Анна Андреевна… Осмоловская Зоя

Марья Антоновна………………………………Тяпкина Аня, Гулик Света

На сцене стоят герои «прошедшего» спектакля. После аплодисментов зрителей, выходят на авансцену, раскланиваются. Занавес закрывается. Выходит автор.

Автор. Я вырвался, как из омута! Вот наконец и крики и рукоплесканья! Весь театр гремит!.. Вот и слава! О, как бы хотел я, чтобы каждый указал мне мои недостатки и пороки! Пусть даже посмеется надо мной, пусть недоброжелательство правит устами его, пристрастье, негодованье, ненависть — все что угодно, но пусть только произнесутся эти толки. Не может без причины произнестись слово, и везде может зарониться искра правды. Тот, кто решился указать смешные стороны другим, тот должен разумно принять указанья слабых и смешных собственных сторон.

Уходит. Занавес открывается. На сцене костюмерная (множество костюмов: мужских и женских), манекены. Полумрак. Костюмы оживают.

Платье. Ну, как вы? Я бы желала знать ваше мнение о комедии.

Первый фрак. Да, конечно, нельзя сказать, чтобы не было того... в своем роде... Ну конечно, кто ж против этого и стоит, чтобы опять не было и... где ж, так сказать... а впрочем... Да, да.

Второе платье. Я еще никогда так не смеялась.

Второй фрак. Я полагаю: отличная комедия.

Первый фрак. Ну нет, посмотрим еще, что скажут в журналах; нужно подвергнуть суду критики...

Первое платье. Я не могу судить относительно литературного достоинства, но, мне кажется, есть остроумные заметки. Остро, остро.

Костюм. Помилуйте, что ж тут остроумного? Что за низкий народ выведен, что за тон? Шутки самые плоские; просто даже сально!

Первое платье. А, это другое дело. Я и говорю: в отношении литературного достоинства я не могу судить; я только заметила, что пьеса смешна, доставила удовольствие.

Костюм. Да и не смешна. Помилуйте, что ж тут смешного, и в чем удовольствие? Сюжет невероятнейший. Всё несообразности; ни завязки, ни действия, ни соображения никакого.

Второе платье. Тихо, идут.

Резко включается свет на сцену выходит дама приятная во всех отношениях (отрывок из произведения Гоголя «Мертвые души»).

Дама ПВО. Какой веселенький ситец!

Дама П. Да, очень веселенький. Прасковья Федоровна, однако же, находит, что лучше, если бы клеточки были помельче, и чтобы не коричневые были крапинки, а голубые. Сестре ее прислали материйку: это такое очарованье, которого просто нельзя выразить словами; вообразите себе: полосочки узенькие-узенькие, какие только может представить воображение человеческое, фон голубой и через полоску все глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки... Словом, бесподобно! Можно сказать решительно, что ничего еще не было подобного на свете.

Дама ПВО. Милая, это пестро.

Дама П. Ах, нет, не пестро.

Дама ПВО. Ах, пестро!

Дама П. Да, поздравляю вас: оборок более не носят.

Дама Пво. Как не носят?

Дама П. На место их фестончики.

Дама ПВО. Ах, это нехорошо, фестончики!

Дама П. Фестончики, все фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики.

Дама ПВО. Нехорошо, Софья Ивановна, если все фестончики.

Дама П. Мило, Анна Григорьевна, до невероятности; шьется в два рубчика: широкие проймы и сверху... Но вот, вот когда вы изумитесь, вот уж когда скажете, что... Ну, изумляйтесь: вообразите, лифчики пошли еще длиннее, впереди мыском, и передняя косточка совсем выходит из границ; юбка вся собирается вокруг, как, бывало, в старину фижмы, даже сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бельфам.

Дама ПВО. Ну уж это просто: признаюсь!

Дама П. Именно, это уж, точно, признаюсь.

Дама ПВО. Уж как вы хотите, я ни за что не стану подражать этому. Дама П. Я сама тоже... Право, как вообразишь, до чего иногда доходит мода... ни на что не похоже! Я выпросила у сестры выкройку нарочно для смеху; Меланья моя принялась шить.

Дама ПВО. Так у вас разве есть выкройка?

Дама П. Как же, сестра привезла.

Дама ПВО. Душа моя, дайте ее мне ради всего святого.

Дама П. Ах, я уж дала слово Прасковье Федоровне. Разве после нее. Дама Пво. Кто ж станет носить после Прасковьи Федоровны? Это уже слишком странно будет с вашей стороны, если вы чужих предпочтете своим.

Дама П. Да ведь она тоже мне двоюродная тетка.

Дама ПВО. Ну что ж наш прелестник?

Дама П. Ах, боже мой! что ж я так сижу перед вами! вот хорошо! Ведь вы знаете, Анна Григорьевна, с чем я приехала к вам? Как вы ни выхваляйте и ни превозносите его, а я скажу прямо, и ему в глаза скажу, что он негодный человек, негодный, негодный, негодный. - Ведь это история, понимаете ли: история, сконапель.

Дама ПВО. Какая же история?

