История Тони Блэра словно взята от Тацита. Обычный мальчик из семьи среднего достатка, с абсолютно правильными убеждениями (богатые должны субсидировать бедных, войска следует держать в узде, гражданские права нужно защищать от посягательств государства), однако без какой-либо философской базы и практически неспособный к самоанализу, не имея никакого внутреннего компаса, кроме личных амбиций, пускается в политику, попадает под действие ее извращающих сил и кончает приверженцем антрепренерской алчности и старательной обезьяной своих вашингтонских хозяев — послушно закрывает глаза (не вижу зла, не слышу зла), пока зловещие хозяйские агенты по своему усмотрению убивают, пытают и «исчезают» противников.
В неофициальной обстановке люди вроде Блэра защищаются, говоря, что их критики (непременно с клеймом пустого критиканства) забывают, что в этом далеком от идеала мире политика является искусством возможного. Они идут дальше: политика, говорят они, не для неженок, под неженками разумея тех, кто не желает поступаться нравственными принципами. Политика, утверждают они, по своей природе противоречит правде, или, по крайней мере, противоречит практике говорить правду в любых обстоятельствах. История их реабилитирует, подытоживают они — у истории долгосрочный взгляд.
и до сих пор являлись столь твердыми — я хочу сказать, столь определенными, столь непоколебимыми, — что, за исключением пары случайных слов, не было ни малейшего шанса, чтобы преломление через Анин взгляд изменило их ракурс.
Аня, а скажи-ка ты мне вот что: кому удастся лучше распорядиться тремя миллионами долларов — кучке крыс, кошек, собак и обезьян, у которых мозги в ходе научных экспериментов уже и так превратились в яичницу-болтунью и которые должны спасибо сказать за гуманное усыпление, — или нам с тобой?
Были случаи, когда люди, пришедшие к власти, клялись сами себе осуществлять политику правды, или по крайней мере политику воздержания от лжи. Фидель Кастро, возможно, тоже однажды дал такую клятву. Но как быстро наступает время, когда нужды политической жизни размывают, а там и стирают для облеченного властью границу между правдой и ложью!
Как и Блэр, наедине с собой Фидель скажет: Замечательно, что вы судите меня с позиций высокой морали, но знали бы вы, под каким давлением я находился. Люди подобного склада всегда прикрываются аргументом так называемого принципа реальности, а критику в свой адрес с презрением отвергают как идеалистическую, нереалистичную.
Гражданам надоело слушать из уст своих правителей заявления, которые никогда до конца не являются правдой — этим заявлениям немного недостает правды, или же правда от них где-то поблизости, или так перекручена, что на ногах не стоит. Правители и рады бы больше не увиливать. Отсюда их желание (заметим, весьма слабое желание) услышать, что думают люди за пределами политического мира — академики, священнослужители, ученые и писатели — об общественных делах.
Но как же обычный писатель (если говорить именно о писателях) может удовлетворить это желание, если факты, которыми писатель располагает, как правило, неполны или ненадежны, если самый доступ к так называемым фактам больше похож на via media[26] по политическому полю боя и если половину времени писатель, в силу своей профессии, интересуется лжецами и психологией лжи в той же степени, что и правдой?
Opiniatre[27], говорят французы; закоснелый, твердый, упрямый как осел. Бруно со своим немецким дипломатичнее. Он до сих пор не решил, как назвать эти
Нам с тобой?
Правильно: нам с тобой.
А я не о нас с тобой. Я о том, какое отношение к нам с тобой имеют его деньги.
Дата добавления: 2015-07-20; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| О левых и правых | | | О Гарольде Пинтере |