Провинциальная глушь

В основном они не воевали. Больше готовились к грядущим революционным боям. Да и чего тратить силы на тех, кто и так обречен идущей по спирали революционной историей? С японскими милитаристами прекрасно справится Советско-монгольская освободительная армия — новый поход Чингисхана на Китай, но кто теперь возражает? Им ясно указали, а может, просто намекнули, что главный враг их — союзник империализма Чан Кайши. Однако сейчас силы были явно неравны, вот прибудет обещанное оплотом трудящихся всего мира оружие, тогда повоюем с вами, господин-товарищ Чан. А покуда сидим, тем более что армию Чан Кайши и Мао разделяет территория, занятая Экспедиционными силами в Китае. Выгонят «татаро-монголы» эти силы, тогда возьмем в руки красные знамена, танки и все прочее и освободим крестьянство от феодализма и вековой отсталости.

Правда, иногда вылазки все же производились. Есть-то надобно чего-нибудь. Атаковали обычно отдельные машины или небольшие колонны конной тяги. Тогда удавалось подстрелить одного-двух оккупантов и кое-чем поживиться. Еще сверху, как рассказывал бывший ложный штурмбаннфюрер СС Манин, передали указание: отстреливать американских специалистов в среде гоминьдановских армий — эдакое отражение Манина с Луговым, но выполнить его не было никакой возможности, все из-за той же территориальной разделенности. Инициативу местного командования — вместо американцев отстрелять некоторое количество фашистских оборотней в раскинувшейся по округе японской армии — Луговой с ужасом загасил. Он намекнул, что среди оных могут оказаться посланники первой страны социализма — такие же хорошие люди, как и они с Маниным, и партизанские лидеры вынуждены были уступить. Вообще-то Луговой был уверен, что с объявлением войны Советским Союзом все эти «немецкие» призраки должны раствориться подчистую, но мало ли что.

Владимиру Юрьевичу Луговому, как выходцу из пролетарской и непривычной к излишествам семьи, вообще-то было наплевать на окружающие удобства, явный пережиток капитализма и варварства, однако, к своему стыду, он вынужден был признать, что все-таки и японской экспедиционной армии кормили сытнее и спал он там с большими удобствами. Еще одной неприятной вещью, досаждающей его психике, стала его полная языковая изоляция. Если на японском он, в результате постоянной практики и осуществленной перед засылкой за границу загрузки мозгов, многое уже понимал, то здесь, среди китайцев, он оказался у разбитого корыта. Благо кое-кто из местных командиров, видимо, руководствуясь принципом Маяковского, прилично владел русским, а то бы пришлось нисходить до уровня предков-обезьян — переходить на мимику.

А вот Манину эта проблема была абсолютно до лампочки. Может, потому, что он нашел для себя массу интересных занятий? Дело в том, что здесь он не обязан был, как перед японцами, скрывать свои технические таланты. Правда, самого объекта для таланта — техники — здесь тоже оказалось гораздо меньше, но все же в середине двадцатого века техника применяется везде, а вправедной борьбе с оккупантами тем более. С некоторой досадой Владимир Юрьевич заметил, что на его уроках тактики многие командиры зевают, а когда Манин разбирает и собирает на задворках, подальше от лагеря, какую-нибудь мину с часовым механизмом, просто так, скуки ради, вокруг него собирается целая коллегия, и не только простые бойцы-комсомольцы, а и зрелые воины, даже командиры. И языковой барьер для всех них в это время вовсе не барьер. Такие дела. Надо признать, что в глубине души Луговой стал считать японцев более интеллигентной нацией.

Дата добавления: 2015-07-20