В дальним путь на славные дела. . .

Я прилетел из Москвы с таким чувством, как будто вся наша прошлая борьба, весь её опыт вдруг

приобрели какое-то новое, большое, непредвиденное нами значение, новый, большой смысл. И в то же время мне казалось, что всё то, что мы делали до сих пор, это только подготовка к тому, что нам ещё предстоит.

Действительно, что показал нам собственный опыт, к чему он толкал, чему учил?

Труднее всего нам приходилось в оборонительных боях, которые навязывал нам противник.

Только в этих боях он мог использовать своё превосходство в численности и технике. Наибольших

успехов мы достигали, когда пользовались свободой манёвра. Все наши расчёты и планы с момента

выхода из Спадщанского леса всегда строились на стремительности марша, скрытности подхода,

внезапности нападения. Находясь в движении, маневрируя, имея возможность в любой момент

изменить маршрут, мы были неуловимы для врага: не успевая сосредоточить силы для удара, он уже

терял наш след. Даже когда ему удавалось окружить нас превосходящими силами, благодаря своей

подвижности мы выскальзывали из кольца.

Маневренные действия давали нам неизмеримые тактические преимущества над противником.

Насколько же возрастут эти преимущества, когда мы выйдем из ограниченного пространства

нескольких смежных районов, по которым мы до сих пор петляли вокруг своих родных сёл, когда

вырвемся на широкий простор Украины!

Чем больше думали мы, изучая по карте маршрут предстоящего рейда, тем яснее становился нам

смысл собственного опыта. Сталинский приказ, сталинские указания как будто сразу осветили нам и

предстоящее и прошедшее.

Товарищ Сталин сказал: «Главное — крепче держите связь с народом». И действительно, чему мы

прежде всего обязаны своими успехами? Разве только тактике? Разве наша тактика имела бы такой

успех, не располагай мы поддержкой всего народа? Наша борьба — частица всенародной борьбы. В

этом наша сила, это определило и нашу тактику. Разве мы могли бы выйти из Спадщанского леса и

свободно маневрировать по всей северной Сумщине, если бы в сёлах нас не встречали как родных

сыновей, если бы в каждом колхозе, где останавливались на дневку, не находили десятки помощников?

И, с другой стороны, достаточно было нам пройти через село, чтобы в этом селе народ уже

почувствовал себя увереннее, чтобы сопротивление его немцам стало активнее, смелее. Там, где во

время нашей стоянки создавалась небольшая партизанская группа, к нашему возвращению она

вырастала в крупный отряд. Если мы проходили через какое-нибудь село два или три раза, это село

называло себя партизанским, туда уже больше ни один предатель не осмеливался показываться. Мы

были для народа представителями советской власти, Красной Армии.

Сейчас нам предстоит пройти несколько областей Украины, сотни сёл, проникнуть в глубокий

тыл противника, раздуть пламя народной борьбы в районах, где немецкие захватчики хозяйничают

второй год. Мы идём туда как посланцы советской власти, как посланцы Сталина, вестники скорого

освобождения.

Как не подумать было, какое это произведёт впечатление на народ в Правобережье, когда там

появятся наши отряды. Немцы кричат, что они разгромили Красную Армию на Волге, вышли на

Кавказ, а мы вдруг появляемся на Днепре, на Припяти, появляемся вооружённые, как регулярная часть Красной Армии.

Сейчас же после возвращения из Москвы у Старой Гуты была подготовлена посадочная площадка

для транспортных самолётов, и вскоре на нашем партизанском аэродроме началась выгрузка

доставленного нам воздушным путём через фронт оружия и боеприпасов.

Больше всего радости доставили нам пушки. Сколько разговоров было о том, что наконец-то у нас

будет своя артиллерия и мы сможем теперь ответить немцам, безнаказанно разрушавшим нашу

славную Старую Гуту. Больно было смотреть, как жители этого села, уходившие на время обстрела в

лес, возвращаясь, находили на месте своих хат груды догоравших брёвен. Батарея, стрелявшая по

Старой Гуте, стояла в глубоком тылу немцев. Мы пробовали достать её из своих миномётов, но

безуспешно. Одна только мысль и утешала: скоро, скоро и у нас будут пушки. Посмотришь на небо,

прислушиваясь, не шумит ли самолёт, и подумаешь: пушки — летят! И вот, действительно, прилетели.

