать эти деньги в этот ваш гребаный Фонд помощи пострадавшим жокеям, от имени господ Скотта, Кентерфильда, Уорд, Айдриса и Хаггернека, которые не дали им прогореть, блин!

По этому поводу мы открыли бутылку шампанского. Чарли сказал, что это восьмое чудо света.

Когда пришло время Скачки Чемпионов, мы все спустились вниз посмотреть, как седлают Энерджайза. Руперт, деловито застегивающий подпруги, мельком глянул на ряды сияющих глаз и улыбнулся со снисходительностью опытного профессионала. Я погладил стройную черную шею, и конь встряхнул головой и фыркнул на меня мягкими ноздрями.

Я спросил у Руперта:

— Как вы думаете, мне еще не поздно учиться ездить верхом?

— На спортивных лошадях? — он туго затянул вторую подпругу и застегнул пряжку.

— Да.

Он похлопал коня по черному крупу.

— Приезжайте в понедельник утром, попробуем.

— Что, при всех конюхах?

— А что? — усмехнулся Руперт. Но на самом деле это было очень благородное предложение с его стороны. Немногие тренеры стали бы возиться с чайником.

— Приеду, — сказал я.

Донни повел Энерджайза в паддок. За ним шли Руперт и четверо новых владельцев.

— А ты почему не идешь? — возмутилась Элли. Я покачал головой.

— Четырех владельцев на одну лошадь вполне достаточно.

Берт и Чарли утащили ее с собой. Они все стояли в паддоке тесной группкой, счастливые по уши. Матушка Берта, дочка Оуэна и жена Чарли отправились грабить тотализатор, а я поставил в самой известной букмекерской фирме пятьсот фунтов против трех тысяч на то, что Энерджайз выиграет.

Мы смотрели на него с балкона ложи, и сердца у нас колотились, как барабаны. Вот-вот наступит тот миг, во имя которого мы положили столько трудов. Ведь все это было ради невероятного наслаждения видеть, как это великолепное создание делает то, для чего оно родилось на свет, было вскормлено и воспитано, то, что оно так любит Ради скорости, ради веселья, ради восторга и любви.

Лента упала, и четырнадцать лучших стиплеров Британии рванулись вперед, чтобы решить, кто из них достоин стать королем.

Две мили сложной трассы, проложенной по холмам. Девять рядов барьеров. Лошади миновали первый ряд, второй и помчались вверх по склону мимо трибун. Энерджайз шел шестым, легко и свободно. Его жокей все еще был одет в мой цвет — приметный ярко-голубой, — потому что ни у кого из новых владельцев своих цветов не было.

— Давай, парень! — крикнул Оуэн, полностью поглощенный скачкой. — Давай, врежь им всем!

В нем пробудились поколения его пылких валлийских предков.

Лошади прошли вершину холма, спустились в ложбину. Еще барьеры, потом долгий подъем на дальней стороне ипподрома. Одна лошадь упала. Трибуны ахнули, Элли простонала, что не может на это смотреть. Энерджайз перелетал через барьеры с экономной грацией всех великих прыгунов. К концу второго подъема он шел четвертым.

— Ну же, шевелись, блин! — бормотал себе под нос Берт. Он так стиснул в руках свой бинокль, что костяшки пальцев у него побелели. — Не спи, блин!

Энерджайз послушался. Он птицей пронесся по головокружительному склону, поравнялся с третьей лошадью... со второй... догнал лидера...

Над следующим барьером все три лошади взвились одновременно, точно волна. Последний поворот они тоже прошли голова к голове. Все должно было решиться на последнем ряду барьеров и на утомительном подъеме финишной прямой.

— Ох, я этого не вынесу! — воскликнула Элли. — Давай же, давай, умница, славный...

— Врежь им, дружище!

— Пошевеливайся, блин!..

Мы кричали, толпа ревела, у Чарли в глазах стояли слезы...

К последнему ряду барьеров они подошли тоже одновременно. Энерджайз шел ближе всех к ограде, дальше всех от трибун. Он чисто взял препятствие. Я затаил дыхание...

Лошадь, шедшая в середине, зацепилась за барьер, извернулась в воздухе, споткнулась при приземлении и кубарем покатилась по земле. Падала она в сторону Энерджайза Тому пришлось отшатнуться, чтобы его не сбили с ног.

Такая мелочь Какая-то доля секунды, которая потребовалась ему, чтобы снова прийти в себя и помчаться вперед. Но третья лошадь, шедшая с другой стороны, уже успела обогнать его на два корпуса.

Энерджайз вложил всю душу в то, чтобы выиграть скачку. Он боролся за каждый дюйм. Он показал все, на что способны сила и отвага на скаковой дорожке. Он сократил разрыв и с каждым скачком отвоевывал еще несколько дюймов.

Элли, Оуэн, Берт и Чарли орали, как сумасшедшие. А финиш был близко, слишком близко...

Энерджайз пришел вторым, отстав на голову.

Что поделаешь, это не сказка. Это скачки.

[1]

Дата добавления: 2015-07-20