Дама П. Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, если бы вы могли только представить то положение, в котором я находилась, вообразите: приходит ко мне сегодня протопопша - протопопша, отца Кирилы жена - и что бы вы думали: наш-то смиренник, приезжий-то наш, каков, а?

Дама ПВО. Как, неужели он и протопопше строил куры?

Дама П. Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман: вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, опаснейший, какой только можно себе представить; кричат: "Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!" Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?

Дама ПВО. Да что Коробочка, разве молода и хороша собою?

Дама П. Ничуть, старуха.

Дама ПВО. Ах, прелести! Так он за старуху принялся. Ну, хорош же после этого вкус наших дам, нашли в кого влюбиться.

Дама П. Да ведь нет, Анна Григорьевна, совсем не то, что вы полагаете. Вообразите себе только то, что является вооруженный с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, и требует: "Продайте, говорит, все души, которые умерли". Коробочка отвечает очень резонно, говорит: "Я не могу продать, потому что они мертвые". - "Нет, говорит, они не мертвые, это мое, говорит, дело знать, мертвые ли они, или нет, они не мертвые, не мертвые, кричит, не мертвые". Словом, скандальозу наделал ужасного: вся деревня сбежалась, ребенки плачут, все кричит, никто никого не понимает, ну просто оррьр, оррьр, оррьр!.. Но вы себе представить не можете, Анна Григорьевна, как я перетревожилась, когда услышала все это. "Голубушка барыня, - говорит мне Машка. - посмотрите в зеркало: вы бледны". - "Не до зеркала, говорю, мне, я должна ехать рассказать Анне Григорьевне". В ту ж минуту приказываю заложить коляску: кучер Андрюшка спрашивает меня, куда ехать, а я ничего не могу и говорить, гляжу просто ему в глаза, как дура; я думаю, что он подумал, что я сумасшедшая. Ах, Анна Григорьевна, если б вы только могли себе представить, как я перетревожилась!

Дама ПВО. Это, однако ж, странно, что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все слышу про эти мертвые душн; а муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же, есть.

Дама П. Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь себе представить, как я вся перетревожилась.

Дама ПВО. Но только, воля ваша, здесь не мертвые души, здесь скрывается что-то другое.

Дама П. Я, признаюсь, тоже. А что ж, вы полагаете, здесь скрывается?

Дама ПВО. Ну, как вы думаете?

Дама П. Как я думаю?.. Я, признаюсь, совершенно потеряна.

Дама ПВО. Но, однако ж, я бы все хотела знать, какие ваши насчет этого мысли? Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души. Мертвые души

Дама П. Что, что?

Дама ПВО. Мертвые души!..

Дама П. Ах, говорите, ради бога!

Дама ПВО. Это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку.

Дама П. Ах, боже мой! Уж этого я бы никак не могла предполагать. Дама ПВО. А я, признаюсь, как только вы открыли рот, я уже смекнула, в чем дело.

Дама П. Но каково же после этого, Анна Григорьевна, институтское воспитание! ведь вот невинность!

Дама ПВО. Какая невинность! Я слыхала, как она говорила такие речи, что, признаюсь, у меня не станет духа произнести их.

Дама П. Знаете, Анна Григорьевна, ведь это просто раздирает сердце, когда видишь, до чего достигла наконец безнравственность. Дама ПВО. А мужчины от нее без ума. А по мне, так я, признаюсь, ничего не нахожу в ней... Манерна нестерпимо.

Дама П. Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, она статуя, и хоть бы какое-нибудь выраженье в лице.

Дама ПВО. Ах, как манерна! ах, как манерна! Боже, как манерна! Кто выучил ее, я не знаю, но я еще не видывала женщины, в которой бы было столько жеманства.

Дама П. Душенька! она статуя и бледна как смерть.

Дама ПВО. Ах, не говорите, Софья Ивановна: румянится безбожно.

Дама П. Ах, что это вы, Анна Григорьевна: она мел, мел, чистейший мел.

Дама ПВО. Милая, я сидела возле нее: румянец в палец толщиной и отваливается, как штукатурка, кусками. Мать выучила, сама кокетка, а дочка еще превзойдет матушку.

Дама П. Ну позвольте, ну положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!

Дама ПВО. Ах, что вы это говорите, Софья Ивановна!

Дама П. Ах, какие же вы, право, Анна Григорьевна! я с изумленьем на вас гляжу!

Расходятся по разным кулисам. Оживают костюмы.

Платье. Наконец ушли. Ну что за разговорный язык? Кто говорит эдак в высшем обществе? Ну, скажите сами, ну говорим ли мы с вами эдак?

Костюм. Это правда; это вы очень тонко заметили. Именно, я вот сам про это думал: в разговоре благородства нет. Все лица, кажется, как будто не могут скрыть низкой природы своей — это правда.

Второе платье. Вернемся же к премьере.

Костюм. Послушайте, посоветуйте автору, чтобы он вывел хоть одного честного человека. Скажите ему, что об этом его просят, что это будет, право, хорошо.

Фрак. А вот же этого именно и не советуйте. Дамам хочется непременно рыцаря, чтобы он тут же твердил им за всяким словом о благородстве, хотя бы самым пошлым слогом.

Дата добавления: 2015-07-25