Их ожидали на аэродроме заранее выделенные в батареи люди и кони. Одни бойцы выгружают пушки, а другие уже волнуются, кричат:

— А передки где?

Прилетели и передки. Ничего не забыла Москва. Даже сбрую для запряжки прислали, на что я не

рассчитывал — приказал приготовить самим.

Так как командиром батареи пришлось назначить человека ещё нового в отряде, майора

Анисимова, из окруженцев, комиссаром к батарейцам мы послали одного из самых авторитетных у нас людей, старейшего партизана Алексея Ильича Корнева. Похаживает наш Алексей Ильич возле пушек — низкорослый, кругленький, борода белая-белая, а щёки розовые, настоящий Дед Мороз, и

посмеивается, вспоминая, как в гражданскую войну партизаны стреляли из самодельных пушек.

— Два пальца вправо, — огонь по гадам! Два пальца влево — огонь по гадам!

Я испугался: если наши артиллеристы будут стрелять таким дедовским способом, не надолго нам

хватит присланных из Москвы снарядов.

Пересчитали мы все снаряды и стали думать, как их поэкономнее расходовать: когда ещё

пришлют и пришлют ли? Решили, что в партизанских условиях артиллеристы должны стрелять

исключительно прямой наводкой и не стесняться подтаскивать пушки к самому противнику, бить в

упор, чтобы ни один снаряд не пропал даром.

— Может быть, это покажется кому-нибудь невозможным, артиллеристы имеют привычку

стрелять издалека, — сказал я Алексею Ильичу, — но ты — старый большевик и, значит, обязан

обеспечить требования партизанских условий.

Соответственно этим требованиям был подобран весь личный состав батареи. Кроме умения

стрелять и смелости, наш батареец должен был обладать ещё и большой физической силой. Ведь на

лошадях не подвезёшь пушку к противнику, чтобы бить по нему в упор, — надо ночью тихонько на руках подтащить.

Командиром одного из орудий был назначен Давид Ильич Бакрадзе, сержант, по специальности

инженер-строитель, онбежал из немецкого плена. Партизаны прежде всего полюбили его за то, что он грузин. Всем было очень приятно, что среди нас, народных мстителей, украинцев, белоруссов, русских, появился отважный человек грузинской национальности. Понравился он и тем, что обладал поистине богатырской силой. До него самым сильным человеком среди наших партизан считался Кульбака, командир глуховцев. Узнав об этом, Бакрадзе сейчас же своим громовым басом вызвал Кульбаку на поединок, сказал, что поборет его одной рукой и, действительно, поборол, вмиг положил на обе лопатки к всеобщему удивлению и восторгу партизан. Когда Бакрадзе получил назначение в батарею, артиллеристы, смеясь, говорили:

— Теперь нам и коней не треба, Давид-грузин на руках перетащит все пушки.

Ещё больше полюбили партизаны Бакрадзе, узнав его поближе. В богатырском теле жил

богатырский дух. Боевой приказ был для него святая святых. Никто и ничто, никакие препятствия не

могли помешать ему выполнить приказ с исключительной точностью. У него была страсть к точности, он делал всё, как по чертежу.

Вместе с пушками и снарядами прибыли на наш аэродром противотанковые ружья, автоматы,

патроны, медикаменты, обмундирование.

— Сталинские посылки, — говорили партизаны, принимая с самолётов груз.

Среди этих посылок были и пачки с литературой, листовки. Для выполнения нашей задачи это

оружие было не менее необходимо, чем пушки.

И на партийных, комсомольских собраниях, посвящённых подготовке к рейду, наряду с такими

вопросами, как овладение новым отечественным вооружением, уход за конём, тщательное

оборудование повозки, говорилось также о том, что там, куда мы идём, народ второй год не слышал

советского слова, что наш боец — не просто боец, а боец-агитатор, боец-пропагандист.

* * *

Всем не терпелось испробовать пушки в бою, ударить по немцам, запиравшим нам выход из леса.

Прежде всего, откровенно говоря, хотелось ударить по этой проклятой батарее, варварски

обстреливавшей Старую Гуту со стороны хутора Лукашенкова. Как только артиллерия была доставлена с аэродрома, мы тотчас вывезли пушки на передовые заставы и в первую же ночь начали наступление на противника, занимавшего здесь укреплённую оборону с системой опорных пунктов, дзотов и других фортификационных сооружений.

Я пошёл сам с батареей, чтобы на практике окончательно, раз навсегда, договориться с

артиллеристами, как следует экономить снаряды.

— С трёх снарядов там ничего не должно остаться, — говорил я, показывая на цель.

Артиллеристы быстро поняли, как надо действовать, и постарались, пользуясь темнотой,

подтащить свои пушки к немецким дзотам на такое расстояние, что ни один снаряд не пропал даром.

Впервые приходилось нам наступать на укреплённую оборону противника, преодолевать

заграждения, штурмовать дзоты. Противник оказывал сильное сопротивление, но когда загремели наши пушки, партизан ничто уже не могло удержать. Мы выбили немцев из хутора Поделый и продвинулись за ночь километров на пять. Немцам пришлось убрать свою батарею, стоявшую на позициях у хутора Лукашенкова, отодвинуть её подальше. Теперь Старая Гута была уже вне досягаемости немецкой артиллерии.

Эта победа очень воодушевила партизан, они убедились, что, имея пушки, могут с успехом

действовать против сильной обороны противника, что теперь они ни в чём не уступят регулярной

воинской части. Это было всем особенно приятно, и Руднев, единственный из руководителей нашего

партизанского соединения, много лет служивший в Красной Армии, особенно напирал на это, подводя итоги боя.

Подготовка к Сталинскому рейду была завершена пробным выходом. Члены комиссии,

проверявшей готовность к походу, придирались к каждой мелочи, которая могла бы помешать в пути,

затруднить или демаскировать движение колонны, например: колёса сильно стучат, хомут маловат.

Чтобы взять с собой побольше боеприпасов, с повозок снимали всё, без чего можно обойтись в пути.

Бойцы, ничем так не дорожившие, как боеприпасами, готовые всё выбросить из карманов, чтобы

только взять с собой побольше патронов, на этот раз особенно постарались: при прощании

старогутовцы получили от нас на память много подарков — партизаны раздарили всё, что имели.

Некоторым бойцам и командирам перед выходом в рейд пришлось расстаться со своими семьями.

К этому времени в нашем обозе собралось уже немало партизанских семей. Одни сами бежали к нам,

других вывезли наши люди, когда отряды проходили неподалеку от родных сёл. Семьи обременяли нас, загружали обоз, но нельзя было отказать в приюте женщинам и детям, на которых охотились немецкие палачи, и партизаны возили их с собой. Теперь решено было отправить семьи вместе с тяжело раненными в Москву. Мы посадили их на те самые самолёты, которые доставили нам вооружение, и пожелали счастливого пути. Проводил свою семью и Семён Васильевич Руднев — жену и младшего сына. Старший, Радик, остался с отцом.

Возле Старой Гуты у нас была подготовлена на зиму база, погреба и лесной госпиталь — большой

дом, перевезённый из села в глубину леса. Всё это было передано по акту одному из отрядов,

остававшихся в Брянских лесах.

В ночь с 25 на 26 октября партизанское соединение отправилось в Сталинский рейд. Много

старогутовцев вышло на дорогу, по которой бесшумно двигалась лесом партизанская колонна. Долго

стояли люди, и старые и малые, провожая наших хлопцев «в дальний путь на славные дела», как поётся в нашей любимой песне.

Соединение двинулось в поход. Шли обычным армейским походным порядком: разведка,

головная застава, авангард, главные силы, обоз, арьергард, боевое охранение. Параллельно нам шло в

рейд из Брянских лесов на правобережье Днепра партизанское соединение Героя Советского Союза

Сабурова, вместе со мной летавшего в Москву и тоже получившего сталинское задание.

Укреплённая линия противника, блокировавшего Брянские леса, была преодолена без боя. Под

покровом темноты колонны, растянувшиеся на несколько километров, в полной тишине прошли мимо разгромленных в последнем бою опорных пунктов противника, и к утру мы были уже далеко от Старой Гуты.

Дата добавления: 2015-07